Командир роты "Крым": Пытки для России - обыденность

Рота "Крым" батальона "Днепр-1". Командир роты – украинец, принявший ислам. Ему около тридцати. С аккуратной бородой, не очень высокий, но очень массивный, широкоплечий – в свое время профессионально занимался вольной борьбой.

Около двенадцати лет жил в Германии, потом вернулся в Симферополь. Именно там его и застала война. Перед арестом он успел вывезти из Крыма семью и ценные вещи.

Кроме украинцев, в роте "Крым" есть и татары, есть и не мусульмане. Но вокруг роты отчетливо стоит аура исламского мужества и доблести.

Рота "Крым" закалялась в боях за Иловайск. Сейчас рота "Крым" хранит наш мир в Песках. Нашему командиру есть, что нам рассказать, мы не можем закрыть уши и не услышать его:

– Батальон "Днепр-1" сражался за Пески с самого начала. Моя рота стоит там с двадцатых чисел октября. Нам предложили организовывать правопорядок на президентских выборах, мы отказались. Нужно понимать: наше дело – война.

Я бросил семью не ради правопорядка, а для того, чтобы "русский мир" не пришел в Украину. Задача солдат – защитить нашу землю. Задача граждан – обеспечить на ней демократию и развитие.

Мы на самой передовой. С нами ДУК и ОУН, пятая рота "Днепр-1", уже за нами – вояки, 93-я бригада.

Я нисколько не умаляю достоинств нашей армии. Мы должны признать, что основной груз АТО они тянут на себе. И, тем не менее, я уверен, есть огромная разница между человеком, который идет на войну по повестке, и человеком, который идет на войну добровольно. Поэтому добровольческие батальоны в основном всегда на передовой.

– Какова Ваша основная задача на линии фронта?

– Открытый фронт и наступление – это не совсем наша задача. В основном мы занимаемся разведывательно-диверсионной деятельностью. Залезть, узнать, срисовать, передать артиллерии координаты. Возможно, и вырезать вражескую силу, но не это основное, только по возможности. Как правило, армия наступает, а мы уже зачищаем территорию. Вылазки не каждый день. В основном сейчас идет позиционная война.

Мы стоим в пятистах метрах от знака "Донецк". В километре от нас – взлетная полоса донецкого аэропорта. Обстрелы постоянные: и стрелковое оружие, и артиллерия. По нам работают минометы, реже – "Грады". В селе нет ни одной целой хаты.

Недавно нам сказали, что где-то в зеленке катается БТР. Мы пошли туда. Правда, БТР мы так и не нашли, зато выявили новый блокпост сепаров. Все координаты мы передали. Их накрыли. Потом мы слушали сепарские переговоры по рации: у них были потери и раненными, и убитыми. Блокпост был уничтожен.

– Просто пошли и нашли блокпост? Что на практике означает слово "разведка"?

– Знаете, это ведь дачный поселок. Дорожки узенькие, под заборами – и, скрываясь за кустами, мы довольно близко подбираемся к сепарам.

Вот был случай: мы подошли к ним метров на двадцать. Перебежками, прячась. Видим – впереди блокпост, а справа в огороде пулеметное гнездо. Они нас не увидели, но, видимо, услышали шорох и начали по нам стрелять трассерами.

Мы могли начать отстреливаться. Но нужно понимать, что мы вышли лишь на часть укрепрайона. Если бы мы выдали себя, к ним бы подошло подкрепление, и мы бы стали пустой жертвой. Поэтому мы тут же залегли. На землю, на обочине, в кустах. Вытянулись в одну длинную линию. Блокпост, в десяти метрах от него наш старший, в двух метрах от него я, – и так вся цепочка.

У нас был тепловизор – мы их хорошо видели. По-видимому, у них его не было. Сепары вслепую пустили по нам очередь. Одна пуля попала в землю рядом с моей правой рукой. Я смотрел на нее, как она крутится и врывается в грунт.

