Меелис Муху: Когда на восточной Украине начались события, в Эстонии началась паника

Каким может стать стремительно формирующееся "украинское Приднестровье" спустя двадцать лет? Видимо, примерно таким же, как и настоящая Приднестровская Молдавская республика, где с момента объявления независимости не поменялось ничего, кроме президента. Регион живет так, будто девяностые не заканчивались: сплошь бедность, высокая смертность, низкая культура.

Приднестровье – русско-молдавское гетто, замершее в развитии с 1992 года и охраняемое российскими войсками. И в этом замке из песка, возведенном на территории современной Европы, проходят непризнанные выборы и течет своя жизнь.

Документальный фильм "ПМР" (2013) о жизни Приднестровской республики, снятый эстонским режиссером Меелисом Муху совместно с Кристиной Норман, рассказывает в том числе и о том, как могут выглядеть Донецкая и Луганская "народные республики" спустя несколько лет. В кино сквозят излюбленные сепаратистами образы Че Гевары, советские флаги и красные ленты, квази-патриотические песни и парады российской военной техники.

Перед премьерой "ПМР", которая состоится 14 ноября в Киеве, корреспондент "Украинской правды. Жизнь" поговорила с режиссером Меелисом Муху о том, как постоянная слежка мешала снимать, о боязни людей рассказывать свои настоящие истории и о том, как эстонцы боятся, что восточная часть захочет присоединиться к России.

– Почему вас заинтересовала история с Приднестровьем? Вас с ним что-то связывает?

– Нет, прямо ничего не связывает. Получилось так, что я показывал свой фильм "Алеша" (фильм о переносе памятника "Бронзовый солдат" из центра на окраину Таллинна в 2007 году – ред.) в 2009 году в Кишиневе.

После показа ко мне подошла девушка родом из Приднестровья и сказала, что у них там очень много разных памятников, и если я хочу увидеть настоящую страну с памятниками, то должен приехать туда. Мне как документалисту стало интересно, и я стал изучать этот вопрос.

В Эстонии Приднестровье называется "Транснистрия". Углубившись в исследование Приднестровья, я начал следить, как одна эстонка, попавшая в Европарламент, стала главной в группе по Молдове. Каждый год она делала доклад о Приднестровье, и этот доклад было очень интересно читать. Тогда же я понял, что не все так, как она пишет. Чувствовалось, что что-то не так.

При этом никто из моих знакомых не знал ничего о Приднестровье. На карте видно, что эта территория находится в Европе, и для меня стало сюрпризом, что люди, живущие в Европе, не знают, что есть такие места. Как документалист я хотел использовать этот факт и сделать фильм, чтобы показать эстонцам и вообще европейцам, что это такое.

Конечно, я был не первый.

– Что вам удалось в этом фильме показать, а что не удалось?

– Там очень трудно снимать. Ты должен получить официальное разрешение. Они свое государство очень защищают, создают правила, при которых трудно снимать.

Ты можешь поехать туда как турист, тебе не нужна виза, но если ты хочешь делать фильм или заниматься журналистикой, за тобой будут следить.

Если ты журналист из России или Украины, тебе легче. Даже если ты приедешь из Англии или Америки, легче. Но если ты придешь из Эстонии и других стран Прибалтики, будет очень трудно.

– Почему?

– Я сам слышал специальную риторику Смирнова и не уверен, что при новом президента она поменялась. Там говорят о том, что во всем виноваты прибалты: когда Советский Союз рухнул, в конфликте с Молдовой оказались виноваты прибалты, потому что показали пример для Молдовы по отсоединению от Советов.

В 2008-2009 годах я останавливался в гостинице "Аист", в которой очень интересная ценовая политика. Три разных категории: первая – для местных и россиян, вторая – для иностранцев, и третья – для иностранцев из государств Балтии и Грузии. Для них была самая высокая цена. Для меня это было удивительно, я платил больше всех. Но я старался относиться к этому без эмоций, иначе это затруднило бы работу.

Мелис Муху на съемках нового фильма об исторических реконструкциях. Фото с ФБ Муху

Наши телефоны прослушивали. Когда мы пообщались с местными оппозиционерами, на нас вышли люди из Министерства информации, где нужно аккредитоваться, и сказали: вы же люди хорошие, мы бы хотели, чтобы в следующий раз вы смогли приехать, поэтому не надо общаться с этими и теми, ладно? Они дали нам сигнал, что нужно выбирать "правильных" героев.– Это трудно объяснить. Такого человека, который за нами следил, мы прямо не видели. Но чувствовали, что такие люди есть.– Как шла работа под надзором? К вам "прикрепили" специального человека, который следил за тем, что вы снимаете?

Хотя, конечно, мы знали о таком, потому что уже был скандал с Эрнестом Варданяном, журналистом, которого арестовали в 2010 году якобы за шпионаж. Эти аресты продолжаются до сих пор.

На выборах в Приднестровье в 2011 году были проблемы даже с российскими телеканалами, потому что произошел конфликт между Москвой и Тирасполем. Москва не хотела, чтобы Смирнов продолжал свое президентство, там "выбрали" уже другого президента.

И они отправляли туда журналистов, которые делали очень критические сюжеты из Приднестровья – не говоря прямо о том, что в Приднестровье плохо, но намекая, что Смирнов плох.

Один из наших героев писал на нас рапорты в КГБ (Приднестровья – ред.), мы быстро это поняли. В первый раз было трудно свыкаться с этим, а потом привыкаешь. И все равно есть ощущение, что неудобно, некомфортно работать.

Когда мы узнали, что в 2011 году будут выборы, мы стали их ждать, потому что поняли, что Смирнов просто так не уйдет. Для нас он был очень интересным персонажем, и мы стали следить за ситуацией. Это дало нам возможность изучить прошлое: как было образовано это государство, как случилось, что оно пришло в такой упадок. Не очень легко было найти всю информацию.

– У вас там не возникло ощущение, что Приднестровская республика – это такой карточный домик? Когда общались с руководством, не показалась ли она вам эфемерной?

– Мне кажется, у тебя в голове другая картинка на основании того, что ты сейчас видишь на востоке. Давай попытаемся говорить другими словами.

– На основании моего опыта возникает неизменное впечатление, что это обман, система, построенная на лозунгах, которые были придуманы не этими людьми, и сама республика стоит на шатком постаменте...

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но для нас было очень интересно смотреть на прошлое и видеть, как в 89-91-х годах выходило так много людей на улицы.

Мы хотели понять, почему они все вышли, как это возможно. Как можно повлиять на умы так, чтобы 10-20 тысяч человек вышли на улицу?

Это не так просто. Мы же не можем сказать, что все эти люди были глупыми. У них была определенная проблема. Да, кто-то использовал эту проблему, взял и сделал все под себя. И мы встретили некоторых оппозиционеров, которые считают, что тогда все было сделано незаконно.

Приднестровье было территорией, которая в советские времена была очень богатой: там были заводы, колхозы, хороший климат, большие военные базы. С 70-х там отдыхали российские военные офицеры, многие там остались, получили жилье.

А в 89-м ситуация поменялась: оказалось, что в Кишиневе решили говорить только на румынском – и те, кто привык говорить по-русски, возмутились. У русских началась паника, как жить дальше.

В общем, снимая фильм, мы поняли, почему началась эта война. И параллелей с восточной Украиной, конечно, очень много...

Ты же знаешь, Владимир Антюфеев работал в Приднестровье министром госбезопасности (ныне "вице-премьер "ДНР" по работе с правоохранительными органами" – ред.), Стрелков и многие другие – тоже оттуда.