V Одесский международный кинофестиваль. Война и мир

Вечером в четверг перед очередным сеансом была объявлена минута молчания – зрители, пришедшие на конкурс украинского короткого метра, почтили память пассажиров и экипажа "Боинга 777", невинных жертв террора, экспортируемого соседней диктатурой нашим обуянным бесами согражданам, беспринципности и бездарности отечественных политиков, беспомощности и цинизма всего цивилизованного мира, лидеры которого после каждой массовой резни посыпают голову пеплом с возгласами "Никогда больше!.." – и каждый раз всё повторяется снова.

Большинство кинопоказов воспринимаются скорее не как побег от реальности, а как напоминание о ней – может показаться, что чуть ли не каждый фильм фестиваля так или иначе иллюстрирует или поясняет происходящее в нашей стране, и нередко аналогии и ассоциации вполне очевидны.

К примеру, показанная в рамках "Фестиваля фестивалей" лента чилийца Алехандро Фернандеса Альмендраса "Убить человека", обладатель Гран-при фестиваля "Санденс", показывает, как законопослушный, смирный, совершенно не склонный к насилию гражданин оказывается вынужден взять закон в свои руки.

Семью тихого лесничего начинает преследовать хулиганскими выходками, всё более оскорбительными, всё более опасными, предводитель местной гопоты. Кажется, вот убей такого – и мир станет немного лучше. Но убивать, конечно же, никто не собирается – герой, его супруга и дети, страдающие от жестоких нападок, звонят в полицию, приходят в участки, пишут жалобы, ругаются с секретарями прокуроров.

Снимай фильм украинский режиссёр, обидчик героя, тупой, злобный субъект, которому не приходит в голову сомневаться, что окружающее пространство создано ради служения его прихотям, наверняка был бы представлен племянником депутата горсовета или капитаном милиции, но у Фернандеса Альмендраса это лишь обитатель городского дна, чуть ли не бомж, чьи связи исчерпываются мелкими уголовниками.

Однако служителям правопорядка нет никакого дела ни до него, ни до досаждающих им своими мольбами о помощи граждан.

Красноречивая деталь – когда герой решается защитить свою семью самостоятельно, в кадре оказывается марка его грузовика, который сыграет важную роль в дальнейших событиях, "фронтир", напоминающая о Диком Западе, где исполнение правосудия лежало в первую очередь не на представителях власти, а на простых гражданах, обладавших должной решимостью. Фильм Фернандеса Альмендраса показывает, что в такой Дикий Запад превращается любая страна, правительство которой не способно исполнять свои обязанности либо не считает нужным это делать.

Другая картина "Фестиваля фестивалей", "Ида" поляка Павла Павликовского, повествует уже о прошлом – об общем прошлом колоний советской империи, а, по сути, о всей человеческой истории, нескончаемой череде забытых, не оплаканных трагедий.

Впервые я посмотрел её на кинофестивале "Листапад" в Минске, где был участником жюри кинопрессы. "Ида" стала последней из продемонстрированных лент очень сильной конкурсной программы, к моменту её показа у всех членов жюри, представителей семи государств, были свои фавориты, отстаиваемые в ежедневных спорах, но, когда спустя четверть часа после окончания фильма мы собрались на последнее обсуждение, "Ида" была выбрана победителем практически единогласно – этому же фильму был присуждён приз и главного жюри.

В манере повествования этого обладающего возвышенной, строгой красотой фильма есть что-то холодноватое, излишне выверенное, позволявшее мне поначалу оставаться внутренне отстранённым наблюдателем истории двух евреек, юной послушницы и её тёти, спивающегося прокурора, разыскивающих могилу близких, погибших во время Холокоста.

Но к середине я был захвачен немногословным, минималистским рассказом о женщинах, одна из которых посвятила себя Богу, другая – священной мести и в равной мере не находящих места в строительстве нового мира, не способных примкнуть к колоннам, марширующим к светлому социалистическому будущему, принадлежа прошлому, старому миру, сметённому с лица земли, и одиноко отправившихся в никому не ведомую и никому не интересную одиссею, чтобы похоронить своих мёртвых.

К сожалению, кинообращение к отечественной истории оказалось далеко не столь удачным. Чтоб уж сразу всё сказать, замечу, что весьма сожалею, что фильм, созданный, несомненно, с наилучшими намерениями и искренностью, оказался столь фальшивым, как вошедший и в международную, и в национальную конкурсные программы "Поводырь" Олеся Санина.

