Alfa Jazz Fest: на главном направлении

Продолжение. Начало тут >>>

Первым на главную сцену вышел американский аль-саксофонист Кенни Гарретт со своими партнерами – Бенито Гонсалес (ф-но), Коркоран Холт (контрабас), Маркус Бейлор (барабаны), Руди Берд (перкуссия).

Похоже, выступление на фестивале было частью тура в поддержку его последнего альбома Seeds From The Underground, во всяком случае, все прозвучавшие композиции, кроме последней, были взяты именно с него.

[L]И хотя, как сказано, в буклете, этот альбом о людях, посеявших семена в жизни музыканта, над сценой в этот вечер, похоже, витал дух великого Джона Колтрейна, о котором так или иначе заставляет вспомнить исполняемая музыка.

И в композициях, и в импровизациях Гарретт предпочитает многократное, сосредоточенное, как бы молитвенное по характеру повторение мелодических фраз, что совершенно не мешает чувству непредсказуемости развития импровизации.

Гарретт, благодаря ему одному ведомому чувству, словно бы исчерпывает энергетический потенциал каждой фразы, обычно заканчивает свои импровизации повторяющимися криками на саксофоне, в конечном счете, добиваясь (или дожидаясь) подобия катарсического эффекта.

Кенни Гарретт.Фото Алексея Карповича

В той же манере играют и партнеры Гарретта, прежде всего пианист Бенито Гонсалес, в манере которого явственно ощущается влияние Маккоя Тайнера, многолетнего партнера Джона Колтрейна.

Очень сильное впечатление оставила также мощная, атлетическая манера игра барабанщика Маркуса Бейлора, который работает амплитудными движениями, необычно высоко поднимая руки, но при этом сохраняя высочайший темп.

Бенито Гонсалес. Фото Алексея Карповича

Найденный им рецепт нагнетания энергии Гарретт реализует не только в музыке, но и в таком обязательном почти техническом элементе выступления, как представление музыкантов, которое превращается как бы в часть композиции.

Гарретт по нескольку раз, ритмично, с короткими паузами повторяет имена своих партнеров, слегка повышая голос, сопровождая слова характерным приглашающим движением руки и дожидаясь нужного градуса реакции публики.

Причем это представление происходит несколько раз в течение концерта, точнее, в течение заключительной композиции Happy People, которая стала апофеозом концерта. Исполняемая в слегка фанковом ритме, вещь из разряда feel good tunes (мелодий хорошего настроения), композиция Happy People завершается многократной обманной кодой.

Накручивая по много раз танцевальную мелодию, Гарретт и его партнеры переходят к бурному экстатическому финалу, по завершении которого все неожиданно повторяется с начала, как в известной народной сказке-песне про попа и его собаку.

Это давняя вещь Гарретта с альбома 2002 года, воспроизведенная на живом концертном альбоме 2008 года Sketches Of MD Live At The Iridium, и которая, по-видимому, стала неизменной кодой живых выступлений Гарретта.

Если хотите получить некоторое представление о том, как заканчивался концерт Гарретта во Львове, попробуйте переслушать финал этого альбома, только вживую это казалось поистине бесконечным, а энергия музыкантов и их способность после каждого предельного по чисто физическим усилиям финала начинать снова неистощимой.

Может быть, если с такой же настойчивостью повторно слушать эту композицию, можно ощутить нечто подобное. Каждый раз перед финалом Гарретт, обращаясь к публике, опять же по несколько раз спрашивает: "Are you happy people?".

И опять же, вероятно, повинуясь своему опыту и чувству настроения аудитории, Гарретт повторяет финал, по-видимому, столько раз, сколько нужно для того, чтобы вопрос перестал звучать как призыв или как форма контроля, и стал просто констатацией. Никакого вызова на бис не потребовалось. А концерт продлился минут на сорок дольше положенного по расписанию.

