Наталья Ворожбит: Сегодня пьесы зачастую основываются на реальных событиях

Наталья Ворожбит – одна из немногих в Украине, кого можно назвать "реформатором" театра и драматургии. Именно она организовала в 2011 году фестиваль "Неделя актуальной пьесы", создала уникальный документальный "Театр переселенца" и задала, по сути, новый уровень драмы.

В конце "нулевых" Ворожбит стала известна широкой аудитории, когда написала сценарий российского сериала о подростках "Школа". Затем прогремела пьесой "Зернохранилище" про Голодомор, которую поставили на сцене Королевского Шекспировского театра в Англии. Еще несколько ее пьес ставили в России и Англии.

На родине же ее произведения ставят редко. Впрочем, этой зимой мобильный "Дикий театр" вернул на сцену спектакль "Вий" по ее пьесе, которую она написала по мотивам повести Гоголя и которая была поставлена режиссером Максимом Голенко в 2014 году.

Ворожбит известна и своими работами для телевидения и кино. Сегодня готовятся к съемкам два сложных, но обреченных на внимание публики проекта – многосерийный фильм про защиту донецкого аэропорта (режиссер — заслуженный артист Крыма Ахтем Сеитаблаев) и кино по роману Сергея Жадана "Ворошиловград" (режиссер — сооснователь радио "Аристократы" Ярослав Лодыгин). Сценарии к обоим фильмам Ворожбит писала последний год.

УП.Культура поговорила со сценаристкой и драматургом о том, за что она смогла полюбить Донбасс, об уникальных историях, которые стали известны благодаря "Театру переселенца", и о том, почему театр в Украине до сих пор консервативнее, чем любой другой вид искусства.

— Почему ты взялась за сценарий "Ворошиловграда"?

— Потому что мне его предложили. Жадан интересен и роман мне понравился. Впрочем, три-четыре года назад это было бы для меня не так интересно. Все-таки сейчас, на фоне всех событий, он звучит совершенно по-другому.

Драматург и сценарист Наталья Ворожбит. Фото: Дмитрий Ларин

Благодаря этому роману изучаешь мир, который мы потеряли. Три-четыре года назад Донбасс не был никому интересен, мне тоже было, грубо говоря, наплевать, а тут мне стало интересно, как будто лично у меня что-то отобрали.

— Как думаешь, это роман про Донбасс или про поколение?

— Одно другого не исключает. Там с поколением тоже не все понятно. Многие, кто прочитал роман, думают, что это про 1990-е. А на самом деле действие романа проходит где-то в 2008 году, поэтому он о нескольких поколениях.

— А что самое важное ты оттуда почерпнула?

— Мне понравилась атмосфера. Я всегда говорю о том, что Америку я полюбила задолго до того, как там побывала. Я начала читать американскую прозу, а там такая тоска и безнадега, какая-то такая странная романтика в этих бескрайних просторах, в скучных, однообразных заправках, в бесконечной монотонности. Это своего рода магия.

Когда я туда поехала, я уже была влюблена в Америку, и все, что я представляла, подтвердилось.

То же самое произошло, когда я прочитала "Ворошиловград". Есть какая-то странная поэзия и магия в этом крае, не симпатичном, на первый взгляд, индустриальном, с людьми, которые сами не могут ответить на вопрос, кто они – украинцы, русские, принадлежат ли они к какому-то государству. Что это за племя?

Когда читаешь эту книгу, то вдруг попадаешь под это обаяние, тебя начинает туда тянуть. Ты вдруг понимаешь, почему эти люди борются за свою заправку, почему для них это так важно. Это возвращение к своим корням.

Человек уехал, думал, что он состоялся где-то там, в Харькове, занимаясь бесполезной деятельностью, но только вернувшись домой, куда он совершенно не хотел возвращаться, он начинает бороться за что-то совершенно незначительное, за эту заправку. Мне кажется, это про то, что сейчас происходит.

— Как думаешь, что этот фильм в итоге даст широкому зрителю и на что он может претендовать?

— Я не знаю. Было бы хорошо, если бы мы смогли лучше понять своих сограждан и самих себя.

— Ты часто ездишь на Донбасс?

— Не часто, но езжу. Последние год-полтора регулярно.

— Какие ты сделала для себя открытия?

