"Бессмысленный полип на теле общества". Гид по выставке Art WORK в Мыстецьком Арсенале

В Мыстецьком Арсенале открылся украино-польский проект Art WORK – одна из наиболее важных выставок современного искусства за всю историю институции.

Она, с одной стороны, поднимает неисчерпаемую тему труда художника – понятия, которое большая часть населения планеты все еще считает оксюмороном.

Здесь и проблема ненормированного графика труда художника, стоимости его работы и авторских прав, и ценности художественных высказываний, и экономики культуры, и взаимоотношений художника и политики государства.

Фото: Дмитрий Ларин

Кроме того, выставка осмысляет тему труда как процесса, который с развитием технологий и искусственного интеллекта меняет свои параметры, отказываясь от собственно производства в пользу механической работы и оставляя за человеком больше возможностей для творческого осмысления и изменения мира.

Труд – пожалуй, одна из самых важных и в то же время мало исследованная тема в украинском художественном пространстве.

Впервые за несколько лет Арсенал использовал пространства на втором этаже комплекса, которые находятся еще на стадии реконструкции. Они вместили огромное количество работ украинских и польских художников, большинство из которых представляют собой не живопись, а другие формы искусства – фото, инсталляции, видео, скульптуры.

Куратор Алиса Ложкина провела для УП.Культура экскурсию по выставке и подробнее рассказала о нескольких из 55-ти представленных проектов.

Куратор проекта - Алиса Ложкина. Фото: Дмитрий Ларин

Олег Воронко. "Мрак". Видео, 3’ Loop, 2017

Мне очень нравятся последние работы Олега Воронко и, особенно, та, которую мы демонстрируем на выставке Art WORK.

Проектор, показывает пустые слайды и погружает зрителя в медитацию о пустом экране и белом листе как начале и конце любого художественного произведения.

Олег Воронко относительно мало известен в Киеве. На протяжении многих лет он работал в Лондоне со знаменитым художником поколения "Young British Artists" Мэттом Коллишоу.

Это классический пример, когда в индустрии искусства большие бренды задействуют труд десятков анонимных художников. Когда мы говорим про Дэмиена Херста или Джеффа Кунса, на которых работают толпы людей, мы с трудом можем себе представить, как это выглядит в реальности.

Олег Воронко. "Мрак". Видео, 3’ Loop, 2017. Фото: Мыстецький Арсенал

На самом же деле, внутри этой ситуации – такие же современные художники, просто не имеющие достаточного уровня автономной паблисити, но по-своему интересные. Классические артворкеры.

Тут, на выставке, Воронко выступает как самостоятельный художник. Его уровень технологического и образного мышления воспитан совершенно другим контекстом, другим масштабом.

Меня очень радует, что, получив бесценный опыт в мастерской ведущего мирового художника, Олег сегодня имеет возможность применить все это на практике уже в своих собственных авторских проектах.

Алина Копица, "Сервис I", "Сервис II". Текстиль, вышивка, 2017

Наша соотечественница Алина Копица сегодня живет и учится в Швейцарии. Она давно интересует меня тонким сочетанием интереса к сексуальной проблематике на грани нимфомании и использованием такого консервативно "женского" медиума как текстиль и вышивка.

Работы Алины Копицы "Сервис I", "Сервис II" в экспозиции. Фото: Дмитрий Ларин

В своем новом проекте художница берет постельное белье людей, которые задействованы в секс-индустрии, и вышивает на нем их истории.

Помимо всего прочего, в данном контексте очень интересен диалог между массовыми представлениями о работе художника и труде секс-работника.

Часто про людей, которые задействованы в секс-индустрии, общество предпочитает не говорить, их труд – это вытесняемая тема. Идея о том, что человек, который занимается сексом за деньги, тоже работает, кажется кощунственной. Получаешь (предположительно) удовольствие, ещё и зарабатываешь – ничего себе работа!

Это прямая аналогия с восприятием труда современного художника. Его тоже часто обвиняют в том, что он не работает, или требует деньги за то, чем, по представлению общества, должен заниматься для удовольствия. Картину рисуешь для души – и деньги за это берешь?..

В массовом сознании, к сожалению, до сих пор очень силён раннемодернистский штамп о том, что идеальный художник – голодный, страдающий и, желательно, мертвый.

Фото: Дмитрий Ларин

Это огромная тема – почему у нас принято считать, что художник не работает.

Есть разные представления о том, что такое современное изобразительное искусство. Если воспринимать его как производство эстетических объектов на продажу, это одна история.

