Живая библиотека Донбасса. Елена Стяжкина, историк, литератор

В апреле тяжелого 2014-го Елена Стяжкина стояла перед жюри "Русской премии" в Москве и говорила о том, что русский язык в Украине не нуждается в военной защите, и что она надеется, что в следующий приезд в Москву ей придется говорить только про литературу.

Писательница, доктор исторических наук и профессор Донецкого национального университета Елена Стяжкина выиграла премию в номинации "малая проза" за цикл повестей "Один талант", который недавно был издан в Москве тиражом всего 2 тысячи экземпляров.

В напечатанной книге содержится еще и несколько рассказов, посвященных участникам Майдана.

Как и многие дончане, в период эскалации конфликта на востоке страны ей пришлось покинуть родной Донецк и перебраться в Киев. Теперь читать лекции по истории ей приходится не в родном университете, а в Виннице, куда частично переехал состав донецкого вуза.

Писательница редко выступает на публике и еще реже дает интервью, но каждое выступление становится бомбой – настолько эмоционально и тонко она подбирает слова про Донбасс.

В одном из своих ключевых выступлений на конференции TEDxKyiv она сказала, что "Донбасс не вернется в Украину, потому что Донбасса не существует" и что после победы в войне Донецку понадобится колонизация.

Я не могу сейчас отвечать на вопрос: "Каким был Донецк?"

Ничего, кроме боли и ощущения содранной кожи – эти вопросом тоже – нет. Мой любимый, единственный... Он в коме сейчас. Он умирает. Тяжело, почти не дышит.

Каким он был? Этот вопрос у тела умирающего кажется непристойным. Фотографии, может быть, смогут показать, каким он был. Фотографии с Евро-2012 и с митинга за Украину 5 марта. Вот это - Донецк. Там радость, свобода, сила, Украина. Он живой на тех фотографиях.

И еще он живой в людях, которые, несмотря ни на что, ждут его освобождения. И потому есть надежда, что город будет и вернется.

Невозможно больше говорить: "А помнишь…?". Мы забыли собственные адреса и дворы. У многих из нас уже нет домов. Мы просим, чтобы он не снился нам ночью. Потому что он снится любимым, красивым, добрым, исполненным энергии. Уже нельзя помнить, потому что везде кровь, мертвые тела, замученные в застенках патриоты.

Город разрушают зло и беспощадно. Но даже сейчас он - мечта для мародера и оккупанта. И оккупанту не жалко украсть и уничтожить.

Расстрелять больницу и свалить "на укров", чтобы было больше ненависти и боли, и чтобы снять на камеры для российских СМИ. Других-то задач нет. Им никого и ничего не жалко, они – чужие. Портрет Путина в кабинетах назначенных гауляйтеров. Российские флаги на российских танках. Фотографии солдат из Бурятии. Они – оккупанты.

Фото Анны Грабарской

По одному из соцопросов, 67 процентов населения Донецкой области видели себя гражданами и жителями Украины. Эта цифра много объясняет. Никакого вопроса о том, что кто-то куда-то хотел отделиться, не было на повестке дня в повседневной донецкой жизни. Это был вопрос политической манипуляции, который в качестве грязного белья доставали раз в несколько лет, размахивали им, а потом прятали.

Каждый из моих студентов в Донецком национальном университете, как и студенты Киева, Житомира или Харькова, видел будущее в работе, которая приносила бы радость и деньги. Они думали о возможности стажировок в Европе. О науке. О хорошей теме.

Сворачивание с европейской дороги, прятки в имперском прошлом – это все выращено искусственно.

Но должна признать, что некоторые из моих студентов оказались в числе тех, кто поддался искушению, иллюзии революции. Некоторые из тех, кто искусился, - настоящие идеалисты.

У нас были студенты, совершенно поглощенные, очарованные левыми идеями. Не профанно коммунистическими, а вполне европейскими левыми. Такие же студенты, какие были в 1917 году в Петербурге или в 1968 году в Париже. Они выступали против социальной несправедливости, закрытых социальных лифтов, против чрезмерного богатства одних и вопиющей бедности других.

Один из таких идеалистов, который ходил на штурм Донецкой областной администрации и говорил, что режим олигархов будет сметен, в октябре позвонил мне и сказал: "Простите меня, вы были правы, а я нет, и я хочу вернуться в Донецк, чтобы это исправить".

