После депортации. Пять историй о возвращении в Крым

Мы обратились к пятерым крымским татарам с просьбой вспомнить, как в 90-х они оставили налаженную жизнь в Средней Азии и вернулись в Крым, в котором они не родились, но который всегда оставался для них Родиной.

Героев этого материала объединяет страшное обстоятельство: все они вынуждены были снова покинуть Крым. Кому-то запретили въезд российские власти, кто-то выехал, опасаясь за свою семью.

Но каждый из них верит, что однажды он вновь переживет чудо возвращения на родную землю.

СЕТЬЯ КАЗАКОВ, 52 года

Узбекская государственная консерватория (Ташкент), факультет управления Таврического национального университета (менеджмент внешнеэкономической деятельности). Сейчас - заместитель директора Крымского дома (Киев)

Я был членом инициативной группы крымских татар, учился в Ташкентской консерватории.

Вызывает меня профессор и говорит: "На заседании правительства призывали пресекать экстремистские проявления со стороны крымских татар. К нам на кафедру приходил сотрудник КГБ. Лучше вам оформить академотпуск и уехать, а то не дадут отучиться".

Примерно в это же время получаю письмо от сестры, в котором она пишет, что для Дома культуры в Крыму ищут худрука.

Я прилетел в Крым. Шел дождь. Мы спускались с трапа. Одна пожилая крымская татарка упала на колени, чтобы поцеловать родную землю.

Добрался до села в Черноморском районе. Вышел на остановке. Сидевший там дед спрашивает: "Ты крымский татарин?" – "Да". – "Ну, тогда мераба (здравствуй – ред.)".

Меня взяли на работу в ДК – всё-таки опыт у меня был. Дали старый переселенческий домик. Предыдущие хозяева держали в его прихожей свиней.

Хорошо помню госэкзамен по немецкому языку. Экзаменатор спрашивает: "Где живете?" Я отвечаю: "Жил в Чирчике (УзССР – Ред.), теперь в Крыму. Из городского человека стал сельским, завел 26 баранов". У него был шок.

В нашей семье был культ Алушты. Когда я впервые приехал в этот город, у меня было чувство, что я родился именно здесь. Я шел по улицам, о которых мне рассказывали родители. Руководствуясь этими рассказами, я самостоятельно нашел старый отцовский дом.

В 1994 году у нас должен был быть концерт в Алуште. Мы договорились о предоставлении концертного зала. Приезжаем – он закрыт. А нас – 45 человек. Тогда мы сделали концерт просто на алуштинской набережной. После этого ко мне подошел заведующий местным домом культуры и предложил работу.

Так сбылась моя мечта жить на родине отца, в Алуште.

Мама скончалась за шесть дней до планируемого переезда в Алушту.

Когда я был в первом классе, родители вернулись из поездки в Крым. Отец достал из чемодана бутылку из-под шампанского, в ней оказалась вода из Черного моря. Я ею умылся. Я очень хорошо запомнил эту соль на губах.

Когда я впервые оказался на черноморском пляже – боялся зайти в море. На губах я чувствовал тот самый вкус соленой воды из детства. А когда, наконец, зашел в воду, появилась такая легкость, будто не плывешь, а летишь. Этот момент я не забуду.

АЙРИЕ АДЖИОСМАНОВА, 59 лет,
Евпатория, домохозяйка

Один за другим родственники возвращались в Крым. Я провожала их с комом в горле – была уверена, что у меня не получится переехать. В начале 90-х все припасенные мною деньги превратились в ничто, в две буханки хлеба. 

Я жила с сыном и с матерью. Когда мама умерла, меня уже ничто не держало. Деньги на дорогу мне собрали друзья. 

Когда мы выставили дом в Узбекистане на продажу, один из покупателей предложил нам за него три грамма золотого песка. Три грамма за целый дом! 

Отец уже жил в Крыму со второй женой. Мы с ним не переписывались. И вот я послала ему телеграмму, поставив перед фактом: мы прилетаем в Симферополь. И полной неожиданностью для меня стало то, что отец с мачехой встретили нас в аэропорту. Это было 16 января 1995 года. 

Из-за тяжелых жизненных условий сына пришлось отдать в интернат санаторного типа. Сначала я была в слезах – отдать в интернат единственного сына! Когда у меня появилась комната в общежитии, я, наконец, перевела его в общегородскую школу. А в конце года он взмолился: "Разреши мне вернуться в интернат" – такие крепкие дружеские отношения у него сложились с ребятами. 

Крым я знала неплохо еще до переезда – приезжала отдыхать. А когда вернулась сюда жить, мне было не до поездок по полуострову. Я осваивала дорогу в Одессу – курсировала за товаром. 

У меня на руках остались документы на дедовский дом, откуда его депортировали. Дом пустовал. Мы обратились в суд. Но за пять дней до суда горисполком сделал нам пакость: выписал другому человеку ордер на этот дом. 

В детстве многие летают во сне. Я во сне всегда плавала. И когда я впервые увидела Черное море, я поняла, что во сне плавала в море. Вода казалась синей-синей, словно подкрашенная. 

Ходил слух, что президент Узбекистана Каримов обеспечит квартирами тех крымских татар, которые решат переехать обратно в Узбекистан. Я сказала: "Даже если дадут трехкомнатную в центре Ташкента, я не вернусь".