Кенни Гарретт: "Are you happy people?". Фото Алексея Карповича

Ну, и, наверное, для того, чтобы иметь право требовать от людей быть счастливыми, самому надо "быть им". Впрочем, эту энергетику счастья, исходящую от музыканта легко было почувствовать после концерта, когда Гарретт, минуя кордоны журналистов, собравшихся у гримерок в ожидании выхода маэстро, рванул, так сказать, в массы, точнее, к стенду с компакт-дисками, расположившемуся в неосвещенном углу за пределами крытого концертного зала и полчаса, непрерывно пританцовывая, проводил автограф-сессию до последнего человека.

И это было только начало фестиваля. Заряд энергии, полученный от Гарретта и его партнеров, усилил бас-гитарист и вокалист Ричард Бона, камерунец по происхождению, со своей группой в составе – Оззи Мелендес (тромбон), Майк Родригес (труба), Османи Передес (ф-но), Луизито Кинтеро (перкуссия), Роберто Кинтеро (перкуссия).

С Бона та же история. Перед концертом журналистам удалось пообщаться с музыкантом. Вопросы были разные, в том числе и о материальной стороне жизни джазового музыканта.

Ответ Бона звучал просто: "Я делаю эту работу не потому, что хочу быть богатым. (Если бы я хотел быть богатым, я бы продавал наркотики. Дело не в богатстве, дело в счастье", - и в отношении себя Бона уверенно констатировал: "Сейчас я совершенно счастлив (Now I am superhappy)".

Ричард Бона: "Сейчас я совершенно счастлив". Фото Алексея Карповича

Бона родился в камерунской деревне в семье потомственных народных сказителей, и очень рано стало ясно, что он не может быть никем, кроме музыканта. Называя музыкантов, которые оказали решающее влияние на его становление, он упомянул Жако Пасториуса, Джо Завинула, Джорджа Бенсона, Бобби Макферрина, но прежде всего своего деда.

И Бона, который давно уже живет в США, продолжает сохранять верность корням. Он поет в основном на двух африканских языках, как говорят, поет притчами, как бы продолжая потомственную профессию сказителя, только теперь поет далеко за пределами своей родной деревни, и в музыке пользуется уже универсальными языками фьюжн, бразильской, кубинской музыки.

Ричард Бона. Фото Алексея Карповича

Бона активно жадно впитывает разные этнические традиции, и почти каждый визит в незнакомую страну приносит песни, написанные в характере ее народной музыки.

Так было после недавних визитов в Польшу, в Грецию. На будущий год, если позовут на фестиваль, обещал привезти песни в украинском стиле.

Бона делится не только музыкой, но и опытом. Накануне фестиваля он провел мастер-класс для всех желающих

Мастер-класс Ричарда Бона. Фото Алексея Карповича

На концерте же во Львове доминировали афрокубинские ритмы ча-ча-ча и сальсы. Видимо, именно их Бона счел самым действенным способом было передать аудитории свой мэсседж о счастье.

И не просчитался, поскольку уже примерно в середине небольшое пространство перед сценой превратилось в танцевальную площадку, а те, кому не хватило места, пританцовывали в рядах. Само собой, не обошлось без вызова на бис.

Субботний вечер стал во многих отношениях центральным событием фестиваля. Билеты на этот день были раскуплены еще за месяц до концерта. Не знаю, чем это объяснить, но, кажется, именно с выступлением Кассандры Уилсон были связаны особые ожидания, возможно, потому, что это ее первый приезд в Украину.

Во всяком случае, публика аплодировала с каким-то особым чувством сначала появлению ее партнеров (они исполнили первую песню без вокалистки), затем ее появлению и, наконец, уже первые звуки ее голоса сорвали бурю оваций, словно бы сам голос певицы обладал какой-то магической силой. Пожалуй, так оно и есть.

Только это магия традиции, в частности, традиции блюзового пения, причем именно необработанного, так называемого сельского блюза. Кассандру Уилсон часто сравнивают с великими джазовыми певицами Бетти Картер, Эбби Линкольн. Ее глубокий и низкий голос заставляет вспомнить и Сару Воан.

И все же при всех ассоциациях и ее голос, и ее исполнительская манера глубоко оригинальны, хотя и глубоко традиционны.

