Линор Горалик: Мода - это не Chanel или Dior, а частные лица и их отношения с одеждой

Для разговора с Линор Горалик всегда найдется сотня поводов. От ее рождения в Днепре до Зайца ПЦ, литературы, моды, жизни в Израиле и России.

Но сегодня – только о моде. В рамках выставки "In Progress. Дрес-код України доби Незалежності", которая проходит в "Мыстецком Арсенале", известная писательница, журналистка, художница Линор Горалик  прочла  лекцию "Гламур и др.: новая эстетика постперестроечный костюм".

Линор давно читает лекции о моде, и давно – автор журнала "Теория моды", а с некоторых пор преподает теорию костюма в двух экономических вузах Москвы.

Признается: "Я поняла, что хочу  заниматься модой, когда обнаружила для себя простую вещь: даже когда человек умирает от голода, он умирает одетым. Когда человек рождается, его одевают раньше, чем кормят.  Мы еще не едим, но мы уже одеты. В нашей жизни нет более постоянной, всеохватывающей вещи, чем одежда".

О ней и поговорим.

Линор Горалик. Все фотографии: Дмитрий Ларин

О связи моды и денег

– Линор, в моде сегодня очень быстро меняются правила. В ваших лекциях вы говорите, что причинно-следственная связь между модой и деньгами – не столь очевидна. Но если говорить о моде как о сезонном явлении и диктате брендов, то это, в первую очередь, связано с деньгами.

– И да, и нет. Мне кажется, что одна из самых интересных вещей, которые происходят сейчас с модой, – это не "что носят" и "не где покупают", а "откуда берутся вещи у людей".

И вот тут возникают все новые и новые механизмы, пока малозаметные, но способные очень серьезно влиять на будущее.

Скажем, практики обмена вещами сейчас имеют место не из-за крайней нужды, как это часто бывало, а из-за того, что это интересный и экологичный способ потребления. Рядом с ними существует и развивается refashioning – "перемоднивание", переделка вещей: когда люди покупают устаревшие или неинтересные вещи и переделывают их своими руками в новую модную одежду.

Возникают практики, которые называются slow fashion, медленная мода: люди стремятся покупать как можно меньше, но базовых, со всем сочетаемых, не выходящих из моды вещей – и так далее.

Связь моды с деньгами никогда не была абсолютной, люди всегда получали вещи из разных источников – создавали их сами, обменивались между собой, люди много чего делали, чтобы разнообразить и поддерживать свой гардероб, – просто все это зачастую не воспринималось как часть функционирования "моды".

Слава богу, сейчас взгляды, и в первую очередь взгляды исследователей, меняются – и это самое, на мой взгляд, интересное, что с модой происходит.

– Я говорю о подиумах, сезонности и так далее. Потому что если ты купил вещь в стоке, на распродаже, тебе ее подарили в конце сезона, то это уже не писк моды. А трендовость связана все-таки с финансовой возможностью купить придуманную для этого сезона вещь.

– Нет, мне кажется, что сейчас, в свете новой визуальности, когда вещь становится видимой онлайн в одну секунду, модными перестают быть предметы – модными становится образы и практики.

Такой взгляд, новый взгляд не требует приобретения одежды люксовых модных домов, он способен оценить образы, построенные из копеечных или из самодельных вещей.

Мне-то как раз кажется, что связь моды и денег если не распадается, то становится менее однообразной, менее очевидной: ключевые механизмы начинают меняться. И чтобы говорить об этом, надо вспомнить важную вещь: до недавнего времени слово "мода", подразумевать вещи, сделанные богатыми западными людьми для богатых западных людей.

Такой подход кажется мне абсолютно неинтересным, а интересно мне помнить, что мода – это не иерархия, а ризома, и так было всегда.

Существует бесчисленное количество практик, бесчисленное количество социальных групп и страт, бесчисленное количество ежеминутных консенсусов и табу, и создаются они частными лицами в каждый момент времени.

