Sziget. Солдатская любовь и другие фестивальные приключения

Банди Шолтес из Ужгорода посетил уже 14 сезонов музыкального фестиваля "Сигет", который с 1993 года проходит в Будапеште. 

"Логика – это то, чего не стоит ждать от "Сигета". Люди приезжают туда не за этим. Наоборот – они потому и ездят на фестивали, что в повседневной жизни у них слишком много логики. А доказательство того – люди с туалетной бумагой в ушах. Полёты на головах толпы перед Большой сценой. И слёзы немки от истории, будто Джим Моррисон тоже приехал на "Сигет", – говорит Шолтес.

Он даже книгу об этом написал. Правда, пока она находится в подполье, ожидая своего выхода в свет.

"Украинская правда. Жизнь" добралась до рукописей, и накануне традиционного съезда на "Остров Свободы" решила опубликовать некоторые фрагменты.

Влюбиться по пути в казарму

Это был, кажется, мой второй Sziget. 1997 год. Мы с Катей тогда всю ночь шлялись, пили и, как обычно, на рассвете пошли танцевать пьяные настольные танцы в любимый пивняк "Vadorzó". Очень обрадовались, когда встретили там Лену с Дорисом, которые, кстати, недавно начали встречаться, и по нашему совету в первый раз приехали на этот фестиваль.

После пары часов пыльных телодвижений и нетрезвого смеха солнце стало разогревать наши усталые хмельные головы и замедлять без того неспешные мыслительные процессы. Мы поняли – ночь пора заканчивать. Перекурив на дорожку и обнявшись, мы вчетвером побрели через покрытое мусором почти безлюдное поле имени Большой сцены в сторону наших палаток…

T-Shirt Control. "Даже незнакомые сигетчане подходили показывать свои майки – всё ли в порядке, нет ли повреждений, грязи и недостойных "Сигета" надписей. Я был самым добрым контролёром фестиваля – смотрел, щупал и всегда отпускал". Фото из архива Банди Шолтес

Приблизительно через 100 восьминогих шагов – а мы играли в игру "осьминог-шагает-по-Сигету" –  нас догнал обычного вида парень с рюкзаком за спиной, венгр. Мы остановились. Сначала он обратился к Лене, но поскольку она не говорит по-венгерски, мне пришлось переводить. Я этому тогда, честно говоря, не сильно обрадовался. Уже с первых, слишком откровенных слов трезвого на вид парня я понял: разговор предстоит долгий, и предложил всем усесться на траву – стоять было трудно.

С одной стороны от меня сел венгр, с другой – Лена с Дорисом и Катей. Началось: наш новый знакомый сходу стал отстегивать Лене комплименты и на полном серьёзе признаваться в любви. Как в театре. Причём делал это с помощью таких вдохновенных, труднопереводимых, витиеватых и ромеоподобных сложноподчинённых предложений, что мне пришлось всё это максимально упрощать.

В том состоянии переводчик из меня был хреновый. Если бы даже удалось всё точно перевести, на русском это прозвучало бы так, будто они с Леной ведут романтический возвышенный разговор без матерных слов, лёжа в полуголом виде на огромном аристократическом ложе под балдахином. А ведь на самом деле мы сидели пьяными джинсожопами на вытоптанной траве, слабо шевеля невыспавшимися мозгами и жестикулируя грязными пальцами.

Я понимал, что признания незнакомого парня Лене в тягость, и мне было неприятно быть love-посредником. Да ещё и при Дорисе – каково ему было это слушать?.. А хлопца пёрло. Он говорил, что влюбился в Лену с первого взгляда, и не мешкая ни минуты решился побежать за ней, потому что она красивее всех на свете, а у него мало времени. Да, совсем мало, потому что он солдат, служит в венгерской армии, провёл на Sziget-е самый улётный викенд своей жизни, и прямо сейчас, с уже собранным рюкзаком, не успевая даже позавтракать, идёт на вокзал, садится на поезд и уезжает в армию, в казарму.

Прямиком в казарму, блин.

Я проникся почти слёзной симпатией к солдату. Потому что ехать в армию, любую армию, с Sziget-а – это настоящий геройский поступок, сравнимый разве что с постригом панка в монахи. И вдобавок за часика два до казармы он ещё и влюбился. Такое испытание мог бы выдержать лишь Жан Поль Бельмондо.

Для ясности картинки должен ещё добавить, что Лена – очень симпатичная блондинка с приятной фигурой, так что влюбиться в неё пьяным sziget-ским утром – это раз плюнуть. Тем более солдату.

Так мы просидели не помню сколько времени. Я примитизировал комплименты влюблённого и максимально сглаживал жёсткие ответы Лены, чтоб не расстроить парня, переполненного чувствами. Весь этот разговор буквально проходил через мою душу. Я служил проводником искрящего любовного тока с одной стороны, и прохладного женского неприятия с другой. А это было очень нелегко, поверьте. Меня прямо колбасило, как на приёме у экзорциста.

А солдат, не подозревая о моих лингво-душевных страданиях, продолжал признания, ожидая, что я буду их переводить бесконечно. Но у меня не было иного выхода, кроме как, скрепя сердце, коротко и жёстко пояснить солдату, что Лена его не хочет и у него нет никаких шансов – во всяком случае сейчас, сегодня утром, на этом поле чудес.

