Спешите делать добро!

Недавно, один мой добрый знакомый, известный правовед, задался вопросом: вот ты, практически, все свои статьи либо начинаешь, либо завершаешь призывом вести себя порядочно.

Вместе с тем понятие "порядочность" столь многогранно, что каждый может понимать его, как Бог на душу положит.

Признаюсь, это повергло меня в уныние, поскольку до сих пор думал, что смысл этого понятия не вызывает разночтений.

Но с другой стороны, коллега оказался прав: если бы всё было так просто, то чего ради стоило бы так часто взывать к этому редкому качеству человеческой души.

Не питая слабости к абстрактным определениям, я прибегнул к опыту выдающегося российского правоведа Анатолия Кони (1844-1927), который обратился к жанру литературного портрета, дабы дать описание истинной порядочности.

Поэтому всё ниже сказанное прошу принять в качестве зримого и однозначного определения этого понятия.

А речь идёт о портрете несгибаемого защитника человеческого достоинства, беззаветного поборника "униженных и оскорбленных" – о докторе Федоре Гаазе (1780-1853), который своим девизом избрал слова: "Спешите делать добро!".

Родился он в старинном немецком городке Бад-Мюнстерайфель. Курс медицинских наук окончил в Вене. В 1802 по приглашению избавленного им от тяжкого недуга русского вельможи переехал в Москву. С тех пор его судьба навсегда оказалась связанной с Россией.

Именно ему Кони и посвятил свое блестящее биографическое эссе "Федор Петрович Гааз".

Несмотря на то, что он, по свидетельствам современников, до самой смерти по-русски говорил с ужасным акцентом, одевался старомодно, поступал курьёзно, в России его ещё при жизни прозвали "божьим человеком", а после смерти за него, иноверца (католика), служили заупокойные молебны в православных храмах.

Хотя и хоронили его за казенный счёт (будучи некогда весьма состоятельным, он умер в абсолютной нищете), за его гробом шло порядка 20 тысяч скорбящих москвичей.

Над его могилой на Немецком кладбище (ныне Введенском) неизвестный меценат воздвиг грандиозный памятник. Здесь и поныне каждый день свежие цветы.

Своё жизненное кредо он изложил в одном из писем к воспитаннику: "Я, кажется, уже неоднократно высказывал вам свою мысль, что самый верный путь к счастию не в желании быть счастливым, а в том, чтобы делать других счастливыми.

Для этого нужно внимать нуждам людей, заботиться о них, не бояться труда, помогая им советом и делом, словом, любить их, причем, чем чаще проявлять эту любовь, тем сильнее она будет становиться, подобно тому, как сила магнита сохраняется и увеличивается от того, что он непрерывно находится в действии...".

В этих словах – весь Гааз. Здесь к месту привести несколько эпизодов из судьбы этого замечательного человека, врача и филантропа.

Став в 1830 членом московского попечительского тюремного комитета, он проявлял чудеса изобретательности, чтобы облегчить страдания своих подопечных.

Пожалуй, ярче всего характер Федора Петровича проявился во время одного из заседаний этого комитета, которое проходило под председательством знаменитого российского православного богослова, митрополита Московского и Коломенского Филарета (1782-1867).

Митрополиту со временем опостылели нескончаемые ходатайства за "невинно осужденных" арестантов. "Вы все говорите, Федор Петрович, – заметил Филарет, – о невинно осужденных... Таких нет. Если человек подвергнут каре, значит, есть за ним вина"...

Гааз немедля ответил: "Да вы о Христе позабыли, владыко!". Это был, одновременно, и прямой укор в бездушности подобного заявления из уст высокопоставленного священнослужителя и указание на библейское событие – осуждение невинного.

Присутствующие замерли на месте: таких слов митрополиту, имевшему огромное влияние при дворе, дотоле никто в глаза не дерзал говорить.

Филарет поник головой, умолк, а затем, после нескольких минут томительной тишины, встал и, сказав: "Нет, Федор Петрович! Когда я произнес мои поспешные слова, не я о Христе позабыл, – Христос меня позабыл!.." – благословил всех и вышел.

В те далекие и жестокие времена осужденных, независимо от пола и возраста, гнали в Сибирь прикованными к длинному пруту, который причинял всем несчастным невыразимые физические и нравственные страдания.

С этим инструментом бесчеловечности и начал бескомпромиссную борьбу наш герой. Он разработал более щадящую конструкцию кандалов. И решив их испытать на себе, прошагал по двору своего дома расстояние от Москвы до Сибири.

Не встретив понимания у царской администрации, он обратился с проникновенным посланием к прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV. В нём он просил монарха привлечь внимание его сестры, русской императрицы, к судьбе несчастных, полагая, что только она в силах оказать благотворное влияние на своего венценосного супруга.

В конечном итоге Гааз одержал победу над этим злом: каторжане встретили нововведение с благодарностью. С тех пор добрая слава о Гаазе разнеслась по всем уголкам империи. Именно тогда за ним и закрепилось имя "святого доктора".

В одно из посещений императором Николаем I московского тюремного замка он столкнулся с Гаазом, который стал ходатайствовать о помиловании тяжко больного старика. Царь ответил отказом. Тогда престарелый Гааз рухнул перед монархом на колени и заявил, что не поднимется, пока последний не помилует несчастного.

Николай I задумался, затем обронил: "На твоей совести, Федор Петрович!" и изрек высочайшее прощение. Только тогда, счастливый и взволнованный, доктор поднялся с колен.

Нечто подобное произошло с нашим героем и при осуществлении им миссии главного врача "полицейской больницы", которую стали называть "Гаазовской".

В это казенное учреждение, рассчитанное всего на 150 человек, попадали бесприютные больные. На каждого пациента отпускалась мизерная сумма из казенного бюджета. Однако под началом Гааза больница стала принимать на своё попечение гораздо больше несчастных.

"Доброжелатели" немедля донесли о "непотребстве" генерал-губернатору Москвы. Последний, пригласив к себе Гааза, в категорическом тоне потребовал не принимать новых больных до тех пор, пока их общее число не опустится ниже 150 человек.

Гааз, ни слова не говоря, рухнув на колени, залился горькими слезами. Растроганный вельможа бросился поднимать старика, обещая более не мучить его подобными ограничениями.

Тем самым Гааз, как говорили в те времена, выплакал себе право на сердечное отношение к неимущим и бесприютным людям. Тогда и появилось знаменитое в те годы выражение: "У Гааза нет отказа!".

А вот ещё один поразительный случай. Один из бедных больных украл из квартиры Гааза настольные часы. Похитителю воспрепятствовали скрыться и доставили к доктору. Гааз запретил вызывать полицию, долго беседовал с грешником, а затем, взяв с него честное слово больше не воровать, отдав ему свои наличные деньги, отпустил на все четыре стороны.

О таких поступках Гааза можно повествовать до бесконечности. Однако если попытаться привести всё известное о нём к одному основанию, то таковым будет важнейшее качество души этого человека: он уважал достоинство другого человека.

Любой, самый отверженный и презренный, был для него подобием Бога на земле. Именно в таком поведении и коренится суть того, что мы можем именовать человеческой порядочностью.