Живая библиотека Донбасса. Константин Реуцкий, правозащитник

"Живая библиотека Донбасса" - серия историй про уроженцев Донецкой и Луганской областей, инспирированная одноименным проектом платформы культурных инициатив ИЗОЛЯЦИЯ, которая была вынуждена покинуть пространство арт-завода в Донецке после того, как 9 июня его захватили боевики.

Март 2014 года. У ворот Крымского республиканского военкомата стояла группа людей. От холода некоторые переминались с ноги на ногу: шел третий час дежурства.

В этом военкомате удерживали активистов Автомайдана, приехавших в Крым поддержать митинги за единую Украину. Один из этих людей снимал происходящее на смартфон в режиме прямого эфира, флегматично комментируя бездействие охранников военкомата – "зеленых человечков" и казаков.

Это был луганский правозащитник Константин Реуцкий.

Позже, когда военные в черных масках с винтовками скрутили его и попытались отнять телефон, на который он снимал, он так же флегматично разжал пальцы.

Спустя несколько дней Костя уже проводил митинг перед воротами захваченного "зелеными человечками" министерства внутренних дел АРК, держа в руках плакат с фотографиями пропавших в течение марта активистов. Там же, неподалеку, стоял соорганизатор митинга, кинорежиссер Олег Сенцов, спустя два месяца задержанный ФСБ по подозрению в терроризме.

Через пару часов после митинга к Косте подошел сотрудник ФСБ и намекнул, что ему стоит поскорее уезжать из Крыма в Луганск и позаботиться "на всякий случай" о собственной семье.

Константин Реуцкий – один из основателей луганской правозащитной организации "Поступ". Именно "Поступ" с 2012 года занимался защитой по громкому делу нигерийского студента Олаолу Сунками Феми, которого обвиняли в покушении на убийство, хотя на самом деле на него самого в Луганске напали пятеро расистов, от которых пришлось отбиваться.

В апреле этого года Олаолу вышел на свободу с условным сроком, а "Поступ" в то время решал уже другую задачу: как избежать "крымского сценария" для Луганской области.

Когда в Киеве начался Майдан, люди вышли на улицы Луганска на следующий же день. Реуцкий стал одним из главных активистов революции: участвовал в митингах, пикетах до тех пор, когда в конце апреля ситуация в городе не стала слишком опасной.

Однажды правозащитник попытался вступить в диалог с руководством сепаратистов, и первый разговор даже увенчался успехом, но вскоре обстановка в городе кардинально поменялась, и Костя вынужден был уехать из родного города.

Теперь он регулярно ездит в зону АТО, снимает сюжеты для "Громадского телебачення", собирает информацию о ситуации в военных частях и помогает журналистам.

Я родился в Хабаровске, на Дальнем Востоке. В Луганск меня перевезли, когда мне исполнилось два года, и там я прожил 36 лет. Еще пару лет в школе учился в Хабаровске, но потом снова вернулся. Так что я почти коренной луганчанин, считаю его своим родным городом.

Учился на инженера-технолога в бывшем машиностроительном институте, который потом стал Восточноукраинским национальным университет им. Даля. После училища, перед институтом, работал слесарем широкого профиля на заводе имени Октябрьской революции "Луганский тепловозостроительный завод", крупнейшем в СССР предприятии по производству локомотивов.

Так что я, пожалуй, трушный донбассовец.

Да и рос я в восточных кварталах Луганска, на рабочих окраинах. Со мной рядом жили неплохие ребята, но в целом эта среда никогда не была мне близка. Людей готовили к прозябанию, к трудной жизни рабочего – такая была риторика в девяностые.

Несмотря на то, что в моем окружении было немало хороший людей – честных, не подлых, идеалистов – кое-кто из них стал в итоге сторонником сепаратистов.

Моя бывшая одноклассница однажды сдала меня "сепарам" во время одного из митингов. Это было в апреле: я снимал видео и общался с людьми возле захваченного здания СБУ.

Она подошла к так называемой самообороне, показала им на меня и сказала: вот, смотрите, свободно разгуливает украинский фашист.

Ко мне подошли, у нас была долгая беседа с этими людьми. Но тогда движение еще было разделено на "здание" - СБУ – и "улицу".