В новейшей теории преобладает инклюзивная модель, согласно которой границы художественной практики очень размыты. Художник может служить обществу, а может не служить, он может производить конкретный художественный объект, а может и не производить и так далее.

Если искусство – это всё, а художником может быть каждый, то и работа художника уже не определяется только отношениями производства и изготовляемого продукта. Труд современного художника – ускользает от зрителя, он не всегда заметен, многим непонятен.

Есть стереотип отношения к художнику как к какому-то бездельнику, который сознательно выпадает из классической трудовой рутины с 9.00 до 18.00.

В каком-то смысле, эмансипированный от необходимости создавать конкретный объект художник, – действительно, трикстер современной экономической системы.

Свобода от необходимости участвовать в базовых ритуалах общества, – один из основных "бонусов" статуса современного художника. Его место в социуме можно сравнить с ролью юродивого прошлых веков.

Фото: Дмитрий Ларин

Когда мы говорим о прекариате – людях, находящихся в незащищенных трудовых отношениях, о новых мерцательных схемах труда, которые не вписываются в рамки предыдущих стадий развития общества, то нужно понимать, что прекарность присуща художнику уже очень и очень давно. Он прекарен по определению.

Люди извне часто критикуют художника за его неопределенный статус, обвиняют его в том, что он – бессмысленный полип на теле общества. Но если убрать художников и других творческих людей, чей труд ускользает от фиксации по линейке и секундомеру, то общество останется без культуры и это будет очень заметно для всего социума.

Дарья Кольцова, "Хребет". Инсталляция, документация проекта, 2017

Даша Кольцова взяла структуры лотков на Андреевском спуске и сделала из них инсталляцию, напоминающую скелет какого-то огромного животного, наподобие тех, которые можно увидеть в музеях естественной истории.

В процессе подготовки проекта выяснилось много интересного. Например, что Андреевский не всегда был таким аутсайдерским местом. В 80-е он был модной культурной точкой. Даже лотки, до сих пор используемые уличными торговцами, изначально проектировал специалист с завода Антонова.

Дарья Кольцова "Хребет". Фото: Дмитрий Ларин

Он однажды пришел на Андреевский, увидел, что там все торгуют с раскладушек, и в качестве жеста доброй воли разработал складные конструкции, которые в чистой форме смотрятся невероятно круто и футуристично.

Об этом человеке художница в сжатые сроки прямо накануне открытия выставки сняла мини-фильм.

Сейчас разработанные инженером оригинальные конструкции выглядят совершенно иначе: они обросли жизнью, обветшали, обрели дух своих хозяев.

Каждый из участников этой pop-up ярмарки по-своему дорабатывает свой лоток, у каждого своя психоделика, в результате появляются своего рода арт-брют объекты. Их фотографии Дарья демонстрирует в документации к своему проекту.

Художница затронула тему базового разрыва между "галерейными" художниками и участниками народного арт-рынка, которые обслуживают туристов и банальный народный вкус.

Фото: пресс-служба Арсенала

Этот разрыв существует, и он очень глубокий. По сути, это две абсолютно разных галактики, они очень критично друг к другу настроены. Часто художники, попадая в галереи, стараются не вспоминать, что когда-то были на Андреевском не только в роли случайных прохожих.

В результате Андреевский становится очередным слепым пятном. О нем принято говорить либо с тотальной иронией, либо просто молчать.

Работа Дарьи – попытка установления диалога между этими реальностями.

Марцин Бердишак, "Le danse macabre de terrorisme". Инсталляция, 2016

Средневековая аллегория "танца смерти" – эстетически довольно популярный сюжет. Danse macabre – символ всеобщего равенства перед лицом смерти.

Польский художник Марцин Бердишак создает образ, заставляющий нас задуматься о близости языка современного искусства и современного терроризма.

Марцин Бердишак "Le danse macabre de terrorisme". Фото: Дмитрий Ларин

Обсуждение этой схожести идет еще с 11 сентября 2001 года. Тогда философы впервые всерьез заговорили о том, что терроризм апроприирует язык, присущий культурным практикам. Падение башен-близнецов, которое транслировалось по телевидению, неоднократно сравнивали с видео Энди Уорхола, где он непрерывно шесть часов сорок минут снимал здание "Empire State Building".

Когда мы видим визуальную пропаганду ИГИЛ, то понимаем, что это тоже в некотором смысле видео-арт, ужасный, макабрический, жуткий, но гипнотизирующий своей визуальной выразительностью.

Алексей Яловега, "Молоток в янтаре". Обьекты, 2017

В своей новой работе харьковский художник Алексей Яловега обыгрывает сразу две темы.

