Экс-человек-собака Олег Кулик: Для бездарных художников – гранты, для жадных – рынок

Олег Кулик, "человек-собака" и мастер радикального перформанса 90-ых, в 2000-ые решительно изменил арт-стратегию и двинулся в неожиданное направление, создав кураторский проект художественного оптимизма "Верю" и театральную постановку "Вечерни Девы Марии Монтеверди".

В Киев он приезжает навестить родителей, к сожалению, очень редко его визиты связаны непосредственно с художественной деятельностью - последняя выставка, в которой Кулик принимал участие, - Reflection в PinchukArtCentre в 2007 году. Также редко он вдохновляет своими мастер-классами молодых киевских художников (в 2007 году в ЦСИ в рамках "Арт-Шаргорода", в июне 2009 в PinchukArtCentre).

Осенью в украинский кинопрокат  выходит фильм Евгения Митты Олег Кулик: "Вызов и провокация", в основном посвященный самым ударным страницам его биографии периода "человека-собаки".

"Украинскую правду. Жизнь" интересовало, что занимает художника теперь, после смерти "человека-собаки".

Я кусаю Америку...

Олег Кулик:

"У художника должна быть позиция, вопрос в том: какая. Сейчас интересное время - понятие постмодернизма уже устарело, новации существуют только в пределах давно найденных парадигм и систем.

Существует некое микширование, диджеинг всего и вся.

Не случайно проявляется интерес к религии - важно не то, что художник делает, не как он это делает, а зачем.

Для рынка, для выживания?

Все, что появилось за последние 300 лет, очень важно, оно появилось для того, чтобы помочь человеку жить, освободить его от тягот земных, чтобы он мог заниматься духовным развитием.

Мы получили необыкновенные возможности для занятия собой, но люди не стали этого делать. Они заняты гонкой за позитивистскими ценностями.

... Америка кусает меня (совместно с Милой Бредихиной). Deitch Projects, Нью-Йорк. 12-26 апреля 1997

Конечно, позиция художника должна отражать современную ситуацию глобальных ценностей и кризиса этих ценностей: безопасности, рынка, взаимодействия, отсутствия насилия, понимания другого, его материальных проблем.

Поняли, разобрались, а дальше-то что? Дальше идет индивидуализация - личные переживания, ощущения, глубоко интимные вещи. Поэтому вопрос в том, как сейчас существовать, когда мир достаточно безопасный, а человек одинок?

Раньше мир был опасен, зато одиночества не было. Сейчас в Европе люди женятся, но не живут вместе, им тяжело и неинтересно общаться. Это сложная ситуация, разбираясь с ней, художник занял нишу плохого человека - критичного, раздражительного.

Все хорошие, но врут, а художник не врет, зато он жадный и наглый эгоист. Все эти качества в обывателе тоже есть, но в современном мире неприлично их демонстрировать. Самое страшное в мире обывателя не атомная бомба, не бедность, а что о тебе скажут соседи. Художник этого не боится.

Знакомтесь, мой дружок Чарли. Москва, галерея "Риджина". 1 мая 1994

- Как это не боится? Художник - очень зависимое существо...

- Зависит, но не боится. Художник - как солдат. Среди солдат и художников есть трусы. Это нужно признать.

- Но разве свободен художник теперь?

- Стратегий выживания в арт-мире много, но о них неинтересно рассуждать. Давайте говорить о художниках, которые могут себе позволить какую-то степень свободы, которые интересны не только узкому коммерческому кругу. И для таких художников позиция - вопрос глубоко личного разбирательства с собой и неважно, как будет реагировать мир.

Сейчас, как мне кажется, мировоззрение художника - и художественное и человеческое - очень важно. Если раньше мы опирались на какие-то большие системы - идеологию - сейчас все системы стали относительными.

Вопрос в том, каковы твои желания и откуда они берутся. Желание иметь дом, как у соседа - это не очень правильная парадигма, тем более, что потребительская модель нынче находится в кризисе.

Теперь у общества нет никаких богов, идолов - все обменяли на некую стабильность.

Считалось, что рынок, деньги - это серьезно, они не врут, а деньги соврали, оказались не стабильными, их механизм такой же относительный, как и вера в бога.

Если в деньги верят - они существуют, перестали верить - и никто не платит, производство стало. А куда делись деньги, вроде они были? Оказалось, что они -  это мыльные пузыри.

