Воины добра. Наталья Воронкова

"Украинская правда. Жизнь" продолжает цикл публикаций-портретов украинских волонтеров.

Если в коридорах Киевского военного госпиталя вы встретите бодро шагающею девушку, которая на ходу решает вопросы - с врачами, родственниками, волонтерами и при этом не прекращает улыбаться раненым бойцам, знайте - это Наталья Воронкова, исполнительный директор "Волонтерской сотни" и куратор направления помощи раненым.

Ей бывает очень тяжело. Но вы никогда об этом не узнаете. В любой момент ей могут позвонить: "На поле боя есть раненые, их надо вывезти" или "Бойцу срочно нужны дорогостоящие лекарства". В этот момент вы, собеседник, перестанете для нее существовать. Она прервется на полуслове и вспомнит о вас только после того, как организует вывоз раненого или обеспечит его медикаментами.

Рядом с ней начинаешь понимать, насколько сильно волонтеры вовлечены в помощь армии и как многое зависит от их оперативности.

"В конце мая во время противостояния в Мариуполе, раздается звонок: "Есть 4 тяжелораненых надо помочь вывезти. Если их не вывезти в течение часа их либо убьют, либо возьмут в заложники. гЯ начинаю звонить всем: главе горздрава Мариуполя Ольге Голубченко, главе облздрава Днепропетровска Игорю Македонскому, замглаве облгосадминистрации Днепропетровска Борису Филатову. Пока ребята не оказались в безопасности, на аэродроме - это были самые тяжелые полчаса в моей жизни", - рассказывает Наталья Воронкова.

Среди тех, кого тогда вовремя вывезли, оказался подполковник Дмитрий Афанасьев, получивший тяжелое ранение брюшной полости. Спустя 2 месяца Наталья Воронкова встретилась с уже полковником во Львове. Он передал через нее деньги для раненых бойцов, и свой индивидуальный перевязочный пакет, на котором было написано: "Повернись живим. Чекаємо з перемогою!".

Этими двумя фразами и объясняется миссия Воронковой и многочисленной команды волонтеров, работающих с ранеными.

Они, по сути, - бэк-офис армии, в задачи которого входит эвакуация, сопровождение и помощь в организации лечения раненых.

До Майдана Наталья Воронкова работала директором по маркетингу в одной из украинских компаний. Бизнес приучил ее к анализу, системности и скорости. В ее команде говорят, что благодаря вот этим качествам Воронковой удается находить нестандартные решения зачастую очень сложных проблем.

- Можешь вспомнить, с какого момента началась твоя волонтерская деятельность?

- В январе, когда начались бои на Грушевского, не спала несколько дней, как-то увидела пост о том, что на Грушевского нужна горячая еда. Сварила кастрюлю супа, прибежала к медпункту на Грушевского, а человек на входе говорит: "Девушка, я час как сменился, вы уже тридцатая". Я ему говорю: "Поймите, мне все равно надо кого-то накормить". "Ну, идти к сгоревшему автобусу, на первую баррикаду", - говорит он. Я пробралась туда, накормила ребят. Они все такие черные, один выходит и протягивает сверток: "Це від душі, це сало свіженьке, закарпатське". У меня до сих пор мурашки по коже. Баррикады на Грушевского стали моим блокпостом. Я собрала все термосы у подруг, которые только были. И стала ездить туда практически каждый вечер. Меня там встречали со словами "Горячее молоко приехало".

А 18 февраля пришла в Греко-католическую церковь, оттуда помогала вывозить раненых. Так и попала в Больницу скорой помощи (БСМП). Там я координировала работу волонтеров до мая месяца, пока туда не привезли ребят из 95-й бригады, которые попали в засаду под Краматорском. Мы стали помогать им лекарствами.

Пока я была волонтером БСМП, я видела, насколько мы влияем на ситуацию, какую помощь оказываем. Я очень благодарна руководству БСМП, главврачу Александру Анатольевичу Ткаченко за наше сотрудничество. Фактически мы отработали модель эффективного взаимодействия.

Когда у нас появились первые раненные военные, я обратилась в Минобороны, рассказала, как мы работали во времена Майдана и чем мы можем помочь. И тогда начальник медицинской службы Минобороны Виталий Андронатий собрал сотрудников Киевского военного госпиталя и представил нас. Так началась работа Волонтерской сотни в госпитале.