Я ему сказала, что это самоубийственное решение. Потому что исправить российскую агрессию там невозможно. Я сказала, что мы можем исправить это после, потому что бесполезно что-либо делать там, где люди пришли и оккупировали территорию.

Это война. На войне не разговаривают и не исправляют. Проблема в том, что в определенный момент социальная активность студентов была канализирована так же, как и активность пенсионеров, бюджетников, милиционеров. Но такого, чтобы это тлело, а потом загорелось, не было.

Наша жизнь за последнее время сильно изменилась. До войны моя жизнь была очень замкнутой и в этом смысле счастливой. Я могла не выходить из дому месяцами, а все, что я хотела сказать себе или другим, мне удобнее и легче было написать. Возможность написать – это большое счастье. Сейчас этого больше нет.

Моя последняя книга "Один талант" вышла в России. Решение об этом было принято еще в апреле, когда о войне, в целом, не было речи.

Если не считать, конечно, ежедневного ожидания вторжения… Мой сын - ему десять лет - сказал, что если бы это решение было принято сейчас, он бы меня не понял. Между тем, в этой книге написаны важные вещи, в том числе связанные с Майданом и с тем, что русские в Украине - украинцы, и не в языке или в национальности дело. И тот факт, что тексты эти в книге есть, означает, что в России все же существуют нормальные люди.

Хотя нас это сейчас уже не волнует, не признать этот факт было бы неправильно.

Когда мы оцениваем эту историю с точки зрения войны, то выходим из информационного поля, которое формируют генералы воюющей с нами страны, и видим совершенно неверную картину. Нам навязывают дискурс гражданской войны. Но гражданской войны нет. Нет никакого восставшего Донбасса.

Мы понимаем, что если бы восставший Донбасс был, не было бы необходимости в российской армии. Таким образом, все разговоры о гражданском конфликте мы смело относим в область манипуляций и сосредотачиваем оптику на термине "оккупация", на понимании нашей войны как отечественной или антиколониальной войны.

Но даже тогда, когда мы смотрим на это с точки зрения оккупации, то сталкиваемся с тем, что в нашей голове продолжает присутствовать советский миф о том, что представляют собой люди, живущие в оккупации.

Советская система пропаганды была очень сильной. Не сумев справиться с проблемой эвакуации людей и защиты территорий, не сумев даже реализовать сталинский проект "бить врага на его территории", советская идеологическая машина сделала все, чтобы наше представление о людях, которые прожили два, а то и три года в оккупации, было следующим: в оккупации находились предатели, жертвы и герои.

И только этот треугольник описания процессов был приемлемым для понимания этой страшной истории.

Фото Анны Грабарской

Следует признать, что когда Украина обрела независимость, а с ней и символическую победу во второй мировой войне, этот треугольник описания людей в оккупации был присвоен антиколониальным дискурсом нашей страны: жертва, герой и предатель - только с новым уже содержанием.

Но если мы начнем смотреть документы по истории оккупации во Вторую мировую войну, то увидим удивительные вещи. В первую очередь, мы увидим нелинейность человеческой биографии. В архивах можно увидеть потрясающие истории, которым невозможно дать оценку.

Например, один человек пишет на своих соседей донос, потому что он давно мечтал поселиться в их квартире. Соседей забирают и, наверное, расстреливают. Он переезжает в квартиру, устраивает пир. А вечером того же дня выходит на улицу, где идет облава на еврейских детей. Что-то дрогнуло в его сердце, он закрыл ребенка грудью, и его убили, а ребенок выжил. Как называть такого человека? Разве есть ответ?

Вот этой сложности, неоднозначности мы никогда не видим. Мы не видим обывателей. Не позволяем людям быть испуганными, дезориентированными, брошенными. Мы упускаем из виду все разницы опытов, образований, личностных выборов, ситуаций.

Европа, оккупированная Гитлером, имела точно такой же опыт. И европейцы много и тяжело над этим работали. Несмотря на то, что Франция оказалась в лагере победителей, французы не стали выстраивать героический миф, они спросили себя: "Как это могло с нами произойти? Почему мы оказались такими… Несильными, компромиссными, трусливыми?"

История оккупации Франции, Голландии, Бельгии и истории жизни людей и в оккупации были такими же зигзагообразными и нелинейными, как истории оккупации России, Украины или Белоруссии. Французы во время оккупации бросились сотрудничать с режимом, получать должности, доносы друг на друга писать, девочек своих подкладывать под нацистских офицеров. А после освобождения Франции те, кто писал доносы, стали писать новые доносы. Кто быстрее напишет донос, тот и прав.