Ее пение как бы идет из глубины, совершенно лишено установки на внешнюю выразительность, отличается какой-то сдержанностью, словно наложенной грузом пережитого трудного опыта, и едва намеком, оттенками интонаций передает глубоко запрятанные, часто трагические чувства.

Даже при восприятии на слух кажется, что Уилсон поет с полуприкрытыми глазами, будто визионер, поглощенная внутренним видением, как бы оправдывая свое имя. И как тут не задуматься о силе имени.

Кассандра. Фото Александра Зубко

Певица почти не повышает голос, а в особенно экспрессивные моменты он только начинает звучать более отрывисто и как-то сдавленно. Еще одна черта пения Кассандры Уилсон – это удивительная ритмическая свобода и внутреннее ощущение ритма.

Кажется, что она все время замедляет, расшатывает ритм, затягивает слова, слоги, но при этом всегда сохраняет чувство внутренней пульсации. Таким образом, вокалистка выражает высокое напряжение чувства без особых внешних средств.

Уже простое совпадение с основным ритмом после блуждания вокруг него рождает эмоциональный выброс большой силы. А ритмы в творчестве Уилсон смешиваются – блюзовые, кантри, рок, реже, латинские. Пение Кассандры напоминает повествование и исполнено глубокого драматизма.

Кассандра Уилсон. Фото Алексея Карповича

Подобное тянется к подобному, и партнерам Кассандры Уилсон свойственны похожие черты в манере игры. Тот же сдержанный драматизм, отсутствие стремления к внешней выразительности и показной виртуозности.

Особенно это касается двух давних партнеров певицы, с которыми она играет уже не менее полутора десятка лет гитаристов Брэндона Росса и Марвина Сьюэла. Новичком в этой команде выглядит только барбанщик Джон Дейвис, тогда с контрабасистом Реджинальдом Вилом и исполнителем на губной гармонике Грегуаром Марэ вокалистка также сотрудничает уже не менее шести лет.

Грегуар Марэ и Брэндон Росс. Фото Алексея Карповича

Последнему была отведена особая роль в львовском концерте. Он был основным солистом в первой и последней композициях, когда лидер отсутствовала на сцене, и его глубоко эмоциональная и как раз виртуозная игра служила своего рода контрастным фоном для сдержанного вокала Кассандры, чем, конечно, и запомнилась.

На львовской сцене прозвучала смешанная программа, состоящая частично из новых, частично из известных вещей.

Среди новых – версия джазового стандарта The Man I Love. Среди знакомых – Fragile Стинга, St. James Infirmary. Для финала концерта Уилсон избрала песню A Little Warm Death со своего, возможно, лучшего альбома 1995 года New Moon Daughter, который принес ей первую премию Грэмми.

Это замедленная самба (редкий для Кассандры ритм) – одна из немногих музыкально совершенно светлых, как бы уже ничем не омраченных песен, несмотря на свое вовсе не жизнерадостное в телячьем смысле название.

Кассандра Уилсон – выход на бис. Фото Алексея Карповича

Однако публике этого света оказалось мало, и после долгих и настойчивых оваций Кассандре Уилсон пришлось снова выйти на бис и исполнить песню Death Letter с того же альбома. Опять же концерт продлился минут на сорок дольше предписанного и, конечно, не только из-за одной песни сверх программы.

Завершал второй вечер выдающийся гитарист Джон Маклафлин с новым составом своей группы 4th Dimension – Гэри Хазбенд (ф-но, барабаны), Ранджит Бэрот (барабаны), Этьен Мбаппе (бас-гитара).

Перед концертом Джону Маклафлину была официально вручена учрежденная в этом году премия Альфа Джаз (Alfa Jazz Music Award) им. Эдди Рознера за вклад в развитие джаза в течение всей жизни. Условием вручения премии было продолжение концертной деятельности и, разумеется, выступление на фестивале.

Джон Маклафлин – вручение премии. Фото Алексея Карповича

Поэтому один взгляд на состав хедлайнеров уже давно не оставлял никаких секретов по поводу ее будущего обладателя. И такое решение специального учрежденного Экспертного совета кажется очень верным, поскольку Маклафлин – не только выдающийся и многосторонний гитарист-виртуоз, и даже не просто новатор, но музыкант, чей музыкальный путь отмечен печатью духовного поиска.