— Поняла, что глупо судить о людях, не побывав там, не познакомившись непосредственно с ними, не пожив там какое-то время.

Я и раньше подозревала, что это все стереотипы о жителях Донбасса. Собственно, потому я и поехала туда в первый раз прошлой зимой. Это был бесконечный кошмар – слушание новостей, чтение фейсбука и все остальное.

Режиссер Ярослав Лодыгин, продюсер Владимир Яценко, сценарист Наталья Ворожбит и писатель Сергей Жадан. Фото: Natalia Vorozhbyt

В первый раз мы ехали туда как в страшную враждебную страну. Да и собственно ехать было страшно: по дороге мы заполняли анкеты, в которых указывали, где у нас родимые пятна и шрамы, на тот случай, если мы подорвемся, чтобы нас смогли идентифицировать. Становилось все страшнее с каждой секундой.

Приехали, а там недавно освобожденный Славянск, еще куча разрушенных домов, меньше трех человек ходить нельзя, по газонам нельзя (попадаются мины и неразорвавшиеся снаряды. – УП). У нас было чувство, будто везде враги. И точно так же нас встретили дети, школа, учителя – с тем же чувством.

Но прошло больше года и это все кажется таким нелепым вздором. Мы друг друга узнали и стали друзьями.

— За что, по-твоему, можно полюбить Донбасс?

— В индустриальных пейзажах есть определенная красота и ужас. Если бы у меня был выбор, где стареть: в Европе или в каком-то индустриальном городе, то, наверное, я бы выбрала какой-то европейский городок. Но в том, что касается страсти и эмоций, определенно интереснее получать впечатления в таких местах, как Донбасс.

Там люди не заморачиваются о том, что будет с их жилищами через пять лет. Они как будто приехали ненадолго. Но ведь эти их дома-коробки влияют на менталитет, наверное. Они по-другому относятся к жизни.

— Давай про театр. Возможно, это мои личные впечатления, но есть ощущение, что театр в Украине живет какой-то отдельной от реальности жизнью. И даже современные постановки все равно переосмысляют классику, как, например, твой "Вий". Почему так?

— Написать "Вия" меня попросили. Я бы в жизни сама его не написала, я не люблю адаптировать.

Cцена из спектакля "Вий 2.0" Максима Голенко по пьесе Натальи Ворожбит

Это Влад Троицкий заказал: "Наташа, напиши, пожалуйста, по "Вию" что-нибудь на современный лад, чтобы были французы".

Сама бы я не стала за это браться. Зачем мне Гоголь? Я могу написать про украинскую деревню, у меня есть куча текстов.

— Их не ставят?

— Ставят. Все ставят. Просто история повторяется. Станислав Моисеев из театра имени Ивана Франко, когда пришел туда худруком, тоже ко мне обращался, просил написать современную интерпретацию малоизвестной пьесы.

Они все боятся рисковать. Мы верим классике, она проверена годами, у нас к ней есть пиетет. А кто вы, молодые?

В результате, конечно, получается совершенно оригинальное произведение, как этот "Вий" — это, по сути, пьеса "по мотивам", но им от этого спокойнее. Это же по Гоголю. И зрителям могут сказать, что все плохое – от современного автора, а все хорошее – от Гоголя.

— Проблема в консерватизме?

— Да, у нас очень консервативный театр. Если молодое кино уже продвинутое, да и во всех сферах искусства более-менее есть движение, то с театром вот так.

В принципе, Шекспир тоже писал по классическим сюжетам. То есть ничего плохого в том, чтобы переосмысливать классику, нет. Но существует много интересных современных текстов. Просто украинский театр не берет такие тексты.

Ну, и понятно, что во всех этих театрах сидят динозавры, которые не пускают ни молодую режиссуру, ни молодую драматургию. Но я таким театром не занимаюсь. Я о них даже не хочу ничего говорить. Я и так их все время ругаю.

— Ты в какой театр ходишь?

— Я в свой хожу. Пять лет назад мы начали делать фестиваль "Неделя актуальной пьесы", и сначала тексты, которые нам приходили, были ужасны. Ощущалось, что люди, которые присылают заявки на фестиваль, театра не видели и знать не знают, что это такое. Но с каждым годом процесс налаживался, возникли какие-то интересные авторы.