В таких условиях солдаты – единый организм. Мы не ждем команды, мы внимательно следим друг за другом. Старший начал отползать назад, я сразу за ним. Он поднялся и начал бежать – я поступил также. Мы бежали – они стреляли. Но по бегущему в темноте тяжело попасть. Мы все вернулись в тот день живыми.

– Ты не ждал повестки, ты пошел воевать добровольцем. Почему?

– Мои предки служили на Сечи. Мой прадед брал Берлин. То, что я здесь воюю, – это естественно, это нормально для мужчины. Вот как для женщины естественно готовить для мужа ужин, так и для мужчины естественно защищать себя, свою честь, семью и имущество. Это заложено в человеке, как любовь к матери, как инстинкт самосохранения.

Напротив, неестественно – не идти воевать. Если кто-то этого не понимает, значит, он не мужчина, он всего лишь особь мужского пола.

– Это проявление героизма?

– Нет. Героизм – это, например, случаи из Иловайска. Когда ребята сидели неделю в посадке без еды и воды в лесу, но отстреливались до последнего. Их не могли взять штурмом! Они отстреливались, аж пока у них не кончились патроны. Тогда они вышли из укрепления с оружием и сказали: "Убивайте здесь, мы оружие не сдадим!" И их отпустили. Отпустили, потому что даже сепары признали их героизм.

Впрочем, надо различать. Это всё очень тонкие понятия: героизм или безумство. Огромная разница: сдаться в плен или попасть в плен.

Я помогал координировать выход наших ребят из Иловайска. Тогда-то один боец прислал в Штаб sms. Его послание было очень коротким: "Лежу в посадке с перебитыми ногами. У меня есть граната, живым сдаваться не буду".

Вот – это героизм.

– Как ты сам вышел из Иловайска?

– Мы шли в начале колонны. Два танка, следом машина Хомчака, машина Юры Березы, еще два танка, и наш пикап. Наш экипаж – пять человек. Сама колонна растянулась на три километра. В ней было около восьмидесяти единиц техники, в том числе обычные легковые машины и даже мопеды.

Что делали, когда начали стрелять? Как тараканы на кухне (горько усмехнулся), понимаете?..

Хаос начался, все разбегались. Кто-то ломался посреди дороги. Мы пристроились за танком. Пытались укрыться за ним от пуль. По пикапу стреляли, но в кабину водителя не попали.

Много техники было подбито. Солдаты пытались спастись и запрыгивали к нам в кузов. Человек пять – целое гроно! Их расстреливали, и они опадали с кузова.

Позже в кузов впрыгнул еще один вояка, пытаясь спастись. Но по нам работал миномет и в нас попал снаряд. Этому солдату оторвало ногу. Уже в селе, во дворах мы пытались его перевязать, но он потерял слишком много крови. Я видел, как он умирал.

Мы прошли три кольца окружения. Первое – якуты, корейцы, типичные русские кадровые военные, стояли и махали нам рукой. Они пропустили нашу колонну, когда она выдвинулась из Многополья. Потом эти же солдаты стреляли нам в спину. Второе – собственно, которое и открыло по нам огонь. Третье – уже когда мы пытались скрыться.

Мы спускались с холма к селу Новокатериновка, а там, на главной улице, уже был сепарский блокпост. С нашей группой было около 8 единиц техники – танк, 2-3 БМП – и где-то 60 человек. Танк влупил по блокпосту. Его гусеницы были подбиты, но после этого танк еще выстрелил несколько раз. Именно благодаря ему нам удалось прорваться.

Всю технику мы бросили и разбрелись по домам местных жителей. Я сидел в одном из частных гаражей с нашим пленным – российским десантником. Мы не могли его оставить, иначе он бы погиб. В трехметровом подвале прятались хозяева дома: муж, жена и двое детей.

Мы позвонили в штаб. Штаб сказал, что наша армия в Красноармейске. Туда идти около десяти километров. Вокруг села горела кукуруза, и мы этим воспользовались. Дымовая завеса нас прикрыла.

Нас было где-то 55 человек, в том числе 12 бойцов батальона "Днепр-1". С нами было 4 раненых, в том числе один лежачий – его выносили.