Буквально в то же время обстреляли 51-ю механизированную бригаду, потребовались противопролежневые матрасы. Мы оперативно их закупили и доставили.

После этого, в начале июня мы открыли аптечный пункт на территории госпиталя, куда стали собирать лекарства и другую помощь для ребят, пострадавших в зоне АТО, привлекли медиков-волонтеров в помощь младшему медперсоналу госпиталя, начали сотрудничество со службой психологической поддержки раненных и их семей.

- Как ты совмещаешь работу с волонтерсвтом?

- Я еще числюсь в штате компании. Но с января не работаю. Волонтерство, на данный момент – моя основная деятельность. Я объясняю себе это так: я сейчас тоже служу, только в тылу. И это мой вклад в победу.

Понимая, как обстоит дело с оказанием медицинской помощи на поле боя и как оказывается помощь в госпиталях, что ты считаешь главной проблемой в оказании помощи раненым?

Во-первых, отсутствие до сих пор индивидуальных аптечек. Мы, волонтеры, пришли в МОЗ на встречу по этому вопросу. И нам заместитель министра здравоохранения Василий Лазоришинец говорит: "А мы за это ответственности не несем". И так на любой вопрос. Он уделил нам ровно 5 минут, перенаправив на свою помощницу. Вот и все.

Я пытаюсь спросить: "А за что он несет ответственность?". В зоне АТО разгромлены аптечные пункты, там находятся больные, старики, не хватает элементарных лекарств, таких как корвалол.

Мне говорят: "За это отвечает департамент охраны здоровья", расположенный в этом же здании на втором этаже. И оказывается, они друг с другом не обмениваются информацией.

Волонтеры самостоятельно составили список лекарств, которые должны входить в индивидуальную аптечку бойца. Так как мы понимаем, что квалифицированная помощь раненому может долго не оказываться, там должны быть кровоостанавливающие препараты, обезболивающие и жгут. Мы считали, такая аптечка получается дорогой, может быть около 100 долларов. Но она реально способна спасти жизнь.

- Кто берет на себя ответственность за раненых бойцов?

- Кто готов, тот и берет. Но получается, что в государственной системе таких людей единицы. Стыдно сказать по каким пустякам мне приходится обращаться к заместителю министра обороны Петру Мехеду.

Бывало такое, что я звонила ему с просьбами о восстановлении документов бойцов, потому что низшие чины не умеют работать быстро. Они до сих пор живут в иной реальности, где можно медлить, отказывать, игнорировать.

А моя реальность другая. Мне звонят ночами бойцы: "Наташа, боюсь глаза закрыть, прямо передо мной двоих друзей буквально разорвало на части" - или рассказывают, как умирали на их глазах ребята с оторванными конечностями.

И ты понимаешь, что ты за их спинами, а они - за твоей.

И еще начинаешь действовать еще оперативнее. Самое важное, что хочется донести до людей, что иногда для того, чтобы сделать добро, достаточно пяти минут: сделать перепост в фейсбуке, перевести посильную финансовую помощь, откликнуться на просьбу.

- Сейчас как ты оцениваете ситуацию?

- У нас уже около 30 человек с ампутацией конечностей. Самые тяжелые ранения - осколочные, комбинированные или множественные огнестрельные. Дело в том, что в наших бойцов стреляют пулями со смещенным центром тяжести. Если она попадает в руку, то не просто проходит, а разворачивает руку. У нас есть боец Артем с таким ранением. Так вот его рука его в ближайшие полтора года вряд ли будет функционировать, ему нужна длительная реабилитация.

Или у Вовы, например, оторваны два пальца, посечено тело. У него комбинированная трамва, его тоже ждет длительный период восстановления.

Есть тяжелые ребята с травмами спинного мозга. Не факт, что они будут ходить.

- Сколько сегодня таких тяжелораненых?

- Спинальников – больше 10 человек, есть тяжелые ранения головы. Есть ребята в коме.

- Кто этими людьми занимается, кроме волонтеров?

- Есть классическая фраза, которой мы все объясняем: государство в лице госпиталя обеспечивает раненых необходимым минимумом, а мы обеспечиваем необходимый максимум для улучшения качества лечения.

Что это значит? Можно же назначить цефалоспориновую группу антибиотиков, а можно купить более дорогой антибиотик Миронем.