Моя позиция очень религиозная. Она заключается в том, что перемены, изменения, которые с нами происходят, они все во благо, и нужно попытаться канонизировать сам процесс восприятия перемен.

Уйти, в этом смысле, от старой религиозности, которая пыталась создать удобные вечные ценности, настаивать на них, ничего не менять.

Может, это было хорошо несколько тысяч лет назад, когда нужно было утверждать ценность человеческой жизни. Сейчас люди опасны, но по-другому - они не убивают. Они врут и халтурят. И это нельзя пресечь какими-то внешними запретами, это внутреннее решение, сделать что-то можно только с самим собой - перестать врать, делать честно свое дело, отвечать за свои слова.

Человек с политическим лицом (в рамках акции-демонстрации "Звери против зверства"). Москва, улица Тверская (от Триумфальной пл. до Пушкинской пл.). 16 июля 1995

Для меня важно, что происходит со мной, мне нужно разобраться с самим собой, со своими чувствами, переживаниями, отношениями. Если раньше я активно участвовал во внешней жизни, сейчас активно разбираюсь с собой, а внешняя жизнь сама налаживается.

Странный такой, магический прием: складываешь обстоятельства внутри, а потом они складываются снаружи. Может, так было всегда, но прежде я был занят внешним.

Я не пытаюсь сейчас переделать мир. Да и раньше не пытался... Хотел в нем разобраться, понять. Раньше было очень много стабильных вещей, сейчас все очень быстро меняется.

Эти перемены нужно спокойно воспринять, так будет теперь постоянно. Как это все соотнести с традиционными религиозными мировоззрениями, которые очень консервативны?

Необходимы более подвижные системы, когда религиозность заключается в священном отношении к самой жизни, в уважении к любому фрагменту реальности.

Для человека важно разобраться, как он будет относиться ко всему, если он существо, которое выживает и его стремятся съесть, убить, изнасиловать, использовать?

С такой психологией невозможно быть религиозным по-настоящему, невозможно принимать радостно все, что в мире происходит.

Миссионер. Посвящается Франциску Ассизскому (в рамках проекта "Искусство принадлежит народу-II"). Москва, улица Песчаная. 30 октября 1995

Парадигма должна быть другой: только ты можешь породить плохое, в мире ничего плохого нет, есть только твои проекции. Почему нельзя желать плохого другому? Потому что нет никакого другого - это как конфликт двух пальцев. Мир - это единый организм. Но как это человеку вложить в голову?

В искусстве, по крайней мере, можно попробовать что-то изменить, что я сейчас и делаю: создаю какие-то вещи, связанные с пространством - была такая традиция создания сакральных пространств.

Люди тысячи лет этим занимаются. Как строили храмы? Архитекторы и художники рассчитывали купол, колонны, как будет падать свет, где будут стоять люди, чтобы человек пришел и испытал общение с возвышенным.

Благодаря сакральному пространству зритель переживал сильные потрясения, осознавал, что жизнь не сводится  к примитивному выполнению функций, что есть особые состояния духа, после этого он возвращался к обыденной жизни.

Считалось, что дух Господний нисходит на создателей храма, а где этот дух находится? Дух поднимается в людях, когда они начинают коммуницировать, настраиваться, постепенно появляется настроение этого коллектива, и оно начинает влиять на ситуацию.

Понимая все это, можно вернуться к традиции, которая была до просветительских времен, с опытом новых технологий в искусстве.

Броненосец для вашего шоу. Tate Modern, Лондон. 27 марта 2003

- Где проходит граница дозволенного для художника?

- Это бред выяснять, где проходят границы. Но это делать нужно. Посмотрите современную рекламу, 20 лет назад кто-то попку показал, все возмущались, теперь показывают не только попку, но и все органы, и никто не обращает внимание. А 300 лет назад нельзя было показать пятку.

Границы двигаются. У меня нет таких границ, но я никому не собираюсь причинять боль и оскорблять в лучших чувствах. Тем более искусство не выражается в прямом действии. Искусство - это образы.

Все зависит от задачи. Показать насилие ради насилия - это глупая задача, мне это неинтересно. Если задача состоит в том, чтобы описать как функционирует социальный механизм и как можно трансформировать очень тяжелую ситуацию в хорошую, тогда можно показывать все что угодно.