Во-первых, на ум приходит "янтарная лихорадка" – эпидемия нелегальной добычи этого минерала, охватившая в последние годы северо-запад нашей страны.

Светящиеся объекты отсылают также к образу "мухи в янтаре", окаменелого привета из далекого доисторического прошлого. Вместо ископаемой мухи мы видим разнообразные средства производства доинформационной эпохи. Все они, по факту, уже тоже стали историей: молотки, отвертки, разводные ключи и пр.

Художник поднимает тему археологизации идеи, что человек трудится исключительно, когда бьет молотком гвозди.

Алексей Яловега, "Молоток в янтаре". Фото: Дмитрий Ларин

Лучшая иллюстрация того, как изменилось представление о труде за последнее столетие – серп и молот, семантику которых очень трудно объяснить поколению, выросшему в обнимку с планшетом и айфоном.

Одна из подтем всего проекта Art Work – трансформация представлений о труде и о работе в обществе, где искусственный интеллект в ближайшие несколько десятилетий отберет у Homo Sapiens огромный процент рабочих мест.

В дополнение к кураторским текстам мы выставили таблицу с социологическими исследованиями, взятыми из открытых источников. В ней представлены данные о будущем трудоустройства, и, соответственно, количестве рабочих мест, которые просто исчезнут с лица земли.

Одного взгляда на эту таблицу достаточно, чтобы понять, какие кардинальные трансформации незаметно, но уверенно поглощают наш мир.

Ульяна Быченкова, "Где ты берёшь деньги и что ты делаешь целыми днями". Видео, 2015

Ульяна Быченкова сняла программную видеоработу, которая стала для меня своего рода манифестом всей выставки.

Это краудфандинговое обращение молодой художницы, снятое во время ее учебы в школе Родченко (в 2015 году – ред.). В этом видео Ульяна подробно описывает, на что ей нужны средства: чтобы спать, лениться, читать книжки, совершать пешие прогулки и пр.

Работа Ульяны Быченковой. Фото: Дмитрий Ларин

Ей нужно "серфить интернет, страдать, размышлять, созерцать, производить новые идеи". Ей нужны деньги, чтобы оставаться художницей.

Это, с одной стороны, очень ироничная ремарка о положении молодой художницы в капиталистической системе, которую она одновременно недолюбливает, и от которой в то же время зависит.

В видео также ставится главный вопрос о невидимом, имматериальном труде художника/художницы и границах этого труда, которые так сложно очертить. Уже в канун выставки история с этой работой приобрела продолжение.

Кто-то выложил видео в интернет, и понеслось. Народ насочинял гигантскую простыню комментариев, споря о том, имеет ли право на лень и пешие прогулки молодая художница, и художница ли она вообще, если не пишет картины и открыто заявляет, что любит поспать.

Фото: Дмитрий Ларин

Распечатанный свиток – документацию этой переписки мы демонстрируем на выставке рядом с видеоработой Ульяны.

Получилась, на мой взгляд, очень объёмная и многогранная социальная скульптура.

Андрей Бояров, "ART/WORK, COPY/PAST (Не)достоверная копия". Фото, тексты, цифровая печать, 2017

Андрей Бояров – львовский классик концептуальной фотографии. Его, к сожалению, до сих пор относительно мало знает киевский зритель.

Андрей много работает с апроприированным контентом – будь то случайно найденные на блошином рынке снимки, кадры, увиденные в медиа, или целый феномен львовской модернистской фотографии начала ХХ века.

Именно с фотонаследием модернистского Львова связана "(Не)достоверная копия", созданная специально для проекта Art WORK.

Фото: Дмитрий Ларин

Фактически, работа Боярова – это мини кураторский проект в проекте. Очень интересная стратегия в мире, где постепенно стирается граница между кураторским и художественным высказыванием.

Бояров открывает зрителю межвоенный Львов, его рафинированную культуру, далекую от современного стереотипа о городе выходного дня с пляцками, пивасом и "Альфа-Джазом".

Я, например, благодаря Андрею, открыла Львов, где Маринетти делал театральные постановки, где жил философ Роман Ингарден и другие потрясающе интересные личности, а воздух, кажется, был пропитан каким-то совершенно другим настроением. В те времена город был больше интегрирован в общеевропейский культурный процесс, чем мы сегодня можем себе представить.

Благодаря Андрею Боярову этот пласт истории искусства возвращается в современный культурный контекст.

В качестве тематической "затравки" и приглашения в орбиту своих снов о львовской фотографии художник использует классический альбом 1932-1939 годов.

Фото: Дмитрий Ларин

Автор книги – львовянка и фотоэнтузиастка Янина Мержецкая собрала целый архив снимков повреждений рук людей разных профессий.