Когда госпиталю нужен Миронем или Альбумин, они должны пройти весь этот бюрократический круг. А мы делаем все, чтобы не терять время – моментально доставлять лекарства по запросу.

Фактически мы закрываем дыры. Чтобы понимать в каком темпе работают врачи, скажу, что в Харькове пару недель назад один из врачей прямо в операционной получил инфаркт. Его, конечно, спасли, откачали. Но это просто сигнал о том, что человеческие ресурсы не безграничны. Идет выработка.

Волонтерам, которые уже несколько месяцев интенсивно работают в тылу, тоже нужна ротация – они тоже очень устали.

- Как выглядит алгоритм эвакуации раненого с поля боя?

- Если честно, то с поля боя кто чем может, тот тем и вывозит. Санитарных машин как таковых нет. И это большая проблема. Сначала раненых, которых вытаскивают из-под огня, доставляют до медицинских пунктов в батальоне.

Там оказывается первоначальная медпомощь. Если раненый тяжелый, его везут в ближайший госпиталь - иногда это мобильный военно-полевой госпиталь или районная больница.

Оттуда раненых забирает военный вертолет и доставляет в крупные госпиталя – в Изюм, Мариуполь, Днепр, Харьков. В основном Харьков - это транзитный госпиталь, там делают первые самые необходимые операции и отправляют дальше.

Самые крупные центры, где лечат тяжелых раненых, - это Киевский военный госпиталь, Львовский военный госпиталь, Днепропетровский военный госпиталь, Днепропетровская областная клиническая больница им. Мечникова. В этой больнице работает доктор Юрий Скребец, который спас подполковника Дмитрия Афанасьева, про которого я уже говорила.

Возле каждого госпиталя есть своя экосистема из волонтеров, которые помогают раненым, решают вопросы на месте.

Волонтеры встречают бойцов, возвращающихся после лечения и реабилитации

- Можете на пальцах объяснять, что сейчас должны делать небезразличные украинцы?

- Сказать: "Приходите, присоединяйтесь", не могу. Это тяжело. Нужно иметь силу воли и энергию. Волонтерская сотня сконцентрировалась на трех ключевых темах: помощи раненым, поставках в зону АТО, помощи беженцам.

Вот пришли люди, сами напечатали футболки, и стали в продуктовых магазинах собирали продукты в зону АТО. И это они делают сами. С ними стоял телеведущий Юра Горбунов, так он был шокирован - 90% людей, которым выдавался список продуктов, приносили волонтерам хоть что-то из этого списка. И так в АТО возят фурами. Эта помощь доставляется не только военным, но и мирным гражданам.

Мы от государства отличаемся тем, что у волонтеров нет слова "невозможно".

- Как собираются деньги на раненых?

- В основном через соцсети. У нас есть общественная организация волонтерской сотни "Волонтерская Сотня Доброволя". Она была организована потому, что юридически фирмы хотели переводить деньги и видеть отчеты. Со счетов этой организации мы закупаем оборудование, оплачиваем серьезные покупки.

Так же у нас есть карта в Приватбанке для быстрой оплаты нужд.

Например, для оплаты аппаратов внешней фиксации. Мы закупаем их в огромном количестве. Это дорогущие железяки: 10 наборов на бедро стоит 25 тысяч гривен, набор из 5 штук стоит 14 тысяч гривен. А их нужно очень много. На основе этих фиксаторов собираются раздробленные кости.

У нас есть такие случаи, когда на одном бойце один аппарат Илизарова и три аппарата внешней фиксации. Период восстановления при таких травмах занимает не меньше двух лет. И лечение происходит этапами.

Вот сейчас одного такого бойца отправили домой на 30 дней. После отпуска, его еще раз будут оперировать, ставить пластины. Будут ли у государства средства на эту пластину? Мы не знаем, поэтому уже сейчас аккумулируем часть средств для таких больных.

Мы тратим очень аккуратно деньги, потому что понимаем, нам еще оплачивать их дальнейшее лечение.

На очень сложные случаи, открываем счета на раненого или его родственников для целевых сборов.