Так вот, в здании сидели вооруженные боевики, а на улице - просто массовка в поддержку, невооруженные, хоть и по-своему опасные люди. Они не сильно контактировали друг с другом, у них были разные координаторы. "Здание" скрывало от "улицы" свои планы. Так что в тот день меня не тронули, а позже с той одноклассницей мы поговорили, подискутировали.

За последние годы люди в Луганске очень сильно поменялись. Многие изменились в худшую сторону, некоторые пошли по нормальному пути. Кто-то ушел в криминал, кто-то стал классическим люмпеном. А кто-то стал граждански активным человеком, идеалистом.

На самом деле в нашем луганском обществе много интересных людей. В соседнем доме со мной жил, например, Андрей Портнов, бывший глава секретариата президента, знаменитый коррупционер и организатор митингов за Януковича во время Майдана.

Я знаю его с детства.

К сожалению, он и некоторых моих друзей потянул за собой, даже одного лучшего друга детства. Хотя мы читали одни и те же книги, слушали одну музыку, у нас были одинаковые идеи о том, как поменять мир, но он в определенный момент выбрал другой путь.

Правозащитником я стал еще в конце девяностых. У меня и у небольшой группы знакомых были идеи об изменении общества, мы ощущали необходимость сделать что-то, чтобы общество вокруг стало справедливее.

После нескольких неудачных попыток устроиться на работу и создать бизнес, мы решили заняться общественной деятельностью и быть пусть не очень богатыми, зато полезными.

Мы начали с помощи беспризорным детям в 2000 году. Так появилась первая организация "Поступ". Работали на голом энтузиазме и вообще не знали, как это делается, но были полны филантропических порывов.

Познакомились с такими же людьми в Донецкой области, которые были готовы поделиться опытом, и открыли центр для бездомных детей.

Искали ресурсы, как правило, просто материальные – еда, средства обогрева. Получили почти бесплатную аренду помещения и там принимали детей, кормили, общались, лечили, и пытались как-то реинтегрировать в общество.

Тогда столкнулись с тем, что помимо гуманитарных проблем есть немало трудностей, связанных с нарушением прав детей. Увидели административную машину с коррупцией, воровством, и постепенно стали заниматься правозащитной деятельностью.

Автор фото - Анна Грабарская

Правозащитник – это человек, который постоянно себя подставляет, скандалит и влезает в конфликты. В апреле этого года мы с товарищами в Луганске попытались найти пути примирения, увидев, что конфликт можно решить мирным путем.

Основная часть требований, звучавших у протестующих, сильно перекликалась с требованиями протестующих на Майдане: честная власть, справедливое распределение ресурсов, контроль власти, реформа местного самоуправления, децентрализация.

Мы стали искать возможности договориться, выходили на разного уровня лидеров движения, беседовали с рядовыми протестующими.

Это было трудно, но не было случая, когда мы не приходили к какому-то общему знаменателю. Все начиналось с оскорблений, обвинений, но через 15-20 минут разговора мы понимали, что мы не враги, а враги у нас общие.

Мы уже пришли к определенному взаимопониманию с лидерами "улицы", но не могли найти выход на лидеров вооруженных боевиков. Мы видели, что они тоже ищут выход из этой патовой ситуации.

Насколько я знаю, представители украинского правительства тоже вели с ними переговоры и, как мне казалось, достигли успехов, потому что риторика стала меняться: "народный губернатор" Валерий Болотов со сцены делал заявления, которые не нравились многим на площади, о компромиссах, о том, что часть требований удовлетворена, и надо остановиться.

Мы хотели попасть в здание и поговорить с кем-то из "полевых командиров", и нам обещали, но все время пробрасывали. А однажды на одном из митингов нас в очередной раз опознали как "фашистов" и "Правый сектор", отдали в руки самообороне, и та завела нас в здание как пленников.

Но мы сразу потребовали встречи с руководством и объяснили, почему мы этого хотим. Дальше было несколько сложных часов разговоров о том, что мы ищем пути мирного урегулирования ситуации. Помню, наши друзья жутко переживали, пока мы не вышли из СБУ.

Увы, встретиться с Болотовым и другими медийными фигурами не удалось, зато поговорили с командирами. Один из них представился жителем Артемовска, бывшим СБУшником. Это был умный человек, и