Реабилитированное искусство

В первое воскресенье после открытия выставки "Спецфонд. 1937-39" в перед входом в Национальный художественный музей собралась довольно большая очередь – кажется, впервые после гастролирующей в 2013 году французской экспозиции, которая заманивала киевлян "Мане и импрессионистами".

В этот же день лента Instagram’a автора этой статьи превратилась в один большой тематический альбом про "Спецфонд".

Добрая половина моих виртуальных друзей из самых разных сфер деятельности были на выставке и поспешили оставить тому фотодоказательства – особо полюбившиеся картины, примечательные детали, абстрактные красочные мазки.

Причина такой популярности среди широкой публики вполне объяснима – музей открывает "запрещенное" и "неизвестное" искусство, на долгие годы упрятанное советской цензурой со зрительских глаз долой. Однако кроме такого привлекательного для аудитории привкуса "запретности" выставка имеет важнейшую научную ценность.

Помимо произведений безусловных звезд украинского авангарда Александра Богомазова, Виктора Пальмова, Давида Бурлюка, Александры Экстер, а также круга художников-бойчукистов, расстреляных в 1930-е годы за "контрреволюционную деятельность", "Спецфонд" включает немало работ на революционную тематику.

От привычного соцреалистического воплощения сюжетов той же Октябрьской революции или гражданской войны эти вещи разительно отличает абсолютно модернистское решение композиции, колорита и трактовки героев. По сути, показан целый пласт ранее неизвестного даже большинству специалистов искусства, способного существенно восполнить пробелы в представлениях об отечественной культуре ХХ века.

Здесь и далее фото Игоря Тишенко, а также прес-службы НХМУ

"Спецфонд" логически продолжает курс музея на переосмысление собственной коллекции и через нее – чуть ли не всей истории украинского искусства, заданный открывшейся месяцем ранее выставкой "Герои. Попытка инвентаризации".

Сравнивать две выставки с точки зрения ценности представленных работ не имеет смысла, а вот в уровне экспозиции "Спецфонд" явно проигрывает "Героям". Нетривиальный и остроумный подход к организации работ в традиционном музейном пространстве в "Героях" способен рассказать зрителям увлекательную историю.

Напротив, три зала "Спецфонда" заполнены работами в довольно традиционной и чересчур концентрированной манере. С одной стороны, десятилетиями томившиеся в подвалах полотна заслужили такую автономную репрезентацию без прикрас и кураторских хитростей.

С другой стороны, плотная развеска не идет на пользу восприятию работ разных авторов, которые часто размещены рядом по принципу формальной схожести и совершенно не выигрывают от этого.

Увы, посетителям почти на рассказаны все те удивительные частные случаи из истории расцвета и забвения украинского искусства 1920-30-х гг., которыми куратор проекта поделилась с прессой на специальной экскурсии.

Без профессионального комментария неподготовленному зрителю также трудно будем сполна оценить стилистические особенности многих полотен, которые позволяют (по мнению художника Александра Ройтбурда) вписать этот доселе неизвестный художественный период в международный культурный контекст своего времени.

Тем не менее при всех возможных недочетах значение этой выставки трудно переоценить.

Дабы дать о нем некоторое представление, скажем пару слов об (пред)истории проекта и самом понятии "спецфонда".

Специальный фонд при НХМУ (тогда – Государственном художественном музее) был сформирован в 1937-39 году как специальное хранилище для произведений современных украинских художников, не соответствующих канонам соцреализма, опасных по форме и содержанию для идеологического воспитания советских граждан. Из разных областных художественных музеев в киевский спецфонд для последующего уничтожения были свезены работы 1920-30-х годов.

Особая книга была заведена для первичного учета этих работ. Она сохранилась до наших дней и представлена в экспозиции в отдельной витрине. Напротив строки с фамилией автора и названием работы на страницах книги указаны причины "ссылки" работ, среди которых "формализм", "национализм" и "враг народа". Последний пункт объясняет наличие в запрещенном собрании стилистически вполне удобоваримых с советской точки зрения картин.