После освобождения во Франции началось уличное правосудие. Двадцать тысяч обритых голов – за коллаборацию с нацистами. Французы так увлеченно бросились судить своих, что католическая церковь выступила с большой статьей, в которой напомнила притчу о блуднице и спросила у своих прихожан: "А что делали вы? Ведь вы же работали на режим Виши? Торговали на черном рынке? Ведь не все вы присоединились к Сопротивлению?"

И дискуссия о предательстве, о добре и зле развернулась на многие десятилетия. Во Франции она проходила в очень хороших условиях, потому что в ней участвовали великие интеллектуалы: Сартр, Мерло-Понти, Кангилем, Янкелевич. А Морис Хальбвакс погиб в концлагере, и Кавайес был расстрелян.

Добро трансцендентно? Добро ситуативно? Ответа не получилось. Как будто тупик, но не тупик, потому что сложился вывод, очень важный: война – это потери. И не только физические. Это потеря человеческого, это ад, который из каждого сначала достает беса, и неизвестно, как ты справишься с этим, когда в твои ребра уткнется автомат Калашникова.

Наши бабушки были в тысячу раз мудрее, чем все кремлевские пропагандисты, потому что фразу "лишь бы не было войны" они сформулировали без всякого идеологического аффекта. Они точно знали, они были свидетелями того, что происходило с людьми во время войны.

Французы победили свое прошлое, потому что они смогли сказать себе, кто они. А у нас говорят: "вы недостаточно героические, вы не сопротивляетесь танкам, как вам не стыдно"! Но танкам не сопротивлялись и в Харькове в момент его оккупации, и мужчины на велосипедах стояли с радостью на лицах, когда мимо шагали нацисты по площади Свободы.

Танкам не сопротивлялись и в Киеве, и Виннице, и в Париже. Эта непрожитая история вернулась к нам, чтобы мы снова стали об этом говорить и понимать это правильно, по-человечески, а не по-советски.

Жители маленького города в Черниговской области, когда нацисты зашли в город, без команды сверху сами организовали чудовищный еврейский погром. Об этом один нацист написал в своем дневнике: "Я всякую жестокость видел, но такого – никогда".

Это сделали украинцы против украинцев. Мы здесь опять говорим об уровне образования? Мы говорим о войне и о том, что дьявол встречает нас не на улице. Он приходит к нам в душу. И будет ли он там властвовать, зависит только от нас, а не от уровня образования и просвещения.

У парижан был высокий уровень образования, но объятия гитлеровским сапогам они демонстрировали на таком же высоком образовательном уровне. Писали поэмы о Гитлере, книги о великой арийской нации.

Последняя работа Питера Брейгеля называется "Сорока", где крестьяне танцуют, а в центре композиции стоит виселица. Обыденное явление: люди танцуют, не замечая виселицу. А на ней сидит ворона - символ сплетников, доносчиков.

В этой картине Брейгель выместил свою злость на тех, кто писал доносы на протестантов и бежал присягать Альбе, Филиппу Второму и католической церкви. После победы гезов и Вильгельма Оранского эти люди снова "перекрасились" в протестантов и писали доносы уже на католиков. Это был 16 век, но с тех пор в поведении людей в войне и оккупации ничего не поменялось.

Забавная фраза, которую мы себе позволяем иногда: "как я теперь буду жить с этим человеком?" Люди, которые задают такие вопросы, очевидно ведь, считают себя христианами, или, возможно принадлежат к иной церкви, которая точно говорит им, что они - не судьи.

А еще в Новом Завете есть потрясающая историю про апостола Петра, который трижды предал Христа до восхода солнца, а потом создал апостольскую церковь и взошел на свой собственный крест. Почему тот человек, который считает себя христианином, позволяет себе быть выше Господа?

Когда у меня приступ агрессии, я задаю этот вопрос в первую очередь себе. Это вопрос не к обществу, а вопрос внутренней работы. Кто я, если я позволяю не простить? Чем я лучше? А кто из нас безгрешен? Кто мы, чтобы запретить другим людям что-то осознать? Кто мы, чтобы ставить на них крест и не дать возможности измениться в их "зигзагах"?

Если забрать у обманутых людей телевышку на две недели и оставить наедине с реальностью, это будет уже серьезный шаг к тому, чтобы что-то изменилось. Правда, для некоторых людей и всей жизни не хватит, чтобы все осознать, - не то что двух недель.