Ему принадлежит особое место в джазе, а пожалуй, и в западной культуре в целом, поскольку он первым попытался создать синтез джаза и индийской музыки, пораженный тем, что ее отличительную черту составляет тоже импровизационный характер.

В этом смысле роль Маклафлина в джазе как моста между культурами вполне сопоставима, скажем, с ролью Германа Гессе в литературе.

Джон Маклафлин. Фото Алексея Карповича

В своем выступлении перед концертом и на пресс-конференции Маклафлин прямо или косвенно пытался подчеркнуть, что джаз – это серьезная музыка, которая преследует прежде всего духовные цели. И требует от музыканта отдачи не только в профессиональном или физическом, но именно духовном смысле.

Особенно запомнились его слова о том, что предстоящий концерт (как и каждый) он будет играть как последний, потому что другого может и не быть. Маклафлину семьдесят, и понятно, что в этом возрасте такие слова попусту не говорятся.

Кстати, именно этот вечер на фестивале получился самым длинным и закончился в половине двенадцатого, т.е. на ровно на час позже намеченного по программе.

Джон Маклафлин на пресс-конференции. Фото Алексея Карповича

Во Львов Маклафлин привез новую программу. Хотя она была уже представлена с этим же составом на джазовом фестивале в Испании летом 2011 года, - по крайней мере прозвучали те же композиции The Mother Tongues, The Unknown Dissident, - но новее, кажется, ничего еще нет, и программа не была пока записана как альбом.

Об игре Маклафлина говорить сложно. На таком уровне виртуозности просто перестаешь различать градации мастерства и сложности. Манера его игры предельно экспрессивна и одновременно аскетична.

Импровизируя на предельной скорости, Маклафлин остается внешне неподвижным, сохраняя прямую, исполненную достоинства осанку, а лицо не выражает никаких меняющихся эмоций, напряжения, а только сохраняет спокойное, сосредоточенное, медитативно-светлое выражение.

Джон Маклафлин на сцене. Фото Александра Зубко

Более броско – но не более музыкально – смотрелись партнеры гитариста, все безусловные виртуозы. Если вспоминать самые эффектные моменты концерты, то это, вероятно, своеобразная дуэль двух барабанщиков, когда пианист Гэри Хазбенд неожиданно от рояля пересел ко второй ударной установке, показав, что не менее виртуозно владеет этим инструментом и устроил длинный диалог-сореванование с Ранджитом Бэротом.

Первый смотрелся агрессивнее, второй – мощнее. Еще один неожиданный прием, достойный упоминания, - это переход Ранджита Бэрота от игре на барабанах к скэту, причем именно к подражанию игре на ударных, по-видимому, как доказательство той мысли, что любой инструмент – это подражание человеческому голосу и музыка прежде всего внутри.

В этот вечер снова над сценой витал дух Джона Колтрейна, поскольку, по словам, самого Маклафлина, его новая программа вместе с 4th Dimension – попытка перевести на язык фьюжн модальный джаз великого саксофониста. Впрочем, на слух для непрофессионального уха эта связь не так легко уловима.

Но все поставила на места легко узнаваемая с первых нот композиция Джона Колтрейна A Love Supreme, избранная Маклафлином для финала концерта.

Третий день на главной сцене фестиваля по музыкальному накалу, возможно, несколько уступал первым двум. Во всяком случае оба концерты точно вложились в предусмотренные программой полтора часа.

Первым на сцену вышел известный басист Джон Патитуччи, для которого это первый визит в Украину, в сопровождении пианиста Джона Каухерда (John Cowherd) и барабанщика Адама Круза (Adam Cruz). Патитуччи стал известен благодаря выступлением в Elektric Band и Acoustic Band Чика Кори, а затем переиграл со всей элитой современного джаза, обладатель двух премий Грэмми.

В 90-х гг. неоднократно признавался лучшим басистом мира по опросам нескольких джазовых журналов.