И мы побрели искать единственный на весь Sziget обменник, чтобы раздобыть денег на утреннюю порцию алкоголя. Солдат закурил и грустно поплёлся за нами…

Фото из архива Банди Шолтес

Rock'n'Rollьный полубог

На концерте Stone Roses я впервые в жизни запрыгнул на толпу. В rock`n`rollьном полёте чувствуешь себя полубогом.

Раньше я только участвовал в "передавании" запрыгнувших улыбающихся тел, а тогда в порыве эйфории решился и сам попытать счастья. Жестами попросил вибрирующего рядом толстяка забросить меня на толпу. Он кивнул, я упёрся ногой в его сложенные ладони и взлетел вверх…

Как ни странно, меня подхватили и передавали дальше. Я плыл, смотрел на сцену, на небо (так удивительно было его тогда видеть), слышал концерт и ощущал много-много рук на спине, плечах, ногах – всюду.  Через минуты две я как-то полуупал, полуопустился на землю. Захотелось ещё.

И всё повторилось!

Но на этот раз вышло так, что меня передали слишком близко к границе между сценой и публикой. Там до меня дотянулся охранник и принял тело на запрещённую зону. В этой зоне полубогом быть запрещено.

Я встал на ноги, не сопротивлялся и не брыкался – думал, выведут за пределы сцены и отпустят. Почти так и случилось… Охранник, крепко держа за локоть, повёл в сторону и передал меня другому. А тот вывел к неосвещённому выходу за сценой и, не отпуская, спросил, что я делал. Я спокойно пояснил. Охранник огляделся вокруг, убедился в том, что рядом никого, и сильно ударил кулаком в живот. Очень сильно.

Воздух перестал поступать внутрь организма. Я упал на колени и сложился, как раскладной рыбацкий стульчик. Было очень больно, дышать и двигаться не получалось. Злой и плохой охранник постоял рядом, посветил на меня фонариком – жив ли – и, закрыв ворота, ушёл. Было обидно потому, что ударил ни за что – просто со скуки.

Минут пятнадцать – вот она, слава! – я лежал в скрюченной позе, слушал Stone Roses и матерился, кашляя в пыльную сухую траву. Всё это больно контрастировало с недавними полётами над танцующей толпой…

Но делать было нечего: вскоре я собрался с силами и пошёл досматривать концерт. "Это же Sziget, – сказал я себе, – здесь всё может случиться…".

Коллекция браслетов за 14 фестивальных сезонов. Автор Михаил Петях

Затмение

1999 году на Sziget-е было видно полное солнечное затмение. Словно дополнительная бонус-программа для тех, кто купил недельный билет. Будто организаторы фестиваля набрались уже такого опыта, что смогли договориться не только со звёздами мировой сцены, но и уломать Солнце и Луну выступить дуэтом для сигетского народа.

Сразу скажу, полное затмение – это жуткое зрелище. Оно противопоказано лицам с заболеваниями центральной нервной системы. Кроме шуток. Это реальный полуторачасовой horror. По сравнению с ним Фредди Крюгер – просто спящий пьяный пионервожатый. Ты смотришь в лицо Солнцу, которое выключается прямо на глазах и не можешь отвернуться от него, как от потухшей лампочки.

Вдобавок расписание недельного фестиваля составили так, чтобы по окончании его, на следующий же день, все могли посмотреть затмение. То есть ты колбасишься семь дней, превращаешь свои мозги в уязвимую, смеющуюся и оголённую кашицу, в угаре отгуливаешь последнюю прощальную ночь, а потом просыпаешься, и тебе говорят, что через часик начнётся затмение.

Хотя я встречал людей со всей Европы, которые приехали чисто ради затмения, а сам фестиваль Sziget был для них просто дополнительной программой.

Мы неспеша собрали манатки, сделали бутербродов, запаслись пивом и уселись недалеко от Большой сцены ждать зрелища.

Оно начиналось медленно и почти незаметно, как паранойя.

Мы беззаботно сидели, болтали, поглядывали на солнце через стеклышки и жевали бутерброды. Но когда Солнце стало исчезать, как кружок печенья в руках цыганчонка, и вместе с этим поднялся ветер, начало темнеть и мы увидели своими глазами, что оно, Солнце, бл*дь, пропадает – у всех постепенно изменилось выражение лиц и все умолкли.

Не знаю, что думали и чувствовали остальные, но мне стало страшно – по животному, до дрожи, примитивно страшно. Мне абсолютно искренне поверилось, что Солнце вот сейчас спрячется и никогда больше не выйдет. Кроме страха ещё присутствовало странное, ранее не известное ощущение: всё это было очень похоже на яркую, реальную галлюцинацию, и в то же время было однозначно понятно, что происходящее – чистая правда.

Тишина, ветер, пыль. И люди с темнеющими лицами смотрят на небо.

Когда "божественное светило" совсем спряталось и наступили сумерки, страх достиг максимальной глубины. Рабочие перестали разбирать сцену, мусорщики остановили свои подметательные машины, потные грузчики остановились и закурили в полуразобранных барах.

Ждали недолго – как раз столько, сколько человек может выдержать затмение, сохраняя надежду на появление света. И когда краешек Солнца снова появился и послал нам первый луч – я запрыгал от радости. Это было настоящее счастье.

Когда мы ехали домой, я раз за разом выглядывал из окна поезда, чтобы убедиться, что Солнце находится там, где ему положено быть. Оно было там, на своём месте, и это радовало.

Тогда я впервые по-настоящему понял, что каждое утро видеть начинающийся День и дающее свет Солнце – это привычный, будничный, и в то же время бесценный дар.