Влада Ралко: Дикая система ценностей выливается в жлобство и перечеркивает надежды
Влада Ралко - одна из самых сильных представителей отечественного "современного искусства".
Ее работы находятся в собраниях многих украинских и не только коллекционеров; без них не обходится ни одно арт-событие в Украине. Эта художница известна своим "крепким" цветом и экспрессивной манерой живописи.
О неполноценности наших кураторов и коллекционеров, о финансовых взаимоотношениях с галереями и о личном, которым художница поделилась с читателями "Украинской правды. Жизнь".
- В июле минувшего года одна из самых известных твоих работ "Мальчики" была выставлена на аукционе Sotheby's. Но она не была продана. Как ты считаешь, почему?
- "Мальчики" были отобраны экспертами Sotheby's - этого уже достаточно. Таким образом, моя работа была оценена профессионалами. Все, что касалось продажи, в данном случае меня интересовало мало, так как работа мне уже не принадлежала. Важнее всего было то, что предаукционную выставку показали в Киеве. Это был профессиональный взгляд на наше искусство со стороны - и он отобразил довольно точно один из главных срезов нашего искусства. То есть то, как мы себя позиционируем в мировом арт-пространстве, практически совпало с мнением экспертов из Sotheby's.
 |
| "Мальчики" Влады Ралко на Sotheby's не купили. Эстимейт составлял 8 000 - 12 000 фунтов стерлингов |
Я говорю именно о наших коллекционерах, так как собирательство современного искусства накладывает на них определенную ответственность. Именно для них, хотя бы в силу ментальных причин, украинское современное искусство - свое, близкое. Они могут сыграть значительную, а может и решающую роль в формировании в Украине цивилизованного арт-рынка, который будет, кстати, частью арт-рынка мирового.
Но они предпочитают покупать беспорядочно, "под настроение" и "по-черному". Многих из них очень интересует, подорожает ли художник, которого они покупают, но они не хотят напрягаться и ждут, пока все случится само собой.
Тут же, если участвовать в процессе, то нужно прилагать усилия, но делать это грамотно, покупать искусство вдумчиво, избирательно, с пониманием. К этому нужно испытывать интеллектуальный и эстетический азарт, а не только деловой интерес.
 |
| Влада Ралко: "Один Пинчук и пятерка галерей - это безобразно мало, убого и стыдно" |
Вообще участие в аукционах такого класса - это обычный рабочий процесс, который коснулся Украины поздновато, ничего не скажешь. И вся эта шумиха вокруг продаж ничего не изменила в обычной жизни художников. Они работали раньше, работают и теперь. И продолжают жить более чем скромно.
- Как вообще происходит процесс формирования стоимости твоих работ?
- Цена работ определяется теми, кто их продает. И если работа попадает на аукцион, то эксперты все равно ориентируются на реальную цену, за которую работы художника продаются в галерее. В общем, если работы художника какое-то время фигурируют на рынке, то цена обычно не бывает ни завышенной, ни заниженной. Я не возьмусь рассуждать о какой-либо адекватности - искусство очень специфический товар, а его часто пытаются превратить в конвертируемый "дензнак".
Вообще об этом и говорить не очень хочется. Особенно, когда после последних аукционных продаж современное искусство запахло деньгами, - все сразу же о нем заговорили. До того, как его стали мерять крупными цифрами, художники тоже работали, но никого это особо не интересовало.
Искусство-то не стало лучше или понятнее оттого, что вдруг стало продаваться. Да и продаваться далеко не так заоблачно дорого, как это пытаются преподнести. Да, для учителя дорого, конечно; но в Украине достаточно состоятельных людей, а тратят деньги на современное искусство единицы. Остальные, продолжая оставлять вполне приличные суммы в ресторанах, например, оправдываются тем, что не могут позволить себе купить искусство из-за дороговизны.
Абсолютно дикая система ценностей выливается в обыкновенное местное жлобство и практически перечеркивает надежды на перемену к лучшему в ситуации с украинским современным искусством. Один Пинчук и жалкая пятерка галерей - это безобразно мало для Киева, а уж в остальной Украине совсем беда! Это убого и стыдно.
- Как строятся финансовые отношения с галеристами?
- Когда мы готовим с галереей очередной проект к показу, то эти самые финансовые отношения - последнее, что меня интересует. Но если говорить о деловой стороне, то сотрудничество просто-напросто должно быть выгодным как для художника, так и для галериста. Если для кого-то одного оно становится в тягость, то не поможет никакой эксклюзивный договор.
Обычно в решении финансовых вопросов решающую роль играет доверие. Получается, что с одной галереей приходится работать годами. Продажа современного искусства - процесс непростой, медленный и нерегулярный. Так что обе стороны должны думать о своей репутации, чтобы не было повода потом годами не здороваться. А если контракты и составляются, то их ключевые пункты обычно более-менее стандартны, там нет ничего особенного.
- В представлении украинских коллекционеров, даже тех, кто постоянно покупает современное искусство, практически нет грамотного понимания этих работ "в интерьере". Как бы ты это объяснила?