Мне важно помнить, что "мода" – в некотором смысле этого слова, у которого, конечно, слишком много смыслов – это не Chanel, не Dior и даже не Vetements, это частные лица и их отношения с одеждой. И если мы научимся смотреть на механизмы моды как на то, что делают живые люди каждый день, нам станет гораздо интересней.

О языке современного костюма

– Это социологический подход к изучению моды как социального феномена, но если говорить об индустрии, тогда то, что говорите вы, означает смерть индустрии моды.

– Не моды, а люксового сегмента. Люксовый сегмент действительно жалуется на кризис: на потерю внимания, рынков, интереса потребителей.

Они изыскивают все новые и новые способы как-то удерживаться на плаву. И сейчас в огромном количестве случаев выживают за счет массовой продажи нелюксовых аксессуаров и косметики или за счет торговли в так называемых странах BRIC [Бразилия, Россия, Индия, Китай – ред.], где у людей по–прежнему есть социально обусловленные поводы покупать "старый люкс".

– Что это за поводы?

– Когда в каком-либо обществе происходит большой общественный катаклизм, – например, смена режима или изменение государственной экономической политики, – очень часто прежний язык костюма распадается, а новый еще не возникает.

Тогда людям приходится говорить ужасно простыми "словами", варварским "языком" из буквально нескольких костюмных "слов": "богатый", "модный", "сильный".

"Богатый" – это хорошо передается одеждой люксовых марок, да и "сильный" иногда тоже (хотя и далеко не всегда). Это очень просто сравнить с проявлениями нуворишества в других областях: человек, привыкший к деньгам, не будет прикуривать от стодолларовой бумажки, чтобы доказать, что у него есть деньги, и не будет одеваться в Chanel с головы до ног.

Но именно там, где язык в силу катаклизма оказывается редуцированным, людям, оказывается, очень полезен и важен демонстративно-люксовый костюм, и они готовы вкладывать в него деньги, даже если это будет налагать определенные трудности на их бюджет.

В остальном же мире, в мире старых денег ситуация оказывается все интереснее, все  тоньше и все сложнее для люксовых брендов.

– То есть, по-вашему, мода уже не является социальным маркером?

– Является, но язык костюма во многих развитых обществах оказывается тонким, сложным и разнообразным. В этом языке не 5 слов: "Я – бедный", "Я – богатый", "Я – женщина", "Я – мужчина", "Я – модный".

Мало кто, представляясь незнакомым людям, скажет: "здравствуйте, я богатый мужчина сорока семи лет". Даже если это ровно то сообщение, которым он хочет поделиться, форма его будет менее лобовой.

С костюмом это устроено так же. Таковы последствия долгого мирного времени, долгой экономической стабильности большой части западного мира.

– У нас сложилась интересная ситуация: в Украине активно идет процесс декоммунизации, а в мире мода на 1990-е, причем благодаря Демне Гвасалия  – с упором на советскую уличную субкультуру, то что люди тогда не любили, но сейчас оно обыграно на новом витке моды с  новыми коннотациями.  Как это можно соединить?

– Когда в моду начали возвращаться 1990-е, я с интересом расспрашивала людей о том, что они чувствуют по этому поводу, и очень многие говорили: я это носить не буду, я не вернусь к свитерам с леггинсами никогда в жизни, это катастрофа, меня тошнит, потому что  девяностые для меня были периодом тоски, нищеты и неуверенности.

Но есть и те, для кого девяностые стали периодом отрыва, творческого подъема, огромных возможностей, и мода этого периода не вызывает отторжения. В Украине процесс осмысления 90-х идет своим путем, в России – своим.

Но, к счастью, этот процесс вообще идет, исследований, посвященных этому периоду, становится все больше. Лично мне кажется, что сегодняшнее постсоветсткое пространство не может вполне понимать себя, не понимая того, что происходило в 90-х годах.

