Людмила Улицкая: Не думаю, что Крым под Россией будет процветать

"Сейчас массово выходить против войны – это норма. Но нас недостаточно, чтобы влиять на политику… Мы желаем вам построить свободное независимое государство, освобожденное от советского наследия. Того же мы желаем и себе", – сказала писательница Людмила Улицкая на открытии конгресса "Россия – Украина: диалог", который организовал Михаил Ходорковский.

В интервью для "УП.Жизнь" Улицкая рассказала о своем отношении к аннексии Крыма и дальнейшей судьбе полуострова, преобладании культурного пространства над политическим, и о новом романе, действие которого разворачивается в Киеве.

Сразу после разговора писательница отправилась на экскурсию по Майдану, где за все время практически не проронила ни слова.

Выслушивала людей, которые к ней подходили, и скромно сделала взнос в одну из коробок для пожертвований. А на вопрос, какие у нее остались впечатления от революционного пространства, ответила просто: "Глубокие…"

– Вы когда-то написали роман "Медея и её дети", он про Крым. Для вас вся эта история с аннексией что означает?

– Я должна вас предупредить. Я, наверное, вас огорчу, как я вчера огорчила своих слушателей в университете, где у меня был вечер. Дело в том, что Крым я хорошо знаю. В первую очередь, по той причине, что сестры моей бабушки жили в Крыму, и я проводила там довольно много времени.

Я Крым очень люблю. И когда-то я даже говорила о том, что если бы я себе выбирала родину, я бы выбрала Крым. Это я говорила тогда, когда еще не видела Средиземноморья настоящего, а когда я его увидела, то поняла, почему мне так мил Крым – потому что это кусок Средиземноморья. А родина цивилизации, в которой мы сейчас живем, это, конечно, Средиземноморье.

Крым – это земля, которая принадлежала очень многим народам, и Херсонесский музей это показывает. Там были многие империи. И римляне, и греки – кого там только не было! Татары, Османская империя, Российская империя.

Поэтому выяснять сегодня, кто там должен править, вопрос на самом деле довольно сложный. Кто бы там ни правил, мне бы очень хотелось, чтобы правительство думало об этой земле и устраивало там человеческую жизнь.

[L]Я не думаю, что Крым под Россией будет процветать. Но то, что он не процветал при украинском правительстве, это совершенно определенно.

Поэтому я просто хотела бы, чтобы в Крыму было хорошо. Чтобы он не разрушался, чтобы там возродилась та ситуация, которая была до войны, – а это я знаю по рассказам моих родственников.

В Крыму жило больше тридцати народов, и даже перечислять их долго. Там жили русские и украинцы, болгары, греки, татары, караимы, евреи, немцы… Сталинская национальная политика привела к дикому уничтожению и истреблению такого мультикультурного региона. Это слово сейчас стало немодным, но я не могу подобрать здесь другое, потому что это действительно было место, где было очень много разнообразных культур, и они довольно мирно сосуществовали.

Мой главный герой Крыма – это Максимилиан Волошин. Когда возникают разговоры о Крыме, первая фигура, которая возникает в сознании, – это он.

Он очень любил эту землю, боготворил ее. Киммерия – это создание фантазии Максимилиана Волошина. И то, как он укрывал у себя гонимых белых, гонимых красных, как он спасал от расстрела и уничтожения самых разных людей, с позиций абсолютно гуманистических, абсолютно человеческих, лишенных политического подтекста… Это абсолютно идеальная фигура.

– А для вас эта ситуация – близкая?

– Знаете, как любое политическое безобразие, я переживаю ее как что-то чрезвычайно неприятное. Как кто-то из журналистов – по-моему, Лев Рубинштейн, – произнес фразу, которая мне показалась идеальной: "Грабеж во время пожара". Вот что произошло с Крымом.

Я не знаю, как бы решилась судьба Крыма, если бы она не решалась путем референдума, опроса. Там действительно много людей, которые хотели бы принадлежать России, а не Украине – в том смысле, что Крым как территория должен иметь то правительство, которое заботилось бы о его развитии, благосостоянии и сохранении.

Я в последний раз была там два года тому назад. И тот Крым, который я видела, произвел очень тяжелое впечатление. Это уничтоженная береговая линия, это чудовищное расслоение, пошлейшая зона всемирного курорта с ларьками, отбросами, вонью, кошмарной музыкой. Это было невероятно оскорбительно.

Я, которая ездила в Крым, начиная с пятидесятых годов, действительно люблю Крым. А Карадаг – место, в котором можно быть счастливой, – сегодня истребляется. Что очень печально.

– А вы будете теперь ездить в Крым?

– У меня есть там точка, в которую я буду ездить, – это дом Волошина, библиотечная конференция, с которой есть большие проблемы сейчас. Потому что крымские люди не очень хотят ее продолжать, считая, что это некое российское кремлевское мероприятие, в то время как оно таковым не является.

Культурное пространство всегда выше политического пространства, мы не всегда это осознаем. Если эти конференции будут проходить, – а это было очень хорошее мероприятие, там собирались библиотечные люди со всей страны, – то я, конечно, буду ездить.

– Сейчас условия в России сложились так, что фактически вы оказались в культурной изоляции, правда?

– Я не нахожусь в культурной изоляции. Мои книги переведены на 25 языков мира.

– Ну вот, к примеру, некоторые крупные российские художественные события, вроде "Манифесты" в Петербурге, теперь бойкотируют во всем мире.

– Я об этом ничего не знаю. Дело в том, что для меня художественное пространство важно, у меня муж – художник и скульптор, и время от времени он выставляется и за границей, и в России.

Все эти политические ветры дуют туда, дуют сюда, а культура остается независимой от той конкретной ситуации, которая сегодня сложилась. Вообще, любая форма игнорирования культурного пространства со стороны политической – это глупости. Потому что культурное пространство на самом деле важнее.

– Вас называют пятой колонной, национал-предателями. Я имею в виду, вас – как часть интеллигенции. Вы на себе ощущаете давление?

– Что-то там пишут, какие-то гадости. Но это не имеет никакого значения.

– То есть, вам это абсолютно не мешает?

– Нет, не мешает жить.

– И не расстраивает?

– Ну, неприятно, конечно же. Но знаете, я с этим живу, что ж сделать.

– Что в ближайшее время мы можем от вас ожидать? Какие вы готовите проекты?

– Сейчас я занята составлением книги памяти Наташи Горбаневской (поэтесса, переводчица, правозащитник, участница советского диссидентского движения, – прим.авт.) Она была моей подругой с 60-х годов – и это то дело, которое я должна сделать, отложив все свои литературные планы и намерения. А когда закончу эту книгу, займусь и своим делом.

Могу только сказать, что если мне удастся написать эту книгу – она очень большая и сложная для меня, – то местом действия будет отчасти Киев, где жили мои бабушка и дедушка.

Вчера вечером я впервые в жизни подошла к тем домам – я их нашла по адресам, – где жил мой дед и жила моя бабушка в начале 20 века. Познакомились они на концерте в филармонии в Киеве, и для меня это очень волнующая точка в моей биографии. Точка соприкосновения, как теперь любят говорить, с кармой.

– Вы теперь будете чаще бывать в Киеве?

– Во всяком случае, я много читаю сейчас по истории Киева, по истории жизни в начале 20 века в этом городе.

– А на революционном пространстве киевском вы были уже?

– Вот прямо сейчас хочу пойти. Если вы меня будете сопровождать, я буду очень благодарна.