Пески: зона отчуждения
Улица Мира тянется через все Пески аж до Донецка. Дорогу мира нельзя переходить – здесь убивают.
У обочины стоит разбитый танк.
Мы едем в бронированной машине.
Иван (позывной Крым) говорит, что это дорога смерти.
Я спорю – живые не ходят по дорогам смерти. Значит, это дорога живых.
Дорога мира хорошо простреливается снайпером. Она идет через несколько наших укрепрайонов. За мешками с песком начинается территория мин.
Восемнадцатилетний Максим хорошо умеет их ставить. Метров через пятьсот, дальше слева, будет перечеркнутый знак "Пески". За ним еще с полкилометра и Донецк.
По обе стороны дороги дома. Нет ни одной целой хаты, нет ни одного целого особняка. Людей здесь тоже нет. Бойцы спорят – кто-то считает, что последние жители выехали отсюда неделю назад, кто-то рассказывает, что в один из домов до сих пор иногда наведывается хозяин.
Мне хотелось плакать от сострадания к местным жителям – их земля превратилась в зону отчуждения. Потом в одном из разрушенных домов я нашла георгиевскую ленточку. Скорбь сменилась чувством понимания обреченности этих людей на войну.
"Днепр-1" угощает меня молоком. Говорят, домашнее – молоко Песок. В другом конце города до сих пор живет семья и у них есть корова. Я настолько испугана, что не могу его пить. Перед глазами стоят картины Второй мировой и коровы, которые дают молоко с кровью. Мне кажется, здесь все залито кровью.
Небо для нас держат правосеки. То ли дело слышишь по рации: "Небо на связи. Горизонт чистый". Этот голос идет с местного Олимпа – самой высокой точки Песок. Именно туда постоянно бьет враг. Враг опасный, но не всесильный. Он бьет, но не попадает. Говорят, за все время не было ни одного прямого попадания, но и его Небо должно выдержать.
С Неба нашего врага кроет пулемет. На Небе много ковров, патронов и гильз. На Небе много биноклей и окурков. Небо здесь держится уже очень долго. От одной мысли, что Небо может однажды упасть, становится страшно.
Но единственное, чего боится наше Небо, – это дождя. На Небе можно спрятаться от пуль и ветра, но дождь точно найдет себе дорогу к нашим бойцам.
Улица Мира. Небо |
Несколько дней подряд я всматривалась в лица здешних бойцов. Рота "Крым" батальона "Днепр-1" подпустила меня настолько близко к себе, что я пару ночей могла видеть их сны, слышать их страхи и надежды, играть с ними в шахматы и нарды, после "рыбалки" есть уху и вместе прятаться от Градов в подвалах.
Рота "Крым" – многие мусульмане, как крымские татары, так и украинцы, принявшие ислам. Они презирают алкоголь, мало кто из них курит. К женщинам они обращаются на "Вы" и при этом не одобряют присутствие женщины в месте боевых действий. Здесь вы не услышите мат.
В первый же день я не заметила небольшой коврик у кровати Крыма и наступила на него. Мне было очень стыдно – оказалось, что это коврик для намаза. Здесь многие носят бороду. Здесь многие из Крыма. В пятой роте батальона "Днепр-1" многие из Донецкой области.
Здесь чувствуешь себя в полной безопасности.
В подвалах для картошки и капусты, все устлано коврами. Стоит буржуйка, ноутбук и телевизор. Сюда приходит греться кот. С нами он пересиживает артобстрел. Здесь есть электричество, но в этот раз свет внезапно погас. Тогда Али зажег свечу. Я не люблю тишину, поэтому спросила у Али, был ли он в Иловайске. Рота "Крым" была в Иловайске. Свеча горела на столе, мы долго сидели на коврах и долго слушали спокойный рассказ Али:
"Мы шли шесть дней. Мы выходили втроем, но один из нас остался жить в доме у местного жителя. Он был за ДНР, но не отказал нам в помощи. Дальше мы шли вдвоем. Мы видели, как русские добивали наших ребят. Первые сутки мы не спали – просто брели через поле. Однажды мы вышли из подсолнухов и увидели русских. Мы спрятались, но они нас услышали. Мы притаились. Я был очень истощен. Через полтора часа меня разбудили, оказывается, я заснул, пока они нас искали.
Мы переплывали реку, прятались в лесу. В лесу наткнулись на двух русских солдат, но они сделали вид, что не заметили нас. В какой-то момент мы поняли, что все пути закрыты. Поэтому мы вернулись к хозяину, приютившему нас, и переночевали у него еще одну ночь. В дорогу он дал нам арбузы. Мы переоделись в гражданское и были похожи на бомжей. Я был в туфлях – ужасно неудобных дешевых туфлях. Мой друг – в шлепанцах. Штаны был короткими. В какой-то момент нам сказали, что через пять километров наши и они смогут нас забрать.
Мы не могли больше петлять, кожа с наших ног слезла. Поэтому пошли напрямую – просто по дороге напрямую к нашим. Мы шли вдоль дороги, а навстречу нам ехала военная машина ДНРовцев. Я не знал, что делать. А Бандеровец – мой друг – стал радостно им махать руками и громко приветствовать. Они посигналили нам в ответ и проехали мимо. Мы были одними из последних из "Днепр-1", кто вышел из окружения.
В Песках рота "Крым" жила в доме, которые местные жители добровольно им предоставили, когда покидали Пески. В этом доме остался кот. В последний момент рыжее огромное существо сбежало от родных и вернулось сюда. Бойцы "Днепр-1" зовут его Хозяином.