О собственном гардеробе

– Все, кто задействованы в той или иной роли в модной индустрии, по негласным правилам тоже является носителями некой идеологии или эстетики, и вынуждены думать, что сообщают людям своей одеждой. Вы читаете лекции о моде, пишете статьи о моде, как вы подбираете собственный гардероб?

– Никак. У меня есть очень простой ответ: я отношусь к моде, как футбольный болельщик – к футболу: я – не игрок, я – болельщик.

Я человек, который носит базовые вещи и не заботится о наличии в гардеробе остромодных предметов костюма; чувствовать себя адекватно в собственной одежде мне важнее, чем чувствовать себя "модным человеком". Мне кажется, так подходят к одежде очень многие.

Мне кажется, что мода как механизм сменяемости – это захватывающая игра, но как любая захватывающая игра, она хороша до тех пор, пока не превращается в обсессию. Став же обсессией, она, как любая обсессия, изматывает и разрушает человека; к счастью, это происходит очень редко.

– Меня интересует также тема "социальной униформы" –  одежды  публичных интеллектуалов, галеристок, моделей, университетских преподавателей. Вы исполняете разные социальные роли – Линор Горалик-менеджер в бизнесе, лектор о моде, писательница, каждая социальная роль требует некой стереотипной "униформы". Есть разница в образах, в гардеробе – во всех этих выходах или вы выстраиваете универсальный образ, уместный везде?

– Вы знаете, мне легко, потому что я не чувствую себя ни кем из этих людей, я – частное лицо. Я одеваюсь как частное лицо, которому важно чувствовать себя уместно и удобно.

Например, я не могу себе представить компанию, в которой был бы настолько жесткий дресс-код, чтобы мне пришлось что-нибудь менять, – я и так человек, который не носит ничего, вопиюще отличающегося от повседневной нормы.

Скорее всего, эта компания априорно не оказалась бы среди моих клиентов: у нас просто разные взгляды на бизнес. Поскольку я одеваю как раз не социальные роли, а частное лицо, себя, мне не приходится решать такие задачи.

О тельняшках с Зайцем ПЦ

– Вы выпустили тельняшки с Зайцем ПЦ. То есть вы вступили в индустриальную игру?

– Для меня там была интересная задача – сделать такие комиксы, которые бы работали с вещью неслучайным способом: не просто были бы нашлепками на груди, но взаимодействовали бы с вещью и телом.

Например, есть тельняшка с Зайцем со словами "Здесь была печень",  указывающий на соответствующую зону; есть заяц, выглядывающий из-под мышки, есть зайцы, которые расположены на левом и правом плече, как ангел и бес.

Именно поэтому тельняшки с Зайцем ПЦ – не "модный", а комиксный проект.

– Это одноразовый проект?

– Посмотрим. Повторяться неинтересно, интересно придумывать новое; сейчас мы запустим мужскую линию с теми же картинками (очень многие просили мужской вариант и вариант унисекс), а будет ли новая линия – зависит от того, придумаются ли новые картинки.

– Большой тираж?

– Тельняшки шьются on demand моими партнерами по проекту – маленькой маркой Kris&Tom. Это очень качественный ручной пошив, а вышивка наносится шелковой нитью; в общей сумме получается, кажется, примерно 400 тельняшек на сегодняшний день.

–  Почему вы выбрали тельняшку как базовый предмет? Потому что Шанель, потому что от слова тело?

– Потому что тельняшка – один из самых интересных предметов одежды: это одновременно и базовая, и очень броская, бросающаяся в глаза вещь, способная доминировать над остальным образом. Мне было интересно придумать картинки, которые бы работали с такой сложной фактурой.

– Вы уже ввели тельняшку в свой гардероб?

– Нет, я не умею носить такие вещи – а держать в доме то, что я не ношу, кажется мне неправильным.

– Ваш второй переход от теории к практике – проект с одеждой для инвалидов.