С помощью многочисленных фотографий-цитат Андрей Бояров создает среду, которая и становится его художественным высказыванием.

Он добавляет к снимкам начала ХХ века, например, фотодокументацию инсталляции львовян Игоря и Светланы Копыстянских – классиков современного искусства мирового уровня, уехавших из страны еще в 1980-е и преданных забвению на родине.

Каждая работа Боярова – это уникальный environment, созданный специально для конкретного выставочного пространства, где внимательно и любовно продумана каждая микроскопическая деталь.

Ута Килтер, "Art&Work". Видео, перформанс, 2017

Одесситка Ута Килтер на протяжении последних 25 лет параллельно занимается перформансом и журналистикой. А значит, находится сразу в двух ипостасях прекарности.

Четверть века в культурной журналистике оцениваются нашими институциями в 400 долларов – именно такую сумму, по словам Уты, ей недавно предложили за то, чтобы приобрести весь архив ее телепередач про искусство.

Человек работал всю жизнь на энтузиазме, потому что журналистика такого рода не является суперприбыльной формой жизнедеятельности. А в результате оказался одиноким аутсайдером, без особых средств к существованию, социальных гарантий и даже без символического капитала – всех этих маленьких, но все же приятных радостей в виде признания коллег, участия в проектах и т.д.

Работа Уты Килтер. Фото: Дмитрий Ларин

Свое разочарование и растерянность Ута Килтер попыталась выразить в видео и перформансе на открытии выставки Art WORK. Разбрасывая диски с архивами своих передач, она как бы напоминала юным арт-воркерам, куда могут привести мечты о служении искусству в обществе, не имеющем понятия о защите прав работников культурной индустрии.

Апофеоз перформанса – создание черного символического покрывала из старых VHS кассет, на которых – архив 1990-х.

Я часто думаю о том, почему у нас очень многие кураторы, искусствоведы, арт-менеджеры со временем оказываются за бортом процесса.

В какой-то момент человек утрачивает первоначальный задор юности, перестаёт хотеть работать за копейки или просто выходит из моды. И всё, пиши-пропало.

Если проанализировать, то статистически случаев такого выпадения из арта среди художников, которым, как ни крути, есть что продать на рынке, все же ощутимо меньше. Да и вернуться обратно в искусство художнику гораздо проще, чем его коллеге арт-воркеру.

Если сравнить положение художников, критиков и других участников процесса, например, в девяностых, когда все жили на условной Паркоммуне, и теперь, то мы увидим, что большинство художников-выходцев из этой среды сегодня живут материально довольно обеспечено, в отличие от кураторов и искусствоведов того же поколения и той же тусовки.

Это огромный базовый разрыв. Меня лично это пугает как человека, тоже работающего в сфере искусства, но не производящего конкретный художественный объект.

Томаш Доманский. "Оммаж Марселю Прусту". Использованные чайные пакетики на досках МДФ, 1998-2017

[L]На первый взгляд, монументальное десятиметровое панно Томаша Доманского кажется продолжением стен Мыстецького Арсенала. Эта работа удивительно органично вписалась в выставочную среду.

Только подойдя поближе, понимаешь, что создано это произведение не из исторического кирпича или какого-нибудь благородного материала, а из банальнейших чайных пакетиков.

Художник начал проект в 1998 году в Гонконге, и с тех пор продолжает усердно пить китайский чай, размышлять о сущности художественного процесса и клеить использованные пакетики на доску.

Евгений Никифоров, серия фотографий из проекта "Decommunized: Ukrainian Soviet Mosaics". Фото, 2015–2017

Как в постсоветском обществе, которое еще помнит засилье коммунистических штампов, говорить о труде, который был одним из главных идеологических атрибутов коммунистической пропаганды? Ведь весь пафос труда, из-за тотального злоупотребления этой темой, в итоге превратился в пустой звук и обесценился.

Как работать с этими темами современному художнику, зная, что существовала вся эта школа монументальной пропаганды, воспевание труда, которое ни к чему не привело и не отразилось на реальной жизни людей?

Фото: Дмитрий Ларин

Как говорить о труде, не попадая в штампы? И проговаривать распад прошлых эстетических и идеологических систем?

Этот проект Евгения Никифорова – часть его книги-исследования о советских мозаиках Украины. Он очень удачно лег в концепцию выставки. Там есть мозаичные сцены, воспевающие труд, а также картины распада и разрушения.

Когда большие нарративы прошлого отправляются на свалку, мы вынуждены учиться заново проговаривать важные темы.