В Песках везде много мусора. В этом дворе тоже много мусора. Это и следствие того, что в городе "перебои" с вывозом мусора, и того, что артиллерия нас постоянно кроет. В коридоре "нашего дома" проломлена крыша – сюда попадали осколки. На пороге кухни небольшая дырка – это залетел хвостовик от ракеты.
В нашем дворе уютная кованая скамейка и два стула, огромный стол и детские качели. Рядом с домом "черепашка": полностью выгоревшая машина – результат прямого попадания мины. В метрах десяти от дома огромная воронка – это упал Град. В какую-то ночь по городу было шесть залпов. В этот раз, кажется, три. Вот, упал один. Мне показывают полуметровую металлическую трубку – останки от снаряда – и яму, глубиной около метра.
Второй залп упал в соседнюю хату – точнее через одну хату. Бойца 93 бригады снаряд перерезал напополам. Третий залп упал где-то там. Где именно уже не имеет значения, потому что это далеко. Это случилось в ночь перед моим приездом.
Раньше этот дом был фактически линией фронта. За котлованом от Града высажены помидоры. За ними был лук и картошка. Говорят, еще летом, за помидорами ходили ползком и под прикрытием. Это была простреливаемая зона.
Сейчас здесь относительно безопасно. Правда, слева от помидоров наш туалет. Наш боец был ранен именно там. Я однажды вернулась "домой", а он ранен. Мина упала прямо между помидорами, погребом и туалетом. Осколки в основном принял на себя бетонный бордюр туалета, стена погреба и железная бочка. Но часть из них врезалась в пальцы на ноге нашего бойца. С тех пор мы боялись ходить в туалет – не хотелось умереть со спущенными штанами.
Рота "Крым" дежурит по два часа. Выстрелы и артобстрелы выпадают на долю каждого караула. Под конец смены стараешься не стрелять, ну, чтобы смениться без происшествий.
Сепары в последнее время пристрелялись. Мы им стоим поперек горла, а точнее поперек дороги. Мы неплохо укреплены. И мы наблюдаем за ними. Это позиционная война. Мы редко выходим к ним. И мы не рады, когда они приходят к нам.
Ночью красиво. Трассера изумительно светятся и как-то завораживающе-медленно пролетают над нашими головами, очень низко от укреплений.
Здесь многое делается по принципу "на кого Бог пошлет". Я все время не понимала, зачем они стреляют, если мы в укрытии. И зачем мы стреляем, если они в укрытии. Но говорят, что на войне так принято.
Однажды они начали стрелять по мне. Мы только подошли к нашему ДШК, а они открыли по нам огонь. Пуля врезалась в дерево над головой Серого, а Лютый упал на меня и сбросил в укрытие. "Днепр-1" стал им отвечать и они успокоились. Здесь такое постоянно, вообще всё время. Здесь все всё время стреляют.
На улицах опасно. Мы их контролируем. Но там все равно опасно. Ходим мелкими группами, мелкими перебежками. Улицу Мира перебегаем. Пусть их снайпер попробует попасть по движущейся мишени.
Мы заходили на вышку ОУН. Молоденькие ребята просят меня уйти – их крыша вся в дырках. Здесь слишком опасно, сюда постоянно залетает какая-то "холера". Живут они в доме какого-то милиционера. Они говорят, что в Песках на фоне убогих хат есть несколько зажиточных домов – это дома донецкой элиты, местных прокуроров и ментов. Пески – донецкая Конча-Заспа.
Война страшна нелепыми ошибками. Вот бойцы видять, как едут солдаты на БМП по улице Мира.
Им кричали, наши пытались их предупредить, но они не услышали. Они проехали наши крайние позиции и помчались прямо на минное поле. Чудом его проскочив, выехали прямо на позиции сепаров! Это было настолько неожиданно, что колорады не успели по ним сработать. Тогда наши развернули машину обратно, но в этот раз подорвались на трех минах. Машина загорелась, но все выжили. Бойцы рассказывают об этом со смехом, но в их голосе слышно, насколько подобные ошибки страшные и трагичные.
Зато Лютый сегодня счастливый. Он спас собаку. Они нашли огромного породистого кавказца на привязи. Откормили его и специально организовали с волонтерами операцию по спасению красавца. Сейчас пес уже не в зоне боевых действий. Говорят, теперь он в надежных руках.
Одну из ночей я провела в Красноармейске. Всего в тридцати километрах от смерти город жил своей жизнью. Здесь люди сидели в ресторанах. Здесь работают дорогие отели. Здесь очереди в АТБ. Мне было непривычно спокойно. Чувство спокойствия было очень похоже на чувство счастья.
И вдруг я поняла, впервые за двое суток я не слышу выстрелов, канонады артиллерии и жужжания рации. Здесь мир. И я даже в какой-то момент испаскудила свою душу мыслью: "Господи, лишь бы не было войны".
Вернувшись в Днепропетровск, я попала в ОДА. "Днепр-1" мне сказал, что вчера было спасено семнадцать пленных, а сегодня – еще трое. Здесь не было слышно выстрелов, но война здесь продолжалась. Я возвращалась в свой хостел и не могла забыть войну. Она душила меня.
Пески закончились очень резко.
Я вошла в хостел, а там посреди комнаты стоял красивый, стройный, высокий юноша. Его волосы были длиннее привычного. Его шею обволакивал хомут вязанного серого свитера. Его руки были тонкими, речь плавной и приятной. Он был так не похож на солдата! И он говорил о кино…
Это была лекция о нуаре в кино. На проекторе зажглись первые кадры "Таксиста" с Робертом де Ниро, и я вдруг поняла: "Все! Я дома".