– Я принимала участие в проекте "Без границ" как маркетолог, который помогал проекту с коммуникациями. Во главе проекта стояла Янина Урусова, и все добрые слова тут положены ей.

Проект "Без границ" продолжает жить, – он стал книгой, выставкой, циклом лекций; задача проекта – делать тему инвалидности более видимой, более проговоренной, и мне кажется, что проект движется в очень правильном направлении.

То есть то, чего мы хотели добиться, чтобы эта тема стала более видной, более обсуждаемой, мне кажется, получилось, и это ужасно важно.

– Появился ли сегмент рынка соответствующий – одежда?

– "Без границ" начинался как проект, который поддерживает дизайнеров, создающих одежду для людей с особенностями строения тела; сегмент этот, слава Богу, существовал, в том числе – в России, – просто, к сожалению, таких дизайнеров не очень много.  На Западе дела обстоят получше.

Мне кажется, что нас ждет усиление этого сегмента: развитые страны как раз очень стремятся к инклюзии, к созданию равных возможностей для людей с телесными особенностями – а это означает и появление особого спектры одежды.

– Мне трудно представить, как можно наладить масс-маркет производство, ведь у каждого такого человека – особые потребности.

– У разных людей, безусловно, разные потребности, но существует и общая проблематика: например, одежда для слабовидящих, одежда для людей с двигательными проблемами, одежда для людей с ДЦП – и так далее.

Я с большим интересом жду, когда H&M или TopShop  заявит, что они сделали коллекцию для людей с инвалидностью. Это был бы гениальный PR-ход – но в то же время и общественно-значимый проект: марка выигрывает, потому что получит хорошую прессу, общество выиграет, потому что оно получит сигнал – инклюзия важна.

Я надеюсь, что это направление будет развиваться хотя бы потому, что марки хотят расширять целевую аудиторию и получать новые PR-возможности. Это не худший мотив для цивилизационного прогресса.

Об It–girls как устаревшей концепции и одноразовых дизайнерах

– It-girls – это двигатели моды?

– Мне кажется, в некотором смысле это умирающее понятие. Сам феномен It-girls подразумевал, что их очень мало.

Мы оказались в мире новой визуальности, в котором It-girls и It-guys исчисляются десятками тысяч, – еcли считать звезд инстаграма, например. Это настоящие It-people – люди, у которых огромное количество поклонников, люди, чьи визуальные образы широко тиражируются. Но при этом они не исключительные существа, вознесенные на вершину модной иерархии, не модели с контрактами от Chanel и Dior, – они "просто люди" в мире новой визуальности.

Тут мы возвращаемся к теме, которая мне крайне важна: децентрализация, децентрализация, децентрализация; система моды – не иерархическая, а куда более интересно устроенная.  Мне кажется, осознание этого факта – самое важное, что происходит сейчас в вестиментарной [связанной с одеждой – ред.] культуре.

– На фоне этого процесса большие марки и дизайнерская мода отчаянно ищут путь, как выжить, как сохранить свою высокую полку, высокую цену, но не только это, ведь мы не должны забывать, что искусство кутюр – это мастерство, это техники, которые нельзя потерять, это ремесленное наследие. Как вы думаете, как с одной стороны развивать демократичную моду, а с другой – сохранить дорогие в производстве техники?

– Мне кажется, кутюрная мода будет продолжать существовать просто потому, что уникальный продукт для уникального потребителя создается и будет создаваться. Может, этот рынок будет сужаться, расширяться, жить какой-то своей жизнью, но он не исчезнет.

– Так и есть. А еще мне кажется, что это время очень тяжелое для больших художников, которые работают много лет, которые вели мир за собой. Сейчас человек, который сделал футболку и продал ее тиражом 100 тысяч в Instagram, завтра может ничего не делать, он одноразовый дизайнер.  Вы завтра можете не делать тельняшки, а можете продолжать.