Свадьба. Из серии "Русскоe". 1999

Однажды я матюкнулся в эфире, причем рассказывая драматическую историю. Было много возмущенных отзывов, как это так, такой разврат и с экрана, а я вышел после эфира и тут же в курилке услышал, что это слово звучит через раз.

Удивляюсь, на Западе ты матюкнешься, этого никто и не заметит, потому что в жизни этого почти нет. Здесь в жизни все заполнено матом, но только не матерись на ТВ.

- Давайте поговорим о провокации и радикализме в искусстве. Меня многие убеждали - радикализм в искусстве - это провинциально, это время давно ушло. Вы так не считаете?

- Это чушь. Современное искусство - это 3-4 хороших художников. Все остальные - сопутствующий процесс, который тоже важен. Всем нужно на нем заработать: критикам написать статью, кураторам сделать большой проект и получить гонорары, коллекционерам привезти работу и сделать коллекцию, дилерам перепродать.

Это огромное количество людей и им всем перформанс, акция, протест не нужны. Ведь это раздражает общество. Хотя они отдают себе отчет в том, что эти раздражители будут востребованы лет через 10-15. Тогда, думают они, мы ими и займемся.

Конечно, для этих людей, перформанс - это провинциально. Для них непровинциально выйти из дорогой машины, с дорогой проституткой, купить дорогую вещь, повесить в яхте и забыть про нее, или иногда показывать друзьям: у меня тут Матисс. Это не Матисс, а Пикассо! Ну и хрен с ним, 2 миллиона стоит.

Новая проповедь. Москва, Даниловский рынок. 15 сентября 1994

- Как у Вас складываются отношения с арт-рынком?

- Мы дружим. Я понимаю, что это черти. Палочки закуриваю - это же демонам предназначено. Ангелы не нуждаются в дыме. Миром управляют демоны, с ними тоже надо дружить.

- Что касается хлеба насущного. Вы сторонник рынка или грантов?

- Я и за то, и за другое. Бездарным художникам нужны гранты, жадным - рынок.

- Кабаков хвастается тем, что делает такое нечто, что рынок не сможет переварить. А вы говорите гранты - для бездарных.

- Неправильно сказал, гранты - для молодых. Но молодость и бездарность часто одно и тоже, особенно в нынешней системе, когда любой более-менее самостоятельный продукт всегда находит какого-то потребителя.

Искусство и рынок - это как мужчина и женщина. Они, конечно, могут быть вместе, но это нелегко.

Кулик - это все-таки птица. Галерея 21, Санкт-Петербург. 22 сентября 1995

- Джейк Чепмен сказал, что художник, как правило, существо несчастное, бедное и жадное ...

- Так и есть, но это можно сказать про любого человека. Попробуй человека не покорми два дня.

- Что для Вас значит быть куратором?

- Кураторство - это активное общение с другими на профессиональной основе, за этим, прежде всего, стоит мой интерес к среде. Можно вспомнить искусство 20-тых годов прошлого века, парижскую "Фабрику" Энди Уорхола. Какая там была среда, атмосфера...

Теперь нет такой среды, такой дружбы, поэтому и искусство соответствующее: нет волны, движения, явления. Вроде искусство есть, но каждый сам по себе.

Что-то происходит, но это что-то не складывается в общую картину. Поэтому мне сейчас интересно попробовать сложить среду, буквально как проект, вызвать общее движение.

Я не куратор, скорее, просто беспокойный человек, который любит создавать тусовки на профессиональной основе. Мне кажется, что этот период я пройду, сделаю, что могу для среды, для себя.

Время меняется и в этих изменяющихся обстоятельствах очень важна коммуникация. Ведь каждый понимает что-то очень немногое в своей жизни, а общаясь, мы передаем друг другу личный опыт. Так появляется больше уверенности. Тем более в преддверии кризиса, который начнется в сентябре.

- Как опять?! Он же в сентябре должен закончиться!

- Это была первая гроза, в августе будет затмение, в сентябре коллапс. А может и не будет, но у меня есть такое ощущение, что будет, и отсюда все эти разговоры о "Верю-2", о том, что необходимо что-то соборное, нужно акцент с искусства перенести на среду.