Можно сказать, что это было самое камерное среди хедлайнеров выступление на фестивале, что обусловлено, с одной стороны, форматом классического фортепианного трио, а с другой – тем, что лидером здесь является басист.

Джон Патитуччи. Фото Алексея Карповича

Контрабас (как и шестиструнная бас-гитара, которую периодически брал в руки Джон Патитуччи) – не тот инструмент, который наполняет децибелами пространство, овладевает слухом и телом и невольно увлекает драйвом.

Тут порой просто не все звуки различимы, особенно в жужжащем зале. Например, в прошлом году до людей, сидевших в задних рядах, так и не "дошла" тонкая, исполненная нюансов игра Рона Картера.

(Если, конечно, не рвать струны, как это, например, очень умело делал контрабасист Аркадия Шилклопера Игорь Иванушкин, но там, весь ансамбль работает на удалении от привычных тембров, и агрессивная манера Иванушкина прекрасно гармнировала с вокальной акробатикой Аркадия Кириченко или гулким звуком альпийского рога Шилклопера.)

Манера игры Патитуччи, даже на шестиструнной бас-гитаре, почти вовсе лишена агрессивности, погони за виртуозностью.

Игрались вещи в основном в русле мейнстрима, или, как его еще называют, straight ahead jazz, с оглядкой на классиков, как, например, в композиции Monk/Trane. (Так что и в трети вечер не обошлось без обращения к духу или памяти Джона Колтрейна.)

Впрочем, не без привлечения блюзово-фанковых ритмов к особому удовольствию публики.

Джон Патитуччи не ожидал такого приема. Фото Алексея Карповича

В завершение зрители, как обычно, потребовали бис, и требование было настолько убедительным, что Патитуччи, выйдя на сцену, выглядел растерянным, так как явно не ожидал такого теплого приема и такой "фантастической" публики, о чем тут же не преминул ей в этом признаться.

Последним на фестивальную сцену вышел канадский певец, многократный номинант на премию Грэмми Джино Ванелли. Если все предыдущие исполнители представили на фестивале новую или смешанную программу, то выступление Джино Ванелли можно назвать ориентированным в прошлое или ностальгически окрашенным.

Он спел ретроспективу своих наиболее известных хитов, начиная с первого альбома, Crazy Life, Living Inside Myself, Appaloosa, Brother to Brother, Wild Horses, Hurts to Be in Love, I Just Wanna Stop, Canto.

Кандидатура последнего хедлайнера фестиваля была несколько неожиданной, и у многих (зрителей, журналистов, музыкантов) вызывала некоторое недоумение. В самом деле канадского певца Джино Ванелли даже с натяжкой трудно назвать джазовым.

Традиционно его принято относить к поп-, рок-музыке, самое большее – ритм-энд-блюзу. Кроме вкусов организаторов фестиваля здесь, вероятно, и просто желание закончить праздник по-праздничному и на волне некоторой ностальгии по ритм-энд-блюзу.

(Как известно, в начале своей карьеры Джино Ванелли выступал на разогреве перед концертами Стиви Уандера.)

Джино Ванелли на сцене. Фото Александра Зубко

Впрочем, если обратиться к ранним альбомам канадского вокалиста Crazy Life (1973), Powerful People (1974), A Pauper In Paradise (1977), Brother to Brother (1978), то в них, в их аранжировке можно услышать и вкус к блюзу и джаз-року. В некоторых вещах происходит перемена нескольких ритмов от блюза, до фанка и самбы. Словом, здесь явно слышен музыкальный вкус, воспитанный на джазовой и близкой к джазу музыке.

Есть такая формулировка: музыка, которая нравится джазовым музыкантам. Она применима и к Джино Ванелли. В этом смысле подборка хитов для выступления джазовом фестивале могла быть иной, но вероятно, определялась по принципу самых известных хитов, но – в номинации поп-музыки.

К тому же для фестиваля, видимо, специально были сделаны аранжировки для духовой секции, в которой, кроме саксофониста Патрика Лэма, участвовали двое киевских музыкантов Денис Аду (труба), Юрий Чаркин (тромбон). Солировать им не довелось, но джазовому колориту выступление Джино Ванелли обязано в значительной степени именно духовой секции.