Наталья Ворожбит: "Во всех наших театрах сидят динозавры, которые не пускают ни молодую режиссуру, ни драматургию". Фото: Дмитрий Ларин

На самом деле за последние годы очень много было сделано в театральной сфере, потому что сейчас уже даже в академических театрах ставят современную украинскую драму.

Вот у нас появился еще "Театр переселенца", и мы не хотим на этом останавливаться, хотим создать Институт драмы, который будет ставить эксперименты и показывать современную украинскую драматургию.

— С чем ты связываешь бум документальных театров и вообще документального в искусстве?

— У нас много не только документальных, но и просто современных, сочиненных в наши дни пьес. Документальный театр – всего лишь один из видов, инструментов для современного театра, который очень активно используется. Сегодня тенденция такова, что даже сочиненные пьесы зачастую основываются на реальных событиях.

— Откуда такая тенденция?

— Действительно вдруг стало о чем говорить. Все же мы пережили что-то невероятное за последние годы. И надо как-то этот опыт использовать. И количество этих людей так велико, что в сообществах легко возникают новые течения и целые театры. Время диктует.

— То есть театр – это новый способ поговорить о проблеме?

— Да, причем очень удобный, потому что тебе не надо огромных бюджетов, как в кино, у тебя есть живой контакт со зрителем, что очень важно.

В каком-то смысле театр несравним с кино. Ведь ты тут же видишь реакцию зрителя. А современный театр, как правило, допускает даже обсуждения после спектакля, зрителя задействуют в процесс, и ты уже не понимаешь, кто ты – участник или не участник.

Вопрос дискусионный: можно ли говорить о происходящих событиях, о войне, о переселенцах, сочинять об этом пьесы? Многие говорят, что нужно отрефлексировать, чтобы время прошло. Но это не всегда работает.

Иногда важно сразу написать, пока живы люди, которые могут тебе о чем-то рассказать, пока ты можешь эмоцию схватить. Может, через пару лет тебе уже не захочется об этом писать.

Наталья Ворожбит: "Театр несравним с кино. Ведь ты тут же видишь реакцию зрителя". Фото: Дмитрий Ларин

Так что документальный театр оказывается очень удобным инструментом. Это некий документ, свидетельство. А через какое-то время уже можно будет разбираться, что это было.

— Какие истории, рассказанные в "Театре переселенца", поразили тебя больше всего?

— Из Донецка приехала пара. Он чернокожий, она украинка, у них трое прекрасных сыновей, чернокожих. Они рассказывали про то, как поехали пять лет назад в Нигерию, в деревню. Их прекрасно встретили, но ночью они проснулись от обстрела. Деревни начали между собой воевать. Они чудом остались живы.

Они описывали, как они прятались, когда заходили люди с оружием. И когда вернулись в Донецк, она ему сказала: "Фух, слава Богу, что мы вернулись в Украину. У нас такого быть не может".

И тут проходит пару лет, и они переживают этот же ужас в Донецке. В итоге они переезжают в Киев, и в первые же дни их старшего сына избивают в метро парни с "тризубами". Вот как это все могло случиться после Майдана? Сумасшедшая история.

Еще у нас есть 65-летняя женщина — Наталья Николаевна из Алчевска. Она всю жизнь проработала на заводах, но всегда мечтала заниматься театром. И вот в 59 лет она поступает в "кулек" (Киевский национальный университет культуры и искусства. — УП) на режиссера-кукольника. На тот момент у нее не было высшего образования. После учебы она начала работать с детьми-инвалидами и делать с ними спектакли.

Потом начинается война, она переезжает в Киев, поступает на магистратуру, начинает учиться, живет в каких-то очень тяжелых условиях. Теперь Наталья Николаевна со своими куклами участвует в наших спектаклях, и мы хотим сделать для нее отдельный спектакль, чтобы она смогла элементарно зарабатывать деньги, потому что ей не на что жить.

Иван – один из героев спектакля "Розарий" "Театра переселенца". Фото: Олександра Желєзнова

А скоро (в конце апреля. – УП) мы планируем делать спектакль про Крым вместе с режиссером Ахтемом Сеитаблаевым.