- Сейчас быть коллекционером модно. Прикупив пару-тройку работ, чтобы повесить "над диваном" или "в прихожей", уже можно, не смущаясь, объявить себя коллекционером. В любом случае, пока у нас нет музея частных коллекций, собрания наших коллекционеров обречены пылиться на съемных квартирах и складах. Но если уж говорить о том, что обычно висит на стенах, то, конечно, в идеале, интерьер должен быть выстроен под работы, а не наоборот.
На вопрос, как жить с современным искусством в одном пространстве, есть простой ответ. Нужно жить с хорошим искусством, а хорошее искусство всегда требует отдачи. Если человек не хочет отдавать, а намерен только получать, пусть повесит вместо картины телевизор.
 |
У меня есть друзья-коллекционеры, у которых часть собраний висит дома. Есть те, кто, строя новый дом или офис, уже специально отводят особое пространство под свою коллекцию. Не все так уж безнадежно. Конечно, просто держать работы на складе - это неправильно. Работы - для того, чтобы на них смотрели.
- Твои работы достаточно сложно поддаются восприятию. Видимая тематика связана с физиологией человека, и часто доминирует красный цвет. На ряду с "некомфортностью", работы действуют очень притягательно. Кто, как ты считаешь, способен оценить твое искусство? Кто может захотеть его купить?
- А искусство вообще понимать и любить сложно. Любое. Усилия нужны, время, желание. Так что я привыкла к тому, что на то, чтобы начать любить и покупать то, что я делаю, некоторым требуются годы. По-разному бывает. Я не могу анализировать это глубоко, так как общаюсь все-таки с людьми, которые уже пришли ко мне, к моим работам. Значит, у них уже есть желание, а значит и возможность научиться получать от этого нечто необходимое для себя.
Честно говоря, мне самой иногда непонятно, каким образом мои работы находят абсолютное понимание. То есть теоретически я знаю, что так и должно быть. Превращение глубоко личного в нечто родное и необходимое для чужого человека - это ясно, но все-таки я не могу иногда осознать: как именно это работает. А то, что воспринимаются работы сложно, то это именно от стремления отгородиться комфортом от мира. И от себя самого. Работы не могут быть "комфортными" по определению. Тогда они не нужны. Искусство - это всегда раздражитель.
- Многих интересует периодичность, с которой пишет художник. Грубо говоря, сколько штук в месяц?
- Этот вопрос, к сожалению, один из самых типичных и часто задаваемых. Еще обычно спрашивают, сколько времени художник делал ту или иную работу.
Что считать потраченным временем? Время непосредственного контакта кисточки с холстом? Или прибавить время, когда я прихожу в мастерскую и вечером ухожу, так ничего и не сделав? А время, когда я загораю на пляже или ужинаю, или путешествую в перерывах (иногда очень длительных, в месяц, два, три...) между работой над серией? - в такие периоды я тоже думаю о работе.
Иногда я могу сделать работу очень быстро - за день, за несколько часов; иногда бьюсь над одной месяцами; иногда заканчиваю какую-то работу только через год. Это ответ на вопрос? Это же не обычный производственный процесс - работа в мастерской! Она не сводится только к грамотному владению ремеслом и хорошо организованному рабочему графику.
- Твоя живопись - и что, и как, и текстовые элементы - производит впечатление глубоко личного и болезненного. Насколько это так? И насколько легко ты относишься к опубличиванию этого личного? 
- В том, чем я занимаюсь, в общем-то, и нельзя по-другому.
На самом деле, все очень просто. Когда я работаю в мастерской, я действительно имею дело с очень личными, даже секретными сторонами своего мира. Но в тот момент, когда работа готова и показана, меня и моих тайн там уже нет. Есть только работа и есть зритель, который может заглянуть с помощью этой работы в собственные тайны.
То есть сам процесс открывания работы зрителем абсолютно интимен для него самого, если он, конечно, готов к этому. Так что никаких личных откровений автора, и никакого подглядывания в замочную скважину в выставочном зале. А если в каких-то моих проектах и создается такое впечатление, то это всего лишь, как говорится, художественный прием.
- В чем, по-твоему, специфика "женского" в искусстве?
- Часто, когда хотят похвалить искусство, сделанное женщиной, говорят о том, что в работах не ощущается гендерной принадлежности автора. В самом слове "художница" некоторыми видится некое унижение для женщины-автора, умаление достоинств ее искусства. Но мне кажется, что такое снисходительное отношение к женскому искусству уже становится анахронизмом.
Во-первых, где-где, а в искусстве абсурдна дискриминация по половому признаку, а во-вторых, я не вижу ничего особенного в том, что видно когда работа сделана женщиной. В смысле, это не важно: сделана ли работа женщиной, африканцем, мусульманином или гомосексуалистом, - если только эта принадлежность не закладывает в работу дополнительную ценность.
В искусстве, как мне видится, всякую возможность идентификации по дополнительному признаку стоит воспринимать как дар, как дополнительные средства к высказыванию.
Женское же в искусстве обычно сосредоточено в теме; это угол зрения, под которым женщина смотрит на мир. И эта самая крайняя субъективность, с которой "художница" говорит о мире, в итоге, конечно же должна стать способом преодоления рамок исключительно "женского".