Назвать эту картину исторической драмой можно не с большим успехом, чем оперную постановку, в которой персонажи, действуя на фоне картонных руин, истекают клюквенным соком и при этом в качестве пения визжат и хрипят так неистово, что хоть уши зажимай. Впрочем, и несколько обладателей первоклассных голосов не спасают дело, поскольку музыка всё равно никуда не годится.

"Поводырь" заслуживает внимания самим замыслом, попыткой показать, как в считанные месяцы гордость, цвет целого народа исчезает в общих могилах. Не столь важно, произошло ли в действительности центральное событие ленты Санина – съезд кобзарей, заманенных чекистами в ловушку, – или это лишь страшная легенда, метафора катастрофы, постигшей украинскую культуру, уничтожения крестьянства и творческой интеллигенции.

Проблема в том, что всё в этом фильме – метафора, сидящая на метафоре и метафорой погоняющая, повествование заставлено образами-символами, словно квартира нувориша – гипсовыми скульптурами, и за этими трагическими позами и патетическими репликами не чувствуется настоящей жизни, подлинной исторической трагедии.

Кобзари Санина – нечто среднее между казаками-характерниками, масонами и шаолиньскими монахами, это тайное общество сопротивления, участники которого и политическую сатиру распевают, и обсуждают подготовку восстания, и своими клюками дерутся на зависть герою Рутгера Хауэра из "Слепой ярости".

В качестве персонажей действуют привычные амплуа, маски-характеры: Неколебимый хранитель седой старины, Злодей-чекист, Красавица с добрым сердцем и слабой волей и проч., которые представляют собой набор функций, лишённый всякой драматургически выписанной индивидуальности.

Некоторым – как главному герою, кобзарю в исполнении Станислава Боклана, – выразительность придаёт талантливый актёр, большинству повезло меньше. Но слабое актёрское исполнение кажется вполне уместным для воплощения столь поверхностных персонажей, которых авторы передвигают по перипетиям сюжета, как шахматные фигуры.

Впрочем, ни шахматная логика, ни схематизм заурядного кино не свойственны сюжету "Поводыря".

При уместных разве что в мыльных операх невероятных совпадениях, позволяющих главным героям сводить счёты друг с другом, сталкиваясь в самых неожиданных местах, сюжетные линии, словно пружины скверного дивана, то разрывают ткань повествования, то проваливаются неизвестно куда, то сплетаются в полнейшую неразбериху.

Причины же многочисленных несообразностей и нестыковок подчас лежат в истории создания картины – к примеру, то обстоятельство, что один из главных героев, десятилетний американец, приехавший в СССР вместе с отцом-коммунистом, практически без акцента говорит на украинском и читает наизусть стихотворения из "Кобзаря", в фильме никак не комментируется, вероятно, представляясь его создателям чем-то вполне естественным, хотя интересующиеся могут узнать из интервью, что исполнитель роли, американец Антон Святослав Грин – наполовину украинец, воспитанный в любви к украинской культуре.

К сожалению, ответственность за почти непереносимую театральность, неубедительность происходящего лежит и на одном из наиболее талантливых отечественных кинооператоров, Сергее Михальчуке. Что бы ни происходило в кадре – погони, пытки или любовная игра, – действие производит впечатление павильонных съёмок, помещённое в какое-то стерильное, бездушное, отфотошопленное пространство, своей приторной декоративностью резко контрастирующее с историческим материалом.

В целом "Поводырь" воспринимается как попытка замены пропагандистских представлений советской эпохи новыми, более соответствующими исторической правде, но столь же идеологически заангажированными. Задача вполне достойная, но представляется, что современное мифотворчество, лишённое психологической глубины и эстетической выразительности, способно создать лишь набор безвкусных, шаблонных клише, вовсе не подходящих для воспитания уважения к нашему прошлому и гражданской ответственности к настоящему.

В Украине могли бы разворачиваться события и ещё одной ленты из международной конкурсной программы, "Роксаны" румына Вали Хотя, рассказывающей, как давно павшая диктатура продолжает довлеть над современностью.

Главный герой повествования, нервный, рефлексирующий сорокалетний мужчина в исполнении одного из лучших румынских актёров Щербана Павлу, в своё время попавший на карандаш чекистам режима Чаушеску, решает ознакомиться со своим досье в архиве тайной полиции, открытом после революции 1989-го.

Из документов он узнаёт, что девушка, с которой он встречался двадцать лет назад, вероятно, родила от него ребёнка, а некто из его ближнего круга был доносчиком, сообщавшим о каждом его шаге.