Репрессированный автор уничтожался не только как человек, но и как художник. Как отмечает главный хранитель музея и куратор выставки Юлия Литвинец, в "экспертный" совет спецфонда входили далекие от искусства люди, так что решение об устранении работ из публичного доступа было прежде всего политическими.

После войны спецфондовские вещи (скульптуры, живопись, декоративно-прикладные объекты – всего 1747 единиц) были переведены находчивыми музейщиками в так называемую "нулевую" категорию, которая вместе с научно-вспомогательным фондом не проверялась комиссией от министерства культуры как не имеющая существенного значения – а значит, и элементарно не попадалась на глаза.

Иными словами огромной группы работ попросту не существовало на бумаге, а физический доступ к ним долгое время имели только директор и главный хранитель музея. Тут можно только подивиться мужеству, преданности своему дел и цеховой солидарности нескольких поколений музейных сотрудников, передававших "нулевую категорию" буквально из рук в руки.

Евгений Горбач. "На стеклозаводе", год неизвестен

Первый большой показ спецфондовских шедевров состоялся в 1998 году в результате многолетнего труда главного "авангардного искусствоведа" Дмитрия Горбачова и Светланы Рябичевой.

Многие вещи (те же "бойчукисты", Богомазов, Экстер, Пальмов) вошли в постоянную экспозицию, на что указывают закрепленные возле них по случаю выставки этикетки "Спецфонд". Серьезная работа по реставрации и атрибуции заново открытых работ ведется по сей день.

Из-за элементарной нехватки места многие крупные холсты изначально были сняты с подрамников и намотаны на специальные тубы. Развернув такой холст раз уже невозможно намотать его обратно без необратимых потерь для красочного слоя – только реставрировать и натягивать на правильный подрамник. Учитывая, что НХМУ уже много лет испытывает крайние затруднения с недостатком пространства для хранения, задача по окончательному "оживлению" абсолютно всех работ не представляется, увы, выполнимой.

Билкина. Название и год создания неизвестные

Перипетии спецфонда напомнили мне легендарную историю обнаружения и передачи в музей одной из его жемчужин – иконы "Святой Георгий в житии" ХІІ века.

Эта уникальная вещь была фактически случайно обнаружена главным украинским исследователем древнерусского искусства Людмилой Семеновной Миляевой в середине 1960-х годов – в Мариупольском историко-краеведческом музее она служила чем то вроде деревянной подставки в кладовке. "Георгий" был перевезен Миляевой в киевский музей, отреставрирован и введен в научный оборот – между прочим, сегодня это одна из нескольких сохранившихся в мире (!) византийских икон этого времени, исполненных в технике резьбы по дереву.

Случаи со спецфондом и "Святым Георгием" объединяет решающее для истории значение человеческого фактора – усилиям отдельных людей музей по сути обязан богатству своей нынешней коллекции.

Уже не знаю каких усилий стоило теперешней команде НХМУ обеспечить безопасность коллекции во время наиболее острого противостояния "Беркута" и протестующих Майдана в январе-феврале 2014-го, когда все экспонаты с 1 этажа были в краткий срок самостоятельно вынесены небольшим количеством сотрудников в хранилище.

Иван Падалка "Сбор помидоров", 1932

Человеческий фактор подводит нас к одной из насущных проблем вокруг НХМУ, вынесенной за скобки чудесной действующей выставки. В течении нескольких месяцев после назначения нового министра культур и его команды в художественных кулуарах, социальных сетях и прессе появлялись сообщения разного уровня официальности, связанные с возможным увольнением директора НХМУ Марии Задорожной.

Уже только подобные намерения обнажают нездоровый механизм взаимодействия музея с государством – пока НХМУ работает, его официальный патрон (Минкульт) не то чтобы не помогает, но мешает ему это делать.

Подобно далеким и, казалось бы, забытым временам спецфондов новоназначенные чиновники от культуры начинают свою деятельность не с созидания, а с препятствования развитию уже сделанного до них. Принципиальная же разница состоит в том, что сегодня никто не будет добровольно списывать себя в "нулевую категорию", разве что самих чиновников.

Абрам Черкасский "Приезд иностранных рабочих", 1932

Александр Сиротенко "Женщина с ребенком", 1932