Не взирая на эти рассуждения, праздник удался и когда концерт подошел к концу, а соответственно, пришло время вызывать на бис, то такого бурного "вымогательства" со стороны зала – не только со свистом, но и с топотом – на фестивале больше не было. Так что Ванелли, чтобы утишить настроение перегретой публики, пришлось спеть меланхолическую вещь.

Хотелось бы добавить некоторые штрихи к портрету Джино Ванелли. В зрелом возрасте он занялся изучением философии западной и восточной, как он объяснил, потому что к тридцати годам осознал, что ничего не знает о мире, ибо ничем не интересовался, кроме своей музыке. А потому в конце концов "у него иссякли идеи".

Его поиски понимания мира привели к попытке реализовать себя в других формах. Сейчас ему шестьдесят, и он пишет свой первый роман, пьесу. На фестиваль он приехал за три или четыре дня до его начала, чтобы познакомиться с новой страной, с городом, где ему предстоит выступать.

Джино Ванелли во время общения с журналистами. Фото Алексея Карповича

Ванелли с готовностью откликнулся на просьбу журналистов о разговоре и отдал полтора часа общался. Такая деталь: Ванелли удивил своим знакомством с историей Украины, не берусь судить насколько глубоким, но во всяком случае достаточно заинтересованным и специальным, чтобы пытаться выносить какие-то исторические оценки.

Словом, это человек, который старается быть максимально открытым жизни. В его годы Ванелли в отличной физической форме. Почему-то здесь приходит на ум параллель с Джоном Маклафлином, который в семьдесят лет также в прекрасной форме.

Возможно, это знаковое явление и свидетельствует о том, что музыканты – речь о джазовых – стремятся искать гармонию не только в музыке (разрушая при этом свою жизнь, как это произошло по разным причинам со многими выдающимися джазменами в 50-е-60-е гг.), но и в практической жизни.

Джон Маклафлин и Джино Ванелли на пресс-конференции. Фото Алексея Карповича

Ночной postscriptum к фестивалю

На этом можно было бы поставить точку, но была еще одна сторона фестивальной жизни, без которой представление о нем страдает неполнотой. Речь о джем-сейшнах, которые три фестивальные ночи часов до четырех утра проходили в двух ночных клубах в центре Львова – "Левый берег" и "Дзига".

Джем-сейшн – особая форма, незнакомая другим видам музыкального искусства. Джем – это максимальная спонтанность, потому что никто специально не готовился, потому что игра не для публики, а для себя. Джем – это полное равноправие, все солируют по очереди, нет лидера и нет внешних рамок, и каждый играет столько, сколько ему нужно для того, чтобы пошло.

А если кто-то начинает тянуть одеяло на себя или играть на публику, то пусть и не разваливает джем, но внушает чувство неловкости. Словом, джем-сейшн – это джаз и импровизация в чистом виде.

Все это, конечно, при условии, что остались силы после дневного концерта. Но обычно они остаются. В первую же ночь в ночных джемах участвовал пианист из квинтета Кенни Гарретта Бенито Гонсалес, причем играл, как и на концерте, с полной отдачей.

Бенито Гонсалес на джем-сейшн. Фото Алексея Карповича

Сюда же пришла уже ко второму часу в полном составе группа Ричарда Бона.

Львовский фестиваль в самом деле стал площадкой для общения музыкантов.

И если в первую ночь центром был "Левый берег", где играли в основном киевляне вместе с Гонсалесом и музыкантами Бона, то в следующие две ночи можно было наблюдать постоянное курсирование киевлян и львовских музыкантов между "Левым берегом" и "Дзигой", и соответственно, ротацию составов.

Вот такой джаз без ограничений.

Последний джем: киевляне Алексей Саранчин (рояль), Валентин Корниенко (контрабас) и львовянин Игорь Гныдын (барабаны). Клуб "Левый берег" в ночь на понедельник, около трех часов. Фото Алексея Карповича