– Безусловно, я не скована теми обязательствами, которыми связана модная марка, которая просто не может себе позволить не выпускать коллекции

 Мы знаем, например, что концепция двух коллекций в год осталась в прошлом. Сейчас это как минимум четыре коллекции, не считая капсульных, и эта работа – попытка догнать ускользающий мир: мир уходит от люкса, люкс гонится за ним.

Не знаю, как это будет устроено дальше, но знаю, что скучно не будет.

О Марке Цукерберге и его антиподе – переборчивом потребителее

– С другой стороны люди стали избирательнее в одежде, ведь выбор огромен. Культура потребителя выросла или люди не меняются?

– Тут важно сказать: нет никакого единого потребителя. Очень разные люди, очень разные стратегии, очень разные социальные страты и возможности. Но я старый капиталист, я привыкла помнить, что больше всего от разнообразия выигрывает потребитель.

О чем бы мы ни говорили – о пекарнях, о моде, о детском садике, – потребитель выигрывает от разнообразия и конкуренции – если, конечно, он готов закрыть глаза на ряд этических вопросов, связанных с производством и продажей вещей в капиталистическом обществе.

Как всегда, в культуре существуют разнонаправленные, иногда прямо противоположные векторы и стратегии потребления. Например, есть вектор минимизации потребления: лучший его пример, постоянно обсуждаемый – Марк Цукерберг с его идентичными джинсами и футболками, человек, как бы исключивший себя из модной игры.

С другой стороны, существует прямо противоположный вектор – так называемого переборчивого потребителя, который знает, что за крошечную сумму он может получить уникальные удивительные вещи, особенно сейчас, когда существуют торговые мегасистемы вроде AliExpress. Такой потребитель вообще не сохраняет лояльность бренду, он покупает то, что попалось ему на глаза в рекламных сообщениях Фейсбука, а не то, что он привык покупать последние пять лет.

Ну что ж, как в старом анекдоте, слоникам придется побегать. Мне очень жалко слоников, но выигрывают потребители.

– По какому принципу вы выбираете дизайнерскую одежду для собственного гардероба?

–  У меня есть железное правило – поскольку я работаю с исследованиями масс-маркета, я и ношу всегда только масс-маркет.

Исключения составляют вещи, которые я покупаю не для носки, а для коллекционирования – чаще всего это вещи молодых и начинающих дизайнеров, я приобретаю их потому же, почему приобретают произведения искусства: это интересные вещи, а не составляющие активного гардероба.

Коллекция моя пополняется редко – я все–таки не люблю покупать вещи, которые не ношу. Что же для вещей для носки – некоторые из них, очень простые, я шью – просто потому, что это легче, чем найти нужное и посадить по фигуре.

– Это авангардная мода?

– Нет, я коллекционирую вещи, находящиеся за пределами привычного канона (собственно, костюм и трансгрессия – одна из основных тем, с которыми я работаю и которые преподаю: как люди создают нормы в одежде и как их нарушают?).

Меня интересуют объекты, которые каким-то образом выламываются за пределы канона – при помощи материалов, форм, концепции, кроя, чего-нибудь. Очень часто и это – вещи из сегмента масс-маркет.

О see now, buy now и архаичных рекламных кампейнах

– Как вы считаете, как маркетолог, система see now, buy now жизнеспособна или это просто сиюминутный тренд?

– Мне кажется, это главное, что происходит сейчас, это, некоторым образом, будущее. Сейчас возникают новые механизмы see now – это контекстная реклама, продвижение в социальных сетях и в мессенджерах; это реклама, которая лезет тебе в глаза, когда ты читаешь свою френдленту в Фейсбуке.

Если раньше мы говорили о спонтанных покупках во время шоппинга, то сейчас мы говорим о спонтанных покупках в один клик; так что мне представляется, что это не тренд, а вектор развития.

– Поразительная вещь, механизмы моды меняются, а рекламная эстетика остается прежней и уже сейчас чувствуется большой смысловой и эстетический разрыв. Почему так происходит?

