Рентабельность и маркетинг

Возле входа в автовокзал ко мне подошел беззубый старик с веткой в руках. На ветку он опирался при ходьбе, а ходил он медленно и криво, громко шаркая ногами.

Старика звали дед Коля. Дед Коля попросил у меня денег, при этом слюна из его беззубого рта летела в разные стороны. Говорил он неразборчиво, вязко, вместо некоторых слов издавая что-то похожее на плач ребенка.

Денег я ему не дал. Я развел руками в разные стороны – как обычно делают, чтобы показать отсутствие чего-то, что буквально только что было здесь. Дед Коля все понял. Он какое-то время постоял возле меня, довывая последнюю фразу, потом ушел.

Так началась моя командировка в Литин.

Литин – небольшой поселок возле Винницы, куда я приехал всего на пару часов, чтобы провести несколько интервью с местными жителями.

Я должен был узнать, чем они живут, о чем мечтают, к чему стремятся, какими социальными сетями пользуются и как часто. Обычные вопросы для обычного маркетингового исследования, направленного на изучение любой целевой аудитории.

Результаты моих бесед – основа для рекламного ролика одной компании, который с учетом ценностей и потребностей жителей глубинки, будет убеждать этих самых жителей пользоваться услугой именно этой компании и игнорировать такие же услуги компаний-конкурентов.

Все просто.

Кроме прочих вопросов, я должен был узнать, какого цвета должно быть небо в этом ролике – голубого или темно-синего. Этот вопрос очень важен, поскольку именно небо, по замыслу рекламного агентства, будет последним доводом в пользу выгодности услуги.

Люди были уже набраны, время оговорено. Я должен был встречаться с ними в кафе "Хвилинка" – сером киоске с пластиковыми стульями, иконой и телевизором, – расположенном тут же, на вокзале. Мне оставалось только ждать.

На первое интервью никто не пришел. У меня появилось полтора часа свободного времени. На улице было жарко, поэтому я решил провести это время в кафе.

Продавщица, уставшая женщина в синем фартуке, наливала мне кипяток в пластиковый стаканчик, вздыхая и покашливая. Прошло еще 20 минут, и она, наконец-то, спросила, не по поводу ли щебня я приехал.

Я ответил, что к щебню не имею никакого отношения. Потом, чтобы не смущать ее своей необъясненностью, сказал, что я из газеты "Винничанин". О том, что я работаю в исследованиях, я уже давно никому не говорю. Слово "исследования" людей только запутывает, ведь сложно объяснить, кого и что ты исследуешь. С газетой же все понятно.

Я сказал, что приехал писать на злобу дня: и о бизнесе, и о культуре. Спросил, есть ли у них тут что-то интересное. Продавщица задумалась.

– З культурою у нас тут погано, – сказала она, – от з історією нормально: у нас тут музей Кармелюка есть знаменітий! Я сина зараз позову. Він там колись робив і може вам все розказать. Зараз у нього свій бізнес, но связі в музєї ще єсть.

Она выбежала на улицу и начала с кем-то перекрикиваться. Сыном продавщицы оказался парень из соседнего киоска. На вид ему было лет 25, в белых сандалиях под черные джинсы, с большой железной пряжкой с надписью "New York" на ремне. Парня звали Антон. Узнав, что я из газеты, он сразу уточнил, предусмотрен ли гонорар за помощь в написании статьи и, услышав положительный ответ, начал рассказывать о специфике местного бизнеса:

– Я сейчас на своем бизнесе, – он показывал пальцем в сторону киоска, – поднимаю 1500 гривен в месяц. Население у нас старое, поэтому работа есть. Сейчас я тебе все покажу.

Антон занимался изготовлением портретов для могильных плит. Несколько лет назад он закончил 2 курса исторического и теперь работал почти по специальности.

В окне его киоска были образцы работ с прейскурантом. Я присмотрелся к образцам – портретные фотографии старика, чем-то похожего на деда Колю. Красивая подпись под фотографиями говорила, что это Анатолий Владиславович Карман (1920-1986). Фотографий было несколько: Анатолий Владиславович Карман в черно-белом варианте, в цвете и в рельефной рамке, в которой он выглядел особенно грустным.

– Думаю бизнес расширять: будем цветочки делать искусственные. Потом оградки. И игры компьютерные продавать будем, но это уже для молодежи, – делился своими планами Антон.

Минут десять Антон пытался вызвонить кого-то из музея и параллельно продолжал рассказывать мне о себе. О бизнесе он говорил исключительно по-русски, переходя на украинский, только когда речь заходила о чем-то, не связанном с бизнесом.

У меня сорвалось еще одно интервью, поэтому мы решаем пойти в музей Кармелюка, несмотря на то, что на телефонные звонки в музее никто не отвечал. Мой план заключался в том, чтобы расспросить Антона о его жизни и социальных сетях по дороге в музей. Пусть он и не ядро целевой аудитории, но вполне может им стать когда-то.

