Нобелевская премия советскому человеку

В середине дня 8 октября стало известно, что нынешняя Нобелевская премия по литературе присуждена Светлане Алексиевич – "за полифоническую прозу, которая является памятником страданию и героизму в наше время".

Под "полифонической прозой", видимо, подразумевается публицистика, поскольку все книги Алексиевич сделаны на документальном материале, и никакой другой прозы Светлана Александровна не пишет.

Уже к вечеру лауреатка, родившаяся в украинском Станиславе, окончившая школу в белорусских Копаткевичах и до начала 2000-х проживавшая в Беларуси, добавила к многочисленным наградам, среди которых имеется такой винтаж как премии Константина Федина и Николая Островского, громкий статус "классик русскоязычной прозы".

Российская прогрессивная общественность праздновала свой триумф, белорусская – свой, и украинская не осталась в стороне.

Есть такой удивительный оборот "подарить миру", так вот это мы подарили миру Светлану Алексиевич, у которой, к слову, и мама украинка.

В общем, маму тоже подарили, щедрость в раздаривании – одна из наших ключевых национальных черт.

"Ее первый роман, - сообщают российские СМИ, - был отвергнут советской критикой, а писательница обвинена в очернительстве".

Светлану Александровну пока еще не зачислили в ряды советских диссидентов, активно сражавшихся с кровавым режимом, но не удивлюсь, если это произойдет буквально на днях. Гулять – так гулять.

Дебют Алексиевич – документальная хроника "У войны не женское лицо", собранная из воспоминаний женщин, прошедших фронтовой ад Второй мировой, состоялся в 1983-м.

Но два года текст мурыжила советская цензура, вменявшая автору в вину натурализм, пацифизм и негероичность героинь, плюс сами героини были категорически против обнародования многочисленных подробностей, связанных с жизнью женщин на войне.

В 1985-м грянула перестройка с гласностью, роман немедленно был удостоен премии Ленинского комсомола, издан приличным тиражом и переведен на 20 языков.

По сути, "У войны не женское лицо" - не только первая, но и наиболее резонансная книга Алексиевич из цикла "Утопия", хотя все остальные четыре ("Последние свидетели", "Цинковые мальчики", "Чернобыльская молитва", "Время секонд-хэнд") вниманием критики, в частности международной, не обделены.

Не столько по причине редких художественных достоинств, сколько ввиду их острой публицистичности и социальной значимости - после распада СССР советская утопия находилась в зоне особого внимания и пристального изучения, и, судя по недавнему решению нобелевского комитета, продолжает там находиться.

Советская империя зла – такая новость, которая всегда нова.

Другое дело, что Нобелевская премия в мире одна, и ее присуждение является главным литературным событием года. Во всяком случае, репутация у Нобелевки, несмотря на разные ее зигзаги и вывихи, по сей день такова.

То есть автор, которому она присуждается, предполагает исключительность и экстраординарность – мышления, философии, мировосприятия, стиля, владения словом.

"Путь к постижению бунинской философии лежит через бунинскую филологию", – заметил как-то Владислав Ходасевич, но это касается любого автора, исчерпывающе выражающего себя именно через текст, а не через факты биографии и общественное мнение.

Никто другой в мире, не пишет рассказы так, как Элис Манро. И экзистенциальность прозы Дорис Лессинг не с чем сравнить, как и уникальность мировосприятия Гюнтера Грасса.

А вот "памятники страданию и героизму", поставленные "русскоязычными классиками", стоят так плотно, что яблоку негде упасть.

Я ни в коей мере не хочу умалять заслуг Светланы Александровны, но совершенно очевидно, что она писатель, а точнее, публицист, из общего ряда. Достойного, но общего.

И то, что остро воспринималось в конце 80-х и 90-х прошлого века, сегодня воспринимается гораздо умереннее, и жизнь не стоит на месте, а вместе с ней литература, и "полифоническая проза", составленная из чужих впечатлений и разбавленная авторскими трюизмами, сильно уступает в полифонии другим "русскоязычным классикам" вроде Фазиля Искандера или Владимира Сорокина, не говоря уже о фантастической полифонии современной мировой литературы...