Не надо делать фетиши, это западная традиция: белые стены, на них картины. На Западе эта традиция восприятия вещи в пространстве очень долго складывалась. У них чистое пространство - как храм.

Поэтому и отношение к деньгам в этом контексте иное. Мы относимся к деньгам как к сексуальному объекту, испытываем очень сильное желание. А для Запада деньги есть инструмент. Соответственно, когда картина висит на белом фоне, для западного человека это предмет вдохновения, он понимает, что художник хотел сказать, выразить, как он видит мир.

Наш человек понимает, что художник стремится заработать.

Но художник - человек свободный от всего этого. Хочешь - покупай, не хочешь - не покупай, я живу не для этого. Искусство, существующее ради продажи, уже не искусство.

- Вы из Киева так давно уехали, что уже неактуально спрашивать почему. Но почему Вы не делаете здесь проекты?

- Я сейчас вообще мало что делаю. Если я живу в Москве, это не значит, что я делаю нечто в Москве. Все происходит в моей голове.

Самые интересные откровения приходят ко мне, когда я вне города. Вне Москвы. Живу там, потому что так получилось. Киев я воспринимал очень материалистическим. И Москва, и Питер такие же, но там есть люди, отношения.

Хотя все зависит от тебя самого. Что притягиваешь, то и получаешь. Мы все материалисты в той или иной мере, хотя это выражается по-разному. У одних деликатно, у других напористо.

В Москве у меня не то что бы была возможность выбирать среду, но сложилась некая среда, в которой моему материализму проще. В Киеве, в свое время, не сложилось. Сейчас приезжаю, вижу, что и здесь тоже есть другие люди, прекрасные, одухотворенные, но их немного. Хотя... Где их много? Но вот город красивый, улочки, атмосфера.

- Кого в Киеве Вы называете одухотворенным?

- Арсена Савадова. Но есть и еще художники. Их немного, это люди, которые меняются со временем, пытаются связать творческие процессы с теми процессами, которые происходят в обществе. Это постоянная борьба, трансформация, попытка возродиться, не эксплуатируя процесс, ухватить нерв времени.

Есть хорошие люди, но они устали. Хорошо еще если так, если не перешли в негативизм.

Алиса против Лолиты. 1999

Почему я так поменялся? У меня был вариант - либо превратиться в старого пердуна, который всем недоволен и рассказывать о героических подвигах. Либо измениться.

Меняться трудно - ведь уже есть свой бэкграунд, что-то уже сделано, а об этом нужно забыть. Но я выбрал этот путь - и умер. Уехал в пустыню Гоби на пару лет. После сделал два проекта "Верю" и "Вечерни Девы Марии". Все остальное, что было до этого, сделал другой художник.

- Пытаетесь избавиться от гордыни?

- Я не считаю, что гордыня это плохо. Это не то чтобы проблема, а предмет неустанного наблюдения. Ты приходишь в этот мир и, в зависимости от обстоятельств, начинаешь действовать. Я долго был убежден в том, что надо быть гордым, причем чрезмерно, потому что так ты отстаиваешь свою позицию.

Это не всегда удобно - заявлять свою позицию, но иначе окажешься незамеченным в искусстве. Я тогда еще не  понимал, насколько болезненно восприимчив к чужому мнению. Мне так хотелось доказать себе, окружению, что я могу. Потом я стал вести себя скромно, не рисоваться на публике, но желание быть первым везде вылазило.

Я конфликтовал внутри и поэтому оказывался в конфликтной среде вовне. И даже не понимал, почему все время воюю. Сейчас я понимаю где враг, отслеживаю огневые точки противника внутри себя.

Я ищу возможности контакта с другими людьми за счет того, что где-то принимаю вещи такими, какие они есть, где-то уступаю, где-то больше слушаю.

- У вас есть ученики?

- Все люди, которые у меня учились, разбежались и стали самостоятельными художниками очень быстро, максимум через год. Я в этом смысле плохой учитель, впадаю в кризисы, у меня нет харизмы постоянной уверенности.

Для меня учитель - это не просто хороший художник, а достаточно сильный, целостный человек, которым я не являюсь. Поэтому я учитель относительный, что называется, для себя. Для себя я неплохой учитель. Если я сумею разобраться с собой, то с чувством глубокого удовлетворения станцую вальс в осеннем лесу.

Все фото из личного архива Олега Кулика

Автор - Аксинья Курина