СИНАВЕР КАДЫРОВ, 60 лет
участник крымскотатарского национального движения, после аннексии вошел в Комитет защиты прав крымских татар, был депортирован из Крыма в начале 2015 года

Первый раз в жизни я приехал в Крым в 1976 году. Только демобилизовался. Я хотел остаться в Крыму, но мама испугалась за меня. На ее глазах я дважды ввязался в конфликт с местными жителями, возникший вокруг моей национальности, – потому, что была практика, когда человеку, не выпуская его из тюрьмы, наматывали новый срок. Меня выпустили за четыре дня до истечения срока.

Правозащитник Александр Подрабинек устроил встречу диссидентов, побывавших в заключении. Вот тогда-то и стало известно, что я – последний политический узник Советского Союза.

Мы с мамой отправились в Фоти-Сала (ныне село Голубинка Бахчисарайского района – ред.) посмотреть на дом, в котором жили ее родители. Во дворе было не убрано, грязно, и нынешняя хозяйка извинялась за это: мол, не успеваем прибирать, муж работает. На что мама ответила: в советском государстве работают все, поэтому нужно успевать.

Еще до возвращения я не воспринимал Крым как некую абстракцию, как красивое место. Я воспринимал его через призму иных историй. Например, мать рассказывала: когда ее мама умерла, отец остался с пятью детьми. Двое из них были погодками: мальчик и девочка. Девочка умерла, и мальчик каждый день носил полевые цветы на ее могилку. Вскоре он тоже умер.

Я не могу себя поймать на мысли, что, размышляя о будущем, отделял свою личную жизнь от общественной. Собственно, о том, как устроить личную, я не задумывался. Было не до этого.

Была история. Я вез из Узбекистана литературу – понятно, что с точки зрения властей нежелательную. С моего багажа сорвали бирку. Предполагалось, что на выходе из аэропорта я не смогу предъявить бирку, контролер попросит меня открыть сумку – тогда и подойдут люди в штатском.

Но так случилось, что в одном самолете со мной летел мой родственник. В одной из своих сумок он вез замечательные среднеазиатские дыни. Увидев, что у моей сумки нет бирки, я понял, что к чему. Тогда я забрал его жетон от сумки с дынями и перевесил бирку. И на выходе из аэропорта меня не смогли остановить – просто не успели сориентироваться.

Когда в 2014-м началась аннексия, у меня было чувство, что мы вернулись на 30 лет назад.

ЯШАР ФАЗЫЛОВ,
43 года, Симферополь

Начинал учебу в Ташкентском госуниверситете иностранных языков, затем перевелся в Симферопольский госуниверситет на факультет романо-германской филологии. Сейчас председатель общественной организации "Франция - Крым "Люмьер". Переехал во Львов из Симферополя

В Ташкенте у нас была четырехкомнатная квартира. Мать был главным инженером проекта, отец работал в редакции. Когда вернулись в Крым, мы жили во времянке 4 на 4 метра. Четыре человека. Воду нам привозила водовозка, зимой отапливали буржуйкой.

В этой времянке мы прожили четыре года.

Вокруг Симферополя были самозахваты, один из них назывался Каменка. Там мы и строились. Крымские татары занимали землю, потому что оказались в замкнутом круге: нас не прописывали, нам не продавали дома в городе, нас не брали на работу.

В Ташкенте я учился в институте иностранных языков. Когда перевелся в Симферопольский университет на романо-германскую филологию, пришлось начать учебу на два курса раньше. Окончив, я 13 лет проработал учителем французского языка.

Я много где побывал в мире, видел достаточно красивых мест. Но так близко и с таким трепетом я воспринимаю только красоты Крыма. Видимо, гены дают о себе знать.

У меня была возможность переехать во Францию – но никогда не было такого желания.

АБМЕДЖИТ СУЛЕЙМАНОВ, 58 лет
Симферополь, член Меджлиса крымскотатарского народа, член Комитета защиты прав крымских татар

Когда я был в первом классе, мой отец вернулся из поездки в Крым. В его кармане я нашел папиросы "Ялта" и стащил одну папиросу. Отец меня даже не наказал.

Мы переехали в Крым в 1969 году. Я был в том возрасте, в котором депортировали моего отца.

Уезжая в Крым, мы даже не успели продать дом в Самарканде. Просто закрыли его на ключ и всё.

Отец до конца своих дней надеялся вернуться в Ай-Серез (ныне Междуречье – ред.), в котором он родился. Однако его надежда так и не сбылась.

В моей школе из четырехсот детей было четверо крымских татар.

У меня была мечта: стать моряком или выучиться на археолога. В военно-морское училище меня не взяли. Спросили о национальности – и на этом все закончилось. Даже не допустили до экзаменов. Наш военком потом передо мной извинился.

Я отправился поступать в университет на исторический факультет. Как сегодня, помню, что на экзамене я ошибся на два года в дате смерти Ивана Грозного. А так ответил на все вопросы, включая дополнительные. Я вышел в коридор, гадая, что мне поставят: 4 или 5. Когда мне вынесли экзаменационную карту, и в ней стояла тройка, я даже не поверил. Это означало, что по баллам я не прохожу.

С началом волны возвращения местные жители стали резко поднимать цены на дома. В некоторых случаях цена вырастала в десять раз.

Когда в конце 80-ых мой народ начал возвращаться, я обрадовался, что можно будет разговаривать на родном языке еще где-то, помимо дома.

Рустем Халилов, специально для УП.Жизнь