Тащить и запрещать

Запрет чего-либо – чего угодно! – и в мирные времена в Украине был любимым способом решать любые проблемы. А с пробуждением дремавшей ранее гражданской активности и обострением социально-политической обстановки это стало прямо-таки основной национальной идеей.

Запретить хотят: коммунистов, геев, украинофобию, порнографию, табак, алкоголь, легкие наркотики, аборты, проституцию, политические забастовки, мирные протесты, атеизм, суржик, пацифизм, мини-юбки – и так далее, и тому подобное.

Нет конца этому списку.

А ведь входят в него только реально существующие идеи, поддерживаемые довольно большим числом людей, а порой и довольно влиятельными политическими силами. Некоторые особо одаренные парламентские партии, например, внесли их в свои программные документы и проекты конституций.

Примечательно, что предлагаемые запреты направлены, как правило, на укрепление доминирования тех групп, которые и так занимают господствующее положение в обществе. И никогда – на защиту тех, кто в ней нуждается.

Например, формально существующий запрет на изнасилование нивелируется обвинением жертвы, то есть, фактическим запретом женщинам носить ту или иную одежду или ходить по городу вечером. Разумеется, немало желающих хотят этот фактический запрет оформить "как-нибудь законодательно".

Формальный запрет на коррупцию или узурпацию властных полномочий на деле будет явно слабее, чем предлагаемый запрет проводить "несанкционированные митинги" по российскому образцу.

И, да – не надо кивать на Россию. Тамошнее правительство, конечно, регулярно радует творческими идеями по запрету ненормативной лексики, слов иностранного происхождения, кружевного белья и прочими милыми шалостями.

Но большинство из тех украинцев, которые смеются над восточными соседями, – и сами не прочь ввести что-нибудь не менее абсурдное и вредное.

Ведь очевидно же, скажем, что преследование за "украинофобию" будет воскрешением статьи за "антисоветчину" из УК УССР. Со стороны это выглядит смешно: рассказывать о свободе слова и прочих "европейских ценностях" – и тут же, не меняя выражения лица, призывать к запрету на высказывание тех или иных политических взглядов.

Не говоря уж о том, что любой запрет – это прекрасная возможность дополнительного заработка для чиновника и правоохранителя, а также вынесение регулируемых правоотношений в серую зону, не контролируемую обществом.

Самые последние примеры: предложение министра внутренних дел криминализировать "флагомахов", – без которых, надо сказать, сложно представить себе уличные акции той самой партии, куда входит и сам министр – и уже принятый закон о криминализации советской символики.

Понятно, что ни "флагомахи", ни ностальгия по СССР от этого никуда не исчезнут. Зато у власти появится возможность разгонять под надуманным предлогом уличные протесты и цензурировать научные и художественные произведения.

Примечательно, что во всем многообразии идей и проектов практически отсутствуют предложения что-нибудь разрешить.

Здесь можно вспомнить, разве что, предложение разрешить всем гражданам иметь огнестрельное оружие – то есть, опять-таки, по факту ограничить право на жизнь всем тем, кому не посчастливится задеть на улице нервного гражданина со стволом в кармане.

Симптоматично, как легко на Майдане, собравшемся ради отстаивания прав и свобод, возникали собственные "милиционеры": люди, которые стояли на всевозможных КП и проверяли документы у проходящих, без всякой практической надобности, упиваясь своей маленькой вахтерской властью. Что уж говорить об Антимайдане – движении, в котором с самого начала главную роль играли милицейские чины, а идейную базу обеспечивали православные фанатики, монархисты и сталинисты...

Ну а начавшаяся война стала настоящим раздольем для цензоров всех мастей: у каждого начальника имеется масса идей относительно того, что именно надо запретить, ограничить, пресечь, оградить.

Всё, разумеется – ради победы добра над злом и во имя торжества свободы. Когда-нибудь, потом.

Лозунг революции 1968 года "Запрещено запрещать" становится понятней в Париже: там действительно практически все уличные таблички начинаются со слова "запрещено", и это порядком раздражает.

У нас такой нарочитой риторики нет. Но можно обратить внимание, например, на то, сколько места в правилах пользования общественным транспортом занимает перечисление запретов и предписаний для пассажира, а сколько – его права. Большинство посланий в публичном пространстве посвящено разнообразным запретам и ограничениям. И это считается нормой.

При этом, конечно, людям совершенно не интересно, как именно будет работать та или иная репрессивная норма: например, закону о запрете советской символики аплодировали, совершенно не разбираясь в том, что именно запретили – символику, партию или вообще "коммунистическую идеологию", как предлагалось в другом законопроекте?

Главное – обозначить доминирование "своих" в обществе, "прижать к ногтю" всех неугодных на символическом уровне. А юридические тонкости – это скучно.

По улицам наших городов ходят миллионы маленьких диктаторов.

Их – нас! – с самого детства воспитывали в духе подчинения старшим, повиновения традициям. Сначала нужно слушаться учителей, потом очень важно нравиться начальству; дома, конечно же, надо уступать мужу и не выносить сор из избы; на улице лучше выполнить просьбу человека в милицейской форме или просто физически более сильного; на проезжей части – пропустить вперёд дорогое авто... Потом, конечно, можно отыграться, подрезав троллейбус или накричав на ребёнка.

Иерархии, отношения господства и подчинения пронизывают всё общество. Удивляться здесь нечему.

Но можно порадоваться тому, что на Майдане, в пику доминирующему лозунгу "Україна понад усе", были транспаранты с другим посылом: "Людина понад усе".

Человек действительно важнее, чем нация или государство. Бывает, что эту ценность приходится отстаивать с оружием в руках.

Но главное – не забыть о ней в процессе.

Денис Горбач, для 3-го Международного конкурса "Стоп цензуре! Граждане за свободные страны"