К такому разговору с собой и друг с другом надо готовиться. Мы не можем перекричать Москву, не можем перекричать 28 каналов лжи. Никто из нас на это не способен.

Для начала нужен режим тишины, а затем каждый из нас будет разговаривать, если захочет. В позиции судьи очень удобно жить. Удобно жить в позиции на диване, в позиции "все предатели, а я граф Монте Кристо". А позиция "разговаривать" крайне травматичная и болезненная, и из первого разговора никогда ничего хорошего не выходит. Но если не начинать, то что?

Тот, кто считает себя взрослым и ответственным за страну, кто понимает, что государство и страна - это разное, должен поехать туда и разговаривать с людьми. Поехать на Донбасс и начать там бизнес, например, помогать людям на местах снова к чему-то стремиться и жить по-новому.

Должен начаться процесс человеческой, гуманитарной экспансии на пострадавшие территории. Надо отстраивать те места заново.

Многие люди на Донбассе имели право на социальный протест, потому что жили очень плохо, бедно. Копанка – это настоящее горе. А при Януковиче они "процветали" именно в копанках. Но этот протест был канализирован не против Януковича и не против тех, кто их всю жизнь грабил, а против Украины – гениальная манипуляция. Обиженные, бедные и голодные люди, которые копали при режиме Януковича и справедливо были злыми, против кого выступили на самом деле? Ведь их взгляды не расходились с Майданом, но этот протест был подло обращен против Украины.

Это как раз то поле, в рамках которого нужно разговаривать. Тот человек, который сказал, что не хочет жить в копанке, имеет право так не жить. Это надо услышать. Все эти вещи должны быть проговорены. И еще надо понимать, что нет никаких "они". Это все – мы. И мы должны друг с другом разговаривать.

Мне кажется, то, что сейчас происходит с Украиной, - это не история о пассионарности. Это история о взрослости.

[L]Пассионарность – это явление все-таки одноразовое, а вот взрослым человек становится навсегда, от этого никуда не денешься. С одной стороны, это тяжесть, но с другой, это дает надежду. Нам действительно предстоит проанализировать то, что произошло в Донецкой и Луганской областях.

Там произошла беда, и надо изучить причины, которые привели к демонизации региона. Причины для этого были, надо это признавать, и одного Януковича достаточно, чтобы это сделать.

Но в демонизации участвовала и патриотическая Украина, и весь, абсолютно весь, украинский политикум. Второе, что мы должны понимать, - это роль местных элит и силовых структур. А третье – роль центральных структур и элит, например, в сдаче Донецка 5 июля (в этот день колонна "армии" Игоря Стрелкова свободно переместилась из Славянска в Донецк - УП). Это те вопросы, которые никогда с повестки дня не должны сниматься.

Но прямо сейчас поднять их в информационном пространстве означает взять в руки кремлевскую методичку и ровно по ней пойти: говорить о гражданской войне, о предательстве в Киеве и третьем Майдане. Поскольку у нас уже есть взрослость, это позволяет надеяться на сознательный отказ от акцентирования этих тем сейчас и на возвращение к этому анализу после победы.

Я бы хотела вернуться в освобожденный Донецк. Отказаться от него – проще всего. Но мы сейчас должны для себя понять: мы в Ветхом завете живем или в Новом. Если живем в Ветхом, то давайте назовем эти земли местом грешников, Содомом и Гоморрой, и уйдем не оборачиваясь, чтобы не превратиться в соляной столб. Но в этом случае мы не христиане.

А если мы живем в Новом, то надо вспомнить вот о чем: когда во время гонений Нерона апостол Петр выходил по настоянию первохристианской общины из Рима, чтобы его жизнь была спасена для Церкви, он увидел Господа, идущего по дороге в Рим, и спросил его: "камо грядеши, Господи"?

На что получил ответ: "Я иду быть вновь распятым за моих братьев". Тогда апостол Петр вернулся в Рим и принял мученическую кончину.

Так вот, если мы христиане, то нужно жить Новым заветом и вернуться, а если мы только играемся в веру и духовность, то лучше бежать не оглядываясь.

"Живая библиотека Донбасса" - серия историй про уроженцев Донецкой и Луганской областей, инспирированная одноименным проектом платформы культурных инициатив ИЗОЛЯЦИЯ, которая была вынуждена покинуть пространство арт-завода в Донецке после того, как 9 июня его захватили боевики.