— Что из этого может получиться потом? Ведь в "Театре переселенца" истории рассказываются, но они остаются в том же помещении, где и были рассказаны.

— Да, причем эти спектакли нельзя играть долго. Это один-два, максимум три раза, потому что люди от постоянного повторения теряют органику. Это ведь не актеры, они утрачивают эмоцию, когда повторяют свою историю.

Остается лишь то, что эти люди нашли друг друга, смогли рассказать свою историю и сделать спектакль вместе. То есть они уже не пациенты, которые пришли к доктору, а актеры, и это вдохновляет их, помогает им очень.

— Ты еще пишешь сценарии для телевизионных проектов?

— Да, я три года вообще не писала для телевидения, у меня был серьезный "передоз".

Естественно, мне никто не предлагает оригинальную историю, но мне предложили написать современную версию "Кайдашевой семьи" — фильм на 12 серий. Честно говоря, получаю огромное удовольствие. В детстве я читала эту книгу сто раз, и сейчас, когда я взрослой начала ее перечитывать, она оказалась не такой смешной. Но она очень много говорит о нас, украинцах. Там описаны все наши беды.

Наталья Ворожбит: "Мне предложили написать современную версию "Кайдашевой семьи" — фильм на 12 серий". Фото: Дмитрий Ларин

А еще я написала сценарий к фильму про донецкий аэропорт. По нему Сеитаблаев, который выиграл питчинг Госкино, будет снимать фильм.

— Каково это – написать сценарий про аэропорт?

— Это было очень тяжело. Когда я его сдала, мне стали писать уже другие люди: "Наташа, мы хотим заказать вам сценарий про аэропорт". Застрелиться. Нет, больше нет!

Прошлой зимой, когда аэропорт еще не был взят, ко мне обратился Сеитаблаев и рассказал про свою идею снять об этом фильм. А у меня какая-то дурная особенность соглашаться на какие-то совершенно невозможные идеи. В 30 лет я написала пьесу про Голодомор. Как? Потому что мне был сделан вызов, и я принимаю такие вызовы.

Познакомилась с военными, которые там были, съездила на фронт, взяла интервью у ребят, которые там воевали. И написала. Всем нравится.

— Что из этого получится?

— Это военная драма об истории одной ротации, о том, как ребята в течение двух недель живут под аэропортом, воюют, сближаются, кто-то погибает…

Вообще это такой ужас, когда ты девочка и тебе надо писать про войну. Мои консультанты читали и говорили, например: "Откуда 30 танков?! У нас и трех не было!" Десантники читали: "А почему здесь десантники бежали, как такое может быть?"

Наталья Ворожбит: "Вообще это такой ужас, когда ты девочка и тебе надо писать про войну". Фото: Дмитрий Ларин

— Про аэропорт уже вышел фильм…

— Документальный? (Фильм "Аэропорт" Шахиды Тулагановой. – УП). Я его видела. Он плохой.

— Он вызывает дискуссию. Стало понятно, что про аэропорт очень сложно рассказывать, потому что есть несколько сторон, даже не две. Есть люди, которые по-разному воспринимают все, связанное с этой историей. И плюс еще есть отдельный герой – украинское общество, в котором идут ожесточенные дискуссии, как кого называть, можно ли критиковать Генштаб. Как ты соблюдала этот баланс?

— Я решила рассказать человеческие истории. Я взяла парней разных типажей и попыталась показать эти события через человеческие взаимоотношения. Там и Генштаб критикуется, и поднимаются многие острые вопросы, языковые в том числе.

Главный консультант, который меня возил туда, все одобрил, похвалил, а для меня это было самое главное. Больше всего я боялась его оценки. А вчера мне смс прислали: "Вакарчук прочитал, ему очень понравилось, и он согласен написать музыку!"

В общем, я старалась не уйти в пафос, в слезливость, сопливость. Очень просили лав-стори, но я ее только намеком в одной серии сделала, потому что ну какие девочки в аэропорту?

Не знаю, что из этого получится, но я этой темой год жила и только сейчас выдохнула. Дальше, конечно, самое сложное – как его снять.

Вообще самое удивительное – вроде сейчас кризис, ужас, проблема с деньгами у всех, но мне поступает столько хороших, интересных предложений сценариев для фильмов и сериалов, что я даже не могу себе столько позволить.