Фото: Дмитрий Ларин

О подобных трансформациях говорит и работа Вовы Воротнева. Фотография "Труд возвышает", документирует один из наиболее значительных художественных проектов последнего времени.

Проект Воротнева "ЗА/С ХІД" – пеший поход художника через всю Украину в Лисичанск, куда он нес кусок угля из родного Червонограда.

Выставленное в рамках выставки Art WORK фото – отрывок инстаграм-травелога художника.

Фото: Дмитрий Ларин

Случайный снимок – тоже про труд и про жонглирование опустошенными знаками, но к советскому пафосу тут добавляется поэтика капиталистического рекламного логотипа, которая, впрочем, точно также ветшает и превращается в трогательную меланхолическую нелепость.

Каролина Мельницка, "Mama MoMa Tata Tate". Анимация, 2014

Молодая польская художница собрала названия художественных работ, закупленных в коллекцию двух крупнейших музеев современного искусства – MoMA (Нью-Йорк) и Tate Modern (Лондон).

Кажущаяся бесконечной бегущая строка показывает гигантский объем художественных работ, попавших в заветные "святая святых".

Фото: Дмитрий Ларин

Однако большинство из этих произведений, скорее всего, так никогда и не увидит зритель. При всем желании физически все эти работы не могут быть продемонстрированы на выставках, большинство из них так и останутся строчкой в бесконечном каталоге. Это своего рода кладбище искусства.

Часто для художника предел мечтаний – что его работу купит большой музей. Однако шанс, что такой музей что-то приобретет и покажет - мизерный.

Александр Мильштейн, "Воскресник". Бумага, шариковая ручка, фломастеры, пастель, 2015-2017.

Харьковчанин, много лет живущий в Мюнхене, Александр Мильштейн, в первую очередь, известен как писатель, номинант всевозможных литературных премий.

Фото: пресс-служба Арсенала

Лично для меня он – многолетний френд и собеседник в Фейсбуке. Рисование Мильштейна – слегка аутсайдерское, импульсивное и чрезмерное – в чем-то очень похоже на его тексты, а в чем-то радикально от них отличается.

Фото: пресс-служба Арсенала

Признаюсь, лично меня больше завораживают рисунки, а также тот факт, что в 50 лет их автор не побоялся плюнуть на всех и решился назваться художником.

Роман Михайлов, "Случайная реальность". Рубероид, ДСП, известь, 2017.

Роман Михайлов использовал уже ставшие для него привычными промышленные материалы. Получились мощные и сильные работы, очень выразительные и трудоемкие.

Недавно в Мыстецький Арсенал приходила на экскурсию Марина Абрамович (основательница Института перформанса в Нью-Йорке – ред). Когда она увидела Рому за работой и услышала, что всего через несколько дней открытие выставки, то посоветовала нанять 50 китайцев, чтобы успеть в срок.

Довольно уничижительная рекомендация, говорящая, в первую очередь, о том, как сама великая и очаровательная Марина мыслит в рамках реализации своих проектов.

Роман Михайлов "Случайная реальность". Фото: Дмитрий Ларин

Но Рома обошелся без китайцев, всё закончил и не подвел. Честно говоря, это один из самых трудолюбивых в буквальном смысле этого слова художников, которых мне доводилось видеть в своей жизни.

Философы уже более ста лет говорят о важности человеческой сексуальности. Но ведь не только она делает погоду в нашем внутреннем ландшафте.

Продуктивность, творчество, созидание, "демиургическая" функция – не менее важные вещи, делающие нас собой. Человек именно потому и человек, что он что-то производит, трансформирует мир.

В этом вопросе для меня много не только политического, но экзистенциального напряжения. В ближайшее время мы можем допреображать окружающую реальность до такого состояния, что непонятно, нужны ли в ней будем мы сами.

Роман Михайлов "Случайная реальность". Фото: Дмитрий Ларин

Меня забавляет, что человек сначала создал компьютер, трудом огромного количества учёных изобрел искусственный интеллект, который сам себя развивает, а теперь начинает придумывать истории, в которых Бог – это тоже компьютерная программа, и пытается с помощью этой гипотезы объяснить мироздание.

Иногда мне кажется, что то, что принято называть Богом – это та неуловимая, очень малая и одновременно огромная частичка, появляющаяся в качестве бонуса творческого взаимодействия ряда людей.

Когда мы вместе поем, то песня – это вовсе не сумма голосов всех поющих, а что-то немножечко большее. Точно так же и с фильмами, и с арт-проектами, и любыми коллективными процессами, построенными на принципе симфонии.

Екатерина Сергацкова, специально для УП.Культура