"У коммунизма был безумный план — переделать "старого" человека, ветхого Адама. И это получилось... Может быть, единственное, что получилось. За семьдесят с лишним лет в лаборатории марксизма-ленинизма вывели отдельный человеческий тип — homo soveticus". ("Время секонд-хэнд").

Не хочется громких слов и чрезмерных эмоций, но когда подобным текстам присуждается главная литературная премия мира, не знаешь, что и думать.

Безусловно, Светлана Александровна одной из первых подняла страшную тему - "женщины на войне", и это действительно момент исключительный, но не припозднился ли в данном случае Нобелевский комитет с наградой?

Через 30 лет после вручения премии Ленинского комсомола...

Ну и еще два момента, крайне, на мой взгляд, симптоматичных.

После присуждения Нобелевской российская культурная среда резко разделилась.

Часть восприняла успех Алексиевич с воодушевлением – "на всю огромную Россию сегодня не нашлось писателя, для которого гуманистическая повестка была бы основной" (Андрей Архангельский).

Часть (вроде Лимонова и Прилепина) – с раздражением и презрением, те, кто восторгов не разделил, в основном помалкивали, чтобы автоматически не попасть в клан к Лимонову. Все это было бы смешно, но механизм очень уж знакомый и не смешной, времен homo soveticus - либо туда, либо сюда.

Второй момент связан с реакцией украинской культурной общественности, для которой наиболее существенным стал тот факт, что Светлана Александровна родилась в Западной Украине.

Можно, конечно, изящно обсмеять эту нашу инфантильную потребность испытывать национальную гордость по любому поводу, и я, может, просто посмеялась бы, если бы русскоязычная Алексиевич не прожила большую часть жизни в Белоруссии, национальная культурная политика которой по отношению к белорусскому языку организована таким образом, что в ближайшее время у него есть все шансы присоединиться к латыни, древнегреческому и тафаларскому.

Просто поразительно, что самую бурную радость триумф Алексиевич вызвал именно у тех моих соотечественников, которые не жалеют сил для борьбы с русской культурной экспансией и занимают довольно жесткую позицию во всех нескончаемых языковых дискуссиях.

Подобный феномен восприятия проще всего, наверное, отнести к разряду непостижимого, хотя на языке психиатрии этот феномен называется "разорванностью сознания".

Кстати, кем считать Светлану Александровну в свете последних дискуссий? Какой писательницей? Белорусской? Русской? Русскоязычной белоруской украинского происхождения? Русскоязычной белоруской украинского происхождения, периодически живущей на Западе? В какую из культур, по мнению сторонников национальной герметичности, Алексиевич внесла наибольший вклад?

Некоторые уже успели сравнить нынешний нобелевский прецедент с ситуацией Бориса Пастернака – дескать, политические мотивы, не первый и не последний раз…

В принципе, политические мотивы, в той или иной степени, присутствуют всегда и во всем, но "Доктор Живаго", которого сам Борис Леонидович считал своей вершиной, включал не только местами талантливую прозу, но и очень талантливые стихи, был крайне нетипичным романом советского писателя.

И премий Ленинского комсомола Пастернак не имел, и от Нобелевской ему пришлось отказаться, и травля, связанная с этим присуждением, здорово попортила ему кровь и наверняка укоротила жизнь. И его Нобелевская, как к ней ни относись, все-таки отражала мировую литературную ситуацию и состояние литературы, нынешняя же, по моему глубокому убеждению, отражает катастрофическую подмену понятий.

Существует масса премий, которыми можно отметить заслуги Светланы Алексиевич, и она, будем честны, ими неоднократно отмечена. В отличие от Варлама Шаламова или Юрия Домбровского, оставивших такие "полифоничные памятники страданию и героизму", после ознакомления с которыми хочется жадно съесть кусок черствого хлеба.

И нынешний жест Нобелевского комитета в сторону советской писательницы, вобравшей три культуры, а на самом деле – одну, выглядит миротворческим актом весьма вульгарного пошиба.

Нас так уже мирили целых 70 лет, пока камня на камне не осталось – и от дружбы братских народов, и от свободы с равенством, и от крепких застенков, воздвигнутых, казалось бы, на века.

Все рухнуло, но "особый человеческий тип homo soveticus" уцелел, потому что, помимо прочих своих уникальных особенностей, обладает еще и поразительной живучестью.

Собственно, нынешняя Нобелевская премия – награда именно ему.