- В чем для тебя ценность профессии художника? Как состоялся этот выбор?
- В моем случае не было элемента выбора. За меня все решили в семье. И решили, видимо, правильно. Сейчас я просто не могу посмотреть на свою жизнь со стороны и представить себя кем-то другим. Я выросла с этим, это - как часть меня.
Пригов, по-моему, говорил, что иногда поднимет голову, оторвет ненадолго глаза от работы, увидит весь ужас этого мира - и спешит поскорее назад, в работу. Работа художника - это спасение, причем спасение не только для самого автора.
Если бы не было возможности работать, я, наверное, сошла бы с ума. Нужно быть или совсем примитивным или слишком обманывать себя, обходясь без искусства. Один галерист говорил, что искусство считается предметом последней необходимости. Так вот: это - бессовестная ложь в оправдание собственной лени и тупости.
- Были ли в твоем, возможно раннем, профессиональном опыте другие занятия?
- Были попытки, но все какие-то краткосрочные. Пыталась зарабатывать дизайном журнала, в фотолаборатории короткое время работала. Такие мелочи всё, что несерьезно об этом вспоминать. На самом деле, для меня такие попытки очень плохо сочетались с основной работой в мастерской. Не получалось съездить в офис, а вечером или на выходных над очередным холстом потрудиться.
Я делаю живопись. В живописи возможны вещи, немыслимые для других техник. Но для того, чтобы по-настоящему использовать ее возможности, нужен непрерывный труд. Это именно труд и еще особое состояние, которое невозможно вызвать искусственно. В живописи нельзя по-другому. Там все видно, она же "голая" совсем! Я говорю именно о настоящей живописи, её сейчас мало кто может делать.
В работе чувствуется все, даже дыхание. В живописи должно быть дыхание и свечение. Это всегда тайна или фокус. Если этого нет, тогда нет и живописи. Не получится спланировать и сделать. В каждом этапе работы живопись задает тебе новый вопрос, приходится все время принимать решение - и это может ломать первоначальный план. На это нужно время, много времени.
Когда я поняла, что надо выбирать, то все прояснилось. Такое решение не то чтобы потребовало какого-то особого мужества, но оградило меня от ненужной суеты.
- Как в вашей семье "уживаются" два художника? Бывают ли у вас с мужем (Владимиром Будниковым) какие-то профессиональные разногласия?
- Конечно, спорим - как по-другому? Мы же два самостоятельных художника, и не всегда наши взгляды совпадают. В конце концов, это же не важно, художник, не художник. Какая разница?
Хотела сейчас сказать, что двум художникам понимать друг друга проще, но на самом деле понимание вырастает из любви. Любым людям, которые живут вместе, нужно выстраивать свои, именно свои правила, трудиться нужно над своей счастливой жизнью, бороться иногда. Иначе будет не семья и любовь, а сожительство какое-то.
Мы совсем разные художники, и аудитория у нас часто разная. Работаем в разных мастерских, но иногда можем уместиться со своей работой в одной крошечной мастерской-веранде, когда проводим летнее время в деревне. Нет общих правил для того, как жить вместе, которые бы годились для всех. Даже для нас двоих правил всегда мало. Иногда для каждого нового дня выстраиваем свое правило.
- Как ты относишься к таким категориям успеха как деньги, профессиональное признание, медийная популярность? Что важно для тебя? 
- Мне важно сделать работу так, как я считаю нужным, и показать ее. На этом этапе моя основная работа и мой интерес заканчиваются. Все перечисленное - обычные рабочие моменты, на которые приходится обращать внимание. Но как бы не сложилась ситуация, у меня всегда есть выход - я могу работать. А когда работаю, все остальное становится неважным.
- Как ты воспринимаешь критику?
- Раньше меня болезненно ранило любое жесткое высказывание по поводу моих работ. Потом было время, когда чье-либо мнение перестало быть важным. Сейчас же мне кажется, что рациональное зерно можно обнаружить в любой критике, даже самой примитивной.
Не буду говорить, что совсем не читаю о себе - это будет кокетством. Но тут самое главное - суметь справиться со всей этой информацией, даже самой злобной. Сейчас меня что-то, конечно, может расстроить, но повлиять серьезно на то, что я делаю - нет. Потому что в итоге получается, что все-таки главный критик для меня - я сама. Я настолько извожу себя сомнениями и недовольством, что на такое не способен ни один критик со стороны. Это не от гордости и не от равнодушия к чужому мнению. Просто отдаю себе отчет, что на ключевые вопросы, которые мучают меня, могу ответить только я сама.
- Многие считают, что наша киевская академия имеет низкий рейтинг в вопросе образования. Ты согласна с тем, что уровень академической подготовки наших художников снижается?
- Что за ерунда насчет низкого рейтинга? Несмотря на все недостатки, все-таки академическое образование, которое она дает, - одно из лучших в мире.
Не хватает здорового консерватизма, необходимого для сохранения школы. Не хватает альтернативы такой школе - тогда у молодых людей и выбор будет, и достоинства академии будут по-новому оценены.