[L]Например, у Сергея Козака практически пришита обратно нога. Он будет восстанавливаться не меньше двух лет и не факт, что эта нога будет нормально работать. Деньги, которые мы ему собираем на карточку, пойдут на его дальнейшую жизнь. Он не будет полноценно зарабатывать два года, а может быть и больше. Поэтому эти деньги - это их страховочная сумма, на тот случай, если не поможет государство.

- В соцсетях много рассуждают о протезировании для бойцов – что выбирать украинские протезы или иностранные. Вы как считаете?

- Я езжу по украинским заводам, смотрю условия протезирования. Ездила во Львов и в Харьков на заводы – производители протезов. Я пришла к такому мнению - давайте соберем бойцам по миллиону гривен, и пусть они сами решат.

Хотят бесплатный протез, который выделяет государство, пусть получат его бесплатно, а деньги потратят на себя. А этот миллион гривен, его не сложно собрать.

Мы им должны, это наша благодарность за тебя, меня, за то, что они стояли там. И потеряли часть здоровья.

Не хочу обижать наших производителей, но надо выбирать для наших ребят лучшее. То же самое касается лечения реабилитации зарубежом. Надо понимать условия операционной у нас и условия в Германии, где есть очистка и фильтрация воздуха, классное оборудование.

Также у нас отсутствуют реабилитационные центры.

Есть, конечно, уникальные вещи. Например, в Харьковском институте ортопедии стоят механические тренажеры для реабилитации. Они реально дореволюционные, но они эффективнее современных аналогов. Но это скорее исключение из правила.

- Как выглядят наши военно-полевые госпитали? Какие там условия?

- Мы, если можно так сказать, проинспектировали военно-полевые госпитали. Что сказать – это страшные брезентовые палатки. При десяти градусах холода, внутри будет дубарь.

Оборудование - с советских времен. Там есть дизельные генераторы, операционные столы и лампы, но стерильность там понятие условное. В наших военно-полевых госпиталях нет практически никакого диагностического оборудования. На сегодняшний день в мире - совсем иные стандарты.

В команде волонтеров есть опытные люди, связанные с медицинской отраслью, так вот мы проанализировали ситуацию в мире. И провели переговоры с норвежской компанией, которая может организовать военно-полевой госпиталь "под ключ"с современными очистителями воды, нормальными туалетами, портативными рентген аппаратами, с системой кондиционирования, со специальными палатами, которые выдерживают низкие и высокие температуры, с системой стерилизацией.

Норвежская компания может собирать такой военный госпиталь на 100 коек под ключ с двумя операционными. Стоит мобильный госпиталь 4 млн. евро. Нам очень нужен такой госпиталь.

Мы уже обратились к международным организациям, к бизнесу, к фондам, мы хотим привлечь многих, к тому, чтобы купить такой мобильный госпиталя.

- Какие еще вопросы с медициной в зоне АТО требуют незамедлительных решений?

- Первое, что нам нужно сейчас – это наладить быструю эвакуацию с поля боя. Санитарных машин, по-прежнему, не хватает. Нацбанк отдал в зону АТО бронированные машины, но они тяжелые, ездят медленно.

А надо бы, чтобы у каждого батальона была как минимум одна бронированная машина, лучше бронированные и подготовленные как санитарные машины ЗИЛы 131.

Где-то на каких-то складах стоят машины, которые можно забрать, но Минобороне они не принадлежат. И там сейчас юридическая волокита. Поэтому бойцов с поля вывозят на машинах волонтеров.

Еще один из ключевых моментов - нам нужно подготовить специалистов по тактической медицине, которые обучат солдат на передовой оказывать себе и своим сослуживцам первую помощь. И, конечно, нам надо как можно скорее решить вопрос с медицинскими аптечками.

Так же создать единый координационный центр, куда будет стекаться информация со всех больниц, и туда смогут обращаться родственники бойцов. Собственно, вот эти и есть наши стратегически задачи.

Мы отправили в комитет при Министерстве обороны предложение из 52 пунктов. Теперь ждем ответа. Я могу сказать только одно – когда волонтеры начинают лоббировать, решения начинают приниматься.

- Где ситуация с медициной хуже в регулярных войсках или добровольческих?

- Мы между собой не делим бойцов, нам не важно, из какого батальона. Но у них, в АТО, есть какое-то внутреннее разделение. Например, Минобороны своих самостоятельно эвакуируют, пограничники - своих, а добровольцами в основном опекаются волонтеры.