До музея пять минут пешком. Под самым музеем Антон сделал еще несколько безуспешных звонков, потом грустно констатировал:

– Николаевич заболів, а у Михайловни завтра дочка заміж виходить. У нас тут на цвинтарі дуб росте. Там колись Хмельницький заснув. Під тим дубом йому сон приснився, після якого він на поляків війной пішов. Тут недалеко, можу показать, якщо інтересно...

По правде сказать, я немного расстроился из-за того, что так и не смог попасть в музей. Что я знал о Кармелюке до этого? Практически ничего. Теперь же благодаря Антону я знаю, что Кармелюк – это человек, который категорически не соглашался быть пойманным и сосланным в Сибирь. Он бежал отовсюду, откуда только можно было бежать, возвращаясь к жене и детям. Каким-то образом он смог убедить 20.000 человек с чем-то не соглашаться, действуя активно и решительно. Кармелюка убили серебряной пуговицей из засады, как и полагается убивать характерников.

Но музей был закрыт. Поэтому мы пошли к дубу, где, задолго до Кармелюка, спал Хмельницкий.

Мы шли по пустой улице, усеянной крашеными домами и заборами, совершенно не гармонировавшими друг с другом – ни цветом, ни формами, ни размерами. Это несоответствие, эта некрасивость создавали ощущение какого-то большого непорядка, в центре которого была разбитая дорога с лужами, не высыхающими даже на солнце.

Ну а кладбище днем – это спокойствие. Это тот же непорядок, но более спокойный, а потому – более уютный.

Протискиваясь между налезающими друг на друга оградками, Антон продолжал рассказывать мне о героях.

– Колись, після того як Кармелюка судили, його родичі, щоб уникнути репресій, почали міняти собі фамілії. Всі, хто був колись Кармелюком, потім стали Карманами. У нас тепер все кладбіще в "карманах", – говорил Антон.

Я начал обращать внимание на плиты. На каждой второй плите фамилия Карман. На каждой пятой – Кармелюк. Карманов по моим подсчетам – больше.

Когда мы подошли к дубу, у меня сорвалось очередное интервью, что уже начинало раздражать.

Большой дуб стоял между кладбищем и чьим-то огородом. Высокое дерево с густыми ветками не казалось таким старым, как об этом говорил Антон. Скорее всего, Богдан Хмельницкий здесь не ночевал. Антон предложил мне сфотографировать дуб для газеты, и я сделал вид, что сфотографировал. О Хмельницком Антону сказать было нечего, поэтому мы почти сразу пошли обратно.

По дороге Антон показывал мне мраморные плиты с фотографиями, которые делал он.

– Бачиш, вони не пливуть. Люди на них наче живі, – говорил он, – техніка!

Дальше он рассказывал о нюансах специальной технологии. Я слушал его невнимательно. Голова моя была забита Кармелюком и небом из будущего рекламного ролика. Я переживал о своей работе. Если бы в тот момент мне позвонил клиент и спросил, какого все же цвета должно быть это чертово небо, я бы ничего внятного ответить не смог – интервью срывались одно за другим.

Я посмотрел на часы. Времени оставалось не так много, а работу свою я так и не сделал. Тогда я решил провести интервью с Антоном прямо на кладбище и уже открыл рот, чтобы перебить его лекцию о фотографиях и типах мрамора вопросом об интернете и социальных сетях, – как в этот момент он повернулся ко мне и спросил:

– У тебе діти є?

– Немає, – ответил я растерянно.

– А в мене малий є, – улыбнулся Антон. – Оце йому на день народження хочу самокат подарить. Ти знаєш як воно ото в селах буває – діти це дорого, нерентабельно.

Я понимающе кивнул.

– Молоді зараз рожать не хочуть, особенно дівчата... Викидиші собі роблять, дурні.

Он остановился и посмотрел на меня из-под потного лба.

– А знаєшь, де вони цих дітей хоронять?

– Не знаю, – ответил я.

– Підхоронюють до старших. Правнучок до прабабок, правнуків до прадідів. Карман до Кармана, Кармелюка до Кармелюка.

Антон поправил на ремне пряжку, которая во время ходьбы спряталась под рубашку.

– Потом каються, канєшно, – добавил он.

Дальше мы шли молча. Вернувшись на вокзал, Антон напомнил мне о своем гонораре. Получив деньги, он пожал мне руку и спросил, не интересуюсь ли я компьютерными играми. Я сказал, что не интересуюсь.

*   *   *

Деда Колю я встретил через несколько часов, когда садился в машину, закончив последнее интервью. Он стоял возле входа в автовокзал, пытаясь открыть бутылку зубом. У него ничего не получалось. От злости его некрасивое лицо кривилось, превращаясь в смятую грязную тряпку.

Посмотрев на меня с надеждой, дед Коля протянул бутылку мне. Я аккуратно взял ее, потом открыл ключами.

Дед Коля сделал большой глоток, запрокинув голову как цапля. При этом он прищурил глаза от яркого солнца, которое уже начинало заливать вечерним светом то ли голубое, то ли синее небо.