"Вы узнали почерк? – осведомляется сотрудник архива. – Обычно это был кто-то из членов семьи или лучших друзей".

Герой, так и не нашедший своего места в мире, хватается за возможность вернуться к началу своей взрослой жизни, пытаясь обрести сына, о котором прежде не знал, и выяснить имя предателя.

Описание кризиса среднего возраста подчёркивается впечатлением, что не только жизнь персонажей "Роксаны" не соответствует их юношеским мечтам, но и жизнь всего румынского общества спустя четверть века после расстрела Чаушеску оказалась далека от надежд участников революционных событий.

Ещё один сорокалетний герой, ощущающий, что прожил последние двадцать лет совсем не так, как собирался, действует в ставших настоящим украшением конкурса "Свиданиях вслепую" Левана Когуашвили.

Как и замечательный дебютный фильм этого режиссёра, "Прогульщики", участвовавший в конкурсной программе "Молодости" (и доступный теперь на пиратских ресурсах, пользоваться которыми мы, конечно, не рекомендуем), "Свидания вслепую" посвящены тем представителям последнего поколения, воспитанного в Советском Союзе, которые не сумели найти свою нишу в новых социально-экономических условиях и, даже обладая изрядными достоинствами, вынуждены довольствоваться положением неудачников.

Но, если центральный персонаж "Прогульщиков", выдержанных в жанре криминальной драмы, представлял собой нечто вроде руин порядочного, достойного человека, уничтоженного наркотической зависимостью, "Свидания вслепую" рассказывают об учителе истории, добропорядочном члене общества, которое, впрочем, не слишком его ценит.

Этот интеллигентный, мягкосердечный человек, вовсе не являясь убеждённым холостяком, знакомится с женщинами в Интернете и в кафе, но отношения всякий раз разрушаются не только потому, что он позволяет себе роскошь излишней требовательности, но и из-за его проницательности и чуткости.

Фильм Когуашвили, очень лёгкий по интонации и при этом глубоко раскрывающий и социальный контекст, нашу неказистую постсоветскую реальность, и характеры персонажей, отчаянно стремящихся преодолеть своё одиночество, но только ранящих друг друга при контакте, блестяще продолжает традицию грузинской лирической комедии.

При этом, благодаря участию в производстве картины киевской "Tato Film", "Свидания вслепую" неожиданно пополняют список хороших украинских лент.

Картина израильтянки Тальи Лави "Мотивации ноль", напротив, посвящена совсем молодым людям. Её герои- девушки, проходящие службу в штабе затерянной в пустыне артиллерийской базы. Кинематограф Израиля, страны, вынужденной постоянно вести войну, славится превосходными фильмами об армии.

В "Мотивации ноль", впрочем, собственно боевые действия отсутствуют. Персонажи ведут борьбу с изматывающей рутиной, сплетничая, ссорясь, придумывая себе должности вроде "Специалиста по утилизации документации" и устанавливая рекорды в "Сапёре", а начальница отдела пытается воодушевить их, приводя в качестве свидетельства значимости их занятий цитату из Франца Кафки: "Узы, связывающие человечество, сделаны из канцелярских скрепок".

Между тем, у Тальи Лави коробка для скрепок оказывается наполнена пиротехническими ракетами – томительная скука штабной жизни выражена через настоящий фейерверк трагикомических ситуаций, нелепых и при этом совершенно убедительно разыгранных выходок, на которые идут героини, сходящие с ума от тоски, блестящих словесных перепалок, которые сделали бы честь любой интеллектуальной пьесе.

Благодаря безукоризненному чувству смешного, которое демонстрирует Талья Лави в своём режиссёрском и драматургическом дебюте, "Мотивации ноль" является полуторачасовым кинематографическим праздником для самой широкой аудитории.

При этом фильм Тальи Лави – к слову, поклонницы романов Льва Толстого, Достоевского и Гоголя, – нельзя назвать чистым развлечением.

"Мотивации ноль" не только предупреждает, какие опасности для душевного равновесия людей сугубо гражданского склада таит столкновение с требованиями армейской дисциплины, но и показывает, что случается, когда мы по принуждению или из карьерных соображений занимаемся нелюбимым делом.

И особенно остро украинские зрители могли ощутить чувство вины, подспудно довлеющее над персонажами картины, находящими обременительным отвечать на телефонные звонки и носить кофе на офицерские собрания, посвящённые той войне, что никогда не стихает вдали от наших повседневных радостей и огорчений.

Фото oiff.com.ua