У меня была карта местности и тепловизор. Я и еще три человека все время шли впереди, на случай засады. Мы были разведкой. Только проверив местность, мы вели за собой группу.

Так мы все вышли. Все.

– Иловайск – это страшное поражение?

– Это не поражение. Боя не было. Это пример того, как воюют русские. Мы могли бы укрепиться в городе. Как бы они нас оттуда выживали? Даже в полном окружении мы могли бы дать отпор. Все знают, насколько сложно вести войну в городе. Чтобы взять город, силы противника должны превышать ваши в несколько раз!

Но нам дали коридор и начали стрелять в спину. Россия не способна уважать своего врага, и Россия способна на любые подлости. Лично я другого не ожидал – Россия вероломна.

– Почему? Чем страшна Россия?

– Я сам из Симферополя, поэтому я знаю правду о Крыме. Я видел "русский мир" изнутри.

Но ведь никто об этом не хочет знать!

Что вы знаете о ФСБшной тюрьме в Чернокозово, в Чечне? О пытках в этой тюрьме? О том, как чеченцев подвешивают за ноги, как выкручивают им суставы. Отрезать голову – это на самом деле не так уж страшно, по сравнению с тем, каким пыткам подвергают там человека. Там понимаешь, что смерть – это не самое страшное, что может с тобой произойти. Я знаю ребят, которые прошли через это.

Правильно сказал Шамиль Басаев: "Великорусская мечта — это сидя по горло в дерьме, затащить туда всех остальных". И это так. Россия – это в первую очередь запрет на свободу мысли и вероисповедания.

Понимаете, я был арестован в Крыму. И арестован уже русскими ФСБшниками. Это идейные люди – они борются с исламом. Есть специальные отделы, которые воюют с исламом. Они боятся мусульманской активности. Поэтому они абсолютно искренне мне сказали: "Поехали в церковь, примешь христианство, тогда отпустим".

– Средневековье?

– Да. Политика России всегда носила геноцидный характер. И по отношению к украинцам, и по отношению к мусульманам. Поэтому я, как мусульманин и украинец, ненавижу Россию вдвойне.

– Когда и за что ты был арестован в Крыму?

– За то, что недостаточно сильно любил Россию (смеется). Арестован был в день референдума,16 марта. Ну, как арестован – меня заломали под парадным и закрыли в одном из ФСБшных подвалов.

Они знали, что я мусульманин и занимаюсь издательством религиозной литературы. Этого было достаточно. Плюс, я возил помощь в украинские части. Мне сказали, что я мусульманин, а значит, поддерживаю боевиков из Сирии. Кроме того, я украинец, а значит, я с Правым Сектором.

ФСБшники сказали, что хотят снять со мной фильм – им нужно было отчитаться, что арестован один из диверсантов. Они были согласны на любой подлог ради телевизионной картинки. Я отказался. Тогда они пообещали меня расстрелять. Даже выводили, имитировали расстрел.

В это время украинские журналисты подняли резонанс, благодаря этому меня задержали официально. Через две недели просто и тупо депортировали, отобрав все имущество.

Понимаете, это вам странны пытки и война. Для РФ – это обыденность, это бытовуха. И это именно то, что ждет нас здесь, если Россия придет сюда. Беззаконие и бесправность.

Но я знаю, что нас победить невозможно. Потому что невозможно победить того, кто смотрит в дуло автомата врага и видит там рай.

Сейчас наш командир в отпуске. Но скоро опять нужно возвращаться в АТО. Ведь, как и прежде, надо сделать все возможное, чтобы удержать границы "русского мира".

Когда он выходил из Иловайска, он прикрывал своим бронежилетом русского пленного – прикрывал просто потому, что ранее дал слово сохранить ему жизнь.

Именно благодаря ему украинский ислам вдруг стал мне гораздо ближе, чем "русское православие". Сегодня у меня на столе появился Коран.

И, Дай нам, Боже, сил пережить эти смутные времена достойно.

Алена Стадник, специально для УП.Жизнь