Пленники перелома: неудобные вопросы документальных фильмов о Майдане

Два новых фильма, выпущенные в Украине к годовщине массовых расстрелов на Майдане, дают документальному кино шанс выйти из своей цеховой ниши и наконец-то стать фактором общественной дискуссии о том, что происходит в стране.

Речь идет о фильмах "Злам" Ангелины Карякиной и Анастасии Станко (Громадське TV), и "Бранці" Владимира Тихого.

То, что украинское телевидение выпустило острый публицистический фильм, который внятно ставит неудобные вопросы всем без исключения участникам политической жизни, само по себе могло бы стать крайне важным событием.

Как, кстати, и тот факт, что полнометражная документальная работа на политическую тематику идет в украинском кинопрокате (заслуга компании "86 PROKAT"). Но ситуация со „Зламом" и „Бранцями", на самом деле, еще интереснее.

До теперешнего момента документальное кино в Украине редко вызывало какой-либо общественный резонанс. Оно вообще редко становилось предметом серьезной дискуссии.

Случаются, конечно, жаркие дебаты о том, удалось ли такому-то режиссеру достаточно адекватно передать на экране тонкую душевную организацию своего героя, или о том, сколько бюджетных денег было потрачено на очередную идеологическую агитку.

Чего практически никогда не случалось – так это вызванной конкретным фильмом широкой дискуссии на тему, которую сам этот фильм поднимает.

Очень редко случались фильмы, которые представяли бы зрителю определенный тезис или точку зрения и предлагали бы с этой точкой зрения поспорить. Или – хотя бы – заставили публику поставить под сомнение господствующую точку зрения.

Теперь такие фильмы случились, причем сразу два и одновременно.

Казалось бы, идеальная возможность для разговора, которого теперь не избежать. Но, поскольку оба фильма затрагивают одну из самых болезненных точек коллективной памяти (массовые расстрелы на Майдане), включился защитный механизм.

Необходимый разговор о тех событиях свелся к бесплодным разбирательствам о том, насколько допустимы признания в стрельбе по силовикам, сделанные Иваном Бубенчиком (этот человек появляется в обоих фильмах).

Причем, участникам этих разбирательств в большинстве случаев удается не замечать, что в словах Бубенчика, в принципе, нет ничего нового – по крайней мере, с точки зрения фактажа. Как будто раньше не было многочисленных свидетельств о стрельбе по силовикам, а также признаний со стороны самих стрелявших – вплоть до прошлогоднего репортажа BBC.

Манипуляции словами Бубенчика, неизбежные в условиях информационной войны, вполне могут похоронить все попытки разобраться в произошедшем. Но этого можно не допустить.

Фильм „Злам" уверенно приближает нас к пониманию того, что произошло на Майдане утром 20 февраля 2014 года – а значит, и того, чем вообще было восстание на Майдане и в каком обществе мы сейчас живем.

Это понимание выстраивается на основе фундаментальной и – вещь практически невиданная в нашей журналистике за последнее время – сбалансированной работы со свидетелями, источниками и документами.

Картина, которая в результате возникает, камня на камне не оставляет от разнообразных теорий о заранее спланированном и тщательно организованном кровопролитии – теорий, которые с примерно одинаковым рвением создаются по обе стороны конфликта.

То, что произошло 20-го февраля, было спонтанным выражением коллективной воли людей, восставших против власти. Важно, что среди этих людей уже вообще не было ни одного представителя политической элиты, которая к тому времени спасалась бегством.

Вмешательство низового коллективного субъекта, который мгновенно разрушал все возможные планы и сценарии элит, вообще постоянно сопутствовало восстанию на Майдане на всем его протяжении. И 20 февраля именно такое вмешательство привело к крушению режима.

Вопрос о том, почему этот коллективный субъект взялся за огнестрельное оружие, настолько же справедлив, как и вопрос, почему он не взялся за него на день или два раньше – когда стало понятно, что масштаб насилия со стороны силовиков и агентов властей не оставляет путей для мирного выхода из положения.

В центре этой истории, еще раз, оказался коллективный субъект, показанный в фильме „Злам". Сила „Зламу" прежде всего в том, что средства выражения здесь идеально отвечают самому предмету фильма.

В "Зламе" нет главного героя, потому что не было и не могло быть главного героя в восстании на Майдане.

Впрочем, главный герой есть в фильме „Бранці". Не будем останавливаться на том, удачно ли этот герой выбран и интересно ли зрителю полтора часа следить за его похождениями. Это завело бы в тупик типичной дискуссии об украинском кино, описанный в начале этого текста.

Проблема этого фильма, скорее, структурная. Он говорит об индивидуальности там, где стоит говорить о группе, классе, обществе и других коллективных сущностях.

Это не значит, что индивидуальные истории не имеют никакого значения в связи с Майданом. Но фиксация на „главном герое" или „персонаже" в документальном кино часто приводит авторов к восприятию действительности, которое очень сильно искажено идеологией индивидуализма и поэтому остается слепым к социальным процессам.

Эта идеология получила свою полнейшую реализацию уже в начальном эпизоде фильма „Бранці".

После короткой экскурсии по Межигорью закадровый голос (видимо, представляющий позицию автора) делает вывод, что весь этот ужас был вызван какими-то личными психологическими проблемами Януковича.

То есть не общественной деградацией 1990-х, не формированием олигархической экономики, не „классовой войной сверху" – грабительским отношением элит к обществу, которое и сформировало феномен Межгорья, – а личными проблемами психологического характера.

Это, конечно, очень удобная схема. Но, к счастью, в действительности все намного сложнее.