Мама политзаключенного в РФ крымчанина Геннадия Афанасьева: Мы готовимся к худшему

Ольга Афанасьева, мама политического заключенного Геннадия Афанасьева, который проходит по делу "крымских террористов", вернулась с трехдневного визита к сыну в Сыктывкар, Республика Коми.

Крымчанка, привыкшая к теплой и солнечной погоде, стоит на ступеньках Украинского дома в Киеве в тонком осеннем пальто и легких туфлях, после совместной пресс-конференции с адвокатом Попковым.

Ольга общается со всеми, кто спрашивает про Гену. Для нее важно донести как можно шире информацию о сыне, чтобы его дело не осталось забытым.

– Какой была дорога в Сыктывкар?

– Туда добралась хорошо, получилось взять относительно недорогие билеты для этого расстояния. Когда уже снижался самолет, я очень удивилась: леса, тайга, много снега. Стало страшно, но добралась. Не знаю, кого благодарить – Бога, правозащитников, высшие силы, – но получилось у меня с Геной увидеться на трое суток.

Это было счастье матери и ребенка, или точнее, матери и политзаключенного.

– Была ли встреча заранее анонсирована, еще до Вашего приезда?

– Нет, никто ничего не говорил, потому что встречу бы просто не дали. Я просто приехала. По Закону Российской Федерации, положено, когда приехал человек в колонию, дать ему длительное свидание.

Но у нас особый случай.

Пришлось экстренно действовать. Дали сначала двое суток, а потом еще продлили на одни. Самое главное, что Гена был очень доволен, и у меня даже получилось сделать ему салат "Оливье".

До самого приезда я пересмотрела все тюрьмы России, всех режимов, какие только возможны. Я ожидала, что дадут больше чем положено дней, потому что надеялась на это.

– Как выглядит сама колония, где сейчас находится Гена?

– Серые стены, серое небо, колючая проволока. Серые одежды. Внешне вежливые люди, при этом максимальная строгость во всех отношениях ко мне и по отношению к Гене.

Само место встречи – как гостиница, тут зона, тут бараки, дальше даже кусочками видно, как они там ходят.

Мы были закрыты, выходить никуда нельзя. Есть маленькая кухня, где можно приготовить еду, и даже была стиральная машина, где я постирала все вещи сыну.

– Как проходило этапирование?

– Очень сложно: его увезли из Ростова 4 сентября, и прибыл он в колонию 8 октября – больше месяца.

Не давали постельного белья, матрасов, спали они на лавках вагонов. Не знаю, как у него было с едой, потому что бережет маму и не очень сильно рассказывал. Но когда была в Ростове, постаралась передать ему передачу.

Сказал, что когда выехал, было жарко, а уже доехав на Север – очень холодно. Ему в общих чертах говорили, куда едет, но мы никто не знали.

Когда уже приехал, его, как положено, посадили на карантин. После карантина сделали обыск – и "нашли" у него лезвие, которого, естественно, у него не было.

Это было первое взыскание.

На сегодняшний день у него было уже четыре взыскания.

Гену объявили злостным нарушителем и перевели с колонии строгого режима в условия строго отбывания наказания. Не знаю, сколько у них отрядов, девять или десять – но вот есть один такой отряд злостных нарушителей. Никакого лезвия быть не могло, он ехал по этапу, его проверяли по три раза на день.

Мы готовимся к худшему…

Со здоровьем сейчас постоянные проблемы, в связи с пытками, в связи с тем, что не хватает солнечного света. Наверное, и морально это тоже все действует. И он уже много раз говорил об этом, у него проблемы с позвоночником, сердцем, со зрением, которое село за полтора года.

Но в колонию врач не пришел еще ни разу, хотя писали заявление.

– Расписание времени и быт: как Геннадий описывает свой распорядок дня?

– Это как железная клетка, длинная, с двух сторон есть пространство, где ходят надзиратели. Большая часть этого помещения – примерно всего 101 метр квадратный. Сидит в этом бараке 91 заключенный. Нормы права вообще не соблюдаются.

Подъем у них в 6 утра, отбой в 23:00. В 6 утра зарядка, умывание, деталей не знаю.

После, часть, которая с тумбочками, – закрывается, и все 91 человек, непонятно кто за что сидит, находятся в маленьком оставшемся отсеке до 23:00.

Они не могут ни нормально посидеть, ни нормально полежать, ни подойти к своей тумбочке и взять свою книжку.

В общении там не ругаются матом, соблюдают чистоплотные условия содержания, поддерживают друг друга.

– Удается ли еще что-то читать?

– Когда сидел в Лефортово, конечно, много читал. Сейчас занят тем, что отстаивает свою честь, честь других заключенных, занимается сейчас юридическими вопросами: о притеснении по квадратным метрам, о несправедливых взысканиях.

К примеру, он, имея украинский паспорт как гражданин Украины, приезжает в колонию, и его заставляют сдавать отпечатки пальцев. Он не отказывается их сдавать, это обычная процедура для всех заключенных.

Но ему дают бланк, что он гражданин Российской Федерации. Он отказывает и просит чистый лист. После отказа у него взыскание.

У меня спрашивают знакомые: "За что ему опять взыскания?" – отвечаю: "За то, что жив".

– Насколько украинское государство помогает в деле Геннадия?

– Мы с Геной про это говорили. Про народ могу больше сказать. Спасибо народу. Хотя недавняя встреча в украинском МИДе была очень конструктивной. Наверное, стоит работать по тому принципу "Стучите, и Вам откроют".

Но я считаю, что не так много людей, которые вот так готовы отдать свою свободу и жизнь за Украину. Конечно, они должны бороться и вытащить ребят. Любым путем, каким только придумают. Мне как маме вообще все равно, каким.

– О чем говорили во время встречи? О чем спрашивал, интересовался ли Крымом?

– Он спрашивал обо всем. Я ему в первый день сказала: "Подожди, все сразу не могу вспомнить". Говорила в основном я, ему не особо есть что рассказать, потому что каждый день одно и то же.

Он, конечно, порадовался за то, что столько людей за него. Он мне там сказал такие слова: "Это как будто уже в другом мире…"

Очень обостренное чувство восприятия, по-другому все чувствуется, и он говорит "это все не со мной…"

Просил выслать фотографии друзей. Или просто фотографии тех, кто о нем заботится. Это ужасные серые будни с уничтожением личности.

– Там очень важно отвлекать от того, что происходит каждый день. О чем Гена сейчас мечтает? Совершенно понятно единственное на сегодняшний день желание, но есть ли у него то, что хотелось бы сделать первым, когда окажется на свободе?

– Он был безумно рад от того, что его выставка проходила в Киеве и Львове. Спрашивал, какие там были фотографии. А я ему начинаю рассказывать: одна девушка вот так сидела, другая вот так… (смеется) Он просил все фотографии. Все вышлем – но, конечно, неизвестно, дойдет или нет.

Фотография не отменяется никогда. Надеюсь, купим подходящую технику.

Сейчас он уже задумывается, имея юридическое образование, о том, чтобы помогать людям, когда выйдет. И меня эта борьба тоже так вовлекла, что хочется продолжать помогать другим.

Он сказал: "Я – юрист, теперь знаю жизнь политзаключенных, и хочу им помогать". Вдохновил его, кстати, наш адвокат Попков.

Дай Бог, чтобы он вышел.

Беседовала Татьяна Безрук, специально для УП.Жизнь