–  Очевидно,  мы говорим о принте – журнальной рекламе, наружной рекламе (другие формы как раз меняются сейчас очень сильно).

С одной стороны, зачастую бренды боятся потерять уже существующих клиентов, привыкших к уже существующему маркетинговому языку.

С другой стороны,­ почти все модные дома сейчас работают в нескольких направлениях одновременно: скажем, Dior отдает в Vogue свои архаичные журнальные принты с замершими моделями – но собственный фейсбук марки куда интереснее и живее. Мало того, эти маркетинговые направления чаще всего разрабатываются разными командами людей.

В плане коммуникаций очень многие fashion-бренды сейчас пытаются понять: сидеть на прежней табуретке, сидеть на двух табуретках или пересесть на новую табуретку.

Но в целом почти все ищут, как сохранить старый и уже кажущийся ужасно наивным язык с разлегшимися на диване моделями, сохранив старых клиентов – и войти в новую визуальность, захватив новые поколения. Наблюдать за этим крайне интересно.

– Как вы следите за модой: онлайн, просматриваете все показы на всех неделях моды, следите за Instagram, наблюдаете за глянцем, трендсеттерами.

– У меня есть правило: каждый месяц я просматриваю 5 разных журналов на разных языках – в зависимости от того, в какой стране нахожусь (я очень много езжу).

Это Vogue, L’Officiel, Glamour, In Style и Marie Claire – потому что они рассчитаны на разные аудитории; к этому добавляется несколько локальных журналов плюс относительно-альтернативные издания – I–D, Numero, кто-то из этих ребят; из всего прочитанного я делаю выписки, которые систематизирую в Evernote.

Кроме того, через приложение Feedly я по утрам читаю ленту новостей, составленную из примерно 80 источников, – от маргинальных до мейнстримных, – и тоже делаю выписки по тем темам, которые меня интересуют.

Иными словами, я построила себе очень простую, очень лобовую систему: я делаю одни и те же монотонные вещи.

Я не хожу на недели моды, – лично в моем случае (то есть в случае человека, не заинтересованного в дополнительной социализации) это кажется некоторой  потерей времени и сил, учитывая, что все показанное можно посмотреть онлайн в режиме реального времени.

О кризисных временах и домашней одежде

– Индустрия моды и индустрия развлечений очень связаны, чем больше вечеринок и поводов, тем чаще люди меняют наряды. Во времена кризисов, войн, катастроф мода рискует оказаться ненужной.

– Есть целая огромная тема – мода в период кризиса. Во-первых, мода и запрет – это вещи, идущие рука об руку: от сумптуарных законов, предписывающих, что, кому и когда положено носить, до системы негласных запретов, которые зачастую кажутся нам очень естественными – но в реальности являются такими же странными конструкциями.

Во–вторых, мода, как уже говорилось, в моем понимании создается не брендами и дизайнерами, – мода создается каждый день возле шкафов.

Недавно вышла прекрасная книга "Fashion on the Ration", "Мода по карточкам" – про то, как британская мода выживала во время Второй мировой войны.

Это захватывающее чтение, которое, среди прочего, рассказывает о том, как государство пыталось, с одной стороны, поддержать модную индустрию, с другой стороны – силилось помочь людям справляться с одеждой собственными силами, с третьей – силилось использовать одежду как инструмент пропаганды – и так далее.

Люди же, в свою очередь, все равно делали все, что могли,  и справлялись так, как могли: кто-то гнался за модой, кто-то считал, что это неуместно, у кого-то вызывали раздражение сами попытки думать о моде, когда на передовой погибают солдаты, а кто-то готов был совершать преступления, лишь бы одеться "прилично".

И пример Британии времен WWII – только один из фрагментов нашего исторического опыта, один из крошечных примеров того, как люди справляются с одеждой в эпохи кризиса.

Мода представляется мне важным социальным механизмом, который перестает действовать, только когда общество оказывается в совершенно предельном состоянии, на грани немедленной голодной смерти. Катаклизмы меньшего масштаба меняют моду, но не убивают ее.

– До сих пор некоторые люди воспринимаю одежду как повод показать себя на людях, а дома могут позволить себе выглядеть непотребно. Вы думали, почему так?

– Исследований по домашней одежде пока мало – но становится больше. Это крайне интересная тема, – учитывая, что мы оказались в обществе, где люди все больше времени проводят дома: скажем, работают из дома

 Тема домашней одежды кажется мне крайне интересной и в разговоре об идентичности: одно дело – как человек конструирует себя на людях, и другое – каков он наедине с собой.

Одежда всегда отвечает на один-единственный вопрос: "Кто этот человек?". Каким оказывается ответ в отсутствие внешнего взгляда? Понятно, почему эта тема плохо поддается исследованиям – но тем эти исследования ценнее.

О красоте в моде и моде как искусстве

– Что для вас красиво в моде.

– В основном я не умею думать про моду в терминах "красиво" или "некрасиво", я думаю в терминах "более интересно" или "менее неинтересно". Для меня костюм – это не про эстетику, а про семиотику; увы, я не умею отвлечься от такой перспективы.

Но иногда, конечно, одежда доставляет мне эстетическое удовольствие – и это могут быть очень разные вещи: японское придворное платье времен последней империи, традиционный индийский костюм, сложносочиненная одежда современных готов, новый западный минимализм.

Я испытываю страсть к исламской орнаменталистике и вообще к национальному костюму, – но, конечно, с моими костюмными практиками это имеет очень мало общего.

Кстати, только что я брала интервью у Зои Звиняцковской о национальном костюме, и мы много говорили про вышиванки. Зоя сказала очень важную вещь: потребность инкорпорировать народную традицию в современную моду огромна – и она никуда не девается.

Я с ней согласна: интерес к традиционному костюму то приугасает, то разгорается вновь, но никогда не исчезает.

– Линор, как вам выставка "In Progress. Дрес-код України доби Незалежності"?

– Мне кажется, Зоя Звиняцковская сделала потрясающую кураторскую работу: здесь не только решена огромная концептуально-исследовательская задача, – здесь еще и проведена очень масштабная организаторская работа по сбору вещей у дизайнеров, коллекционеров, покупателей.

Кроме того, здесь очень хорошо организованы свет, пространство, архитектура; мне кажутся ценными видео-интервью с художниками, экспликации – словом, это очень сильная выставка, и высказывание, которое посредством этой выставки сделано, представляется мне важным.

Зоя рассказывала мне, что в Украине это первый проект такого масштаба. Мне кажется, что отклик, который он получит с Божьей помощью, будет достаточно большим, чтобы все музеи, сомневавшиеся, надо ли пускать к себе выставки про моду, получили исчерпывающий ответ.

Музеям всегда важны две вещи – продажа билетов и внимание. И Зоя показала, что такие выставки обеспечивают и одно, и другое.

[L]– Мода – это искусство?

– Слово "мода" означает слишком много разных вещей. У моды и искусства долгие и сложные отношения.

Есть то, что называется wearable art, – объекты, которые надеваются на тело, но создаются как произведения искусства, интенция их авторов изначально – произвести тот эффект, которое производит произведение искусства.

А есть, скажем, костюм как произведение прикладного искусства: такими часто оказываются вещи от кутюр, требующие огромного мастерства, огромной выучки, огромного вкуса и целого комплекта навыков.

Бывают вещи, которые находятся на стыке моды и искусства, – например, вещи которые носятся в реальной жизни или по особому случаю, но все-таки лежат в области или wearable art или, опять же, искусства прикладного.

Мне кажется, главное – не пытаться жестко разделять костюм и искусство, не говорить: вот здесь проходит жесткая грань. Речь, скорее, идет о целом спектре пограничных практик, иногда очень непохожих одна на другую.

Валентина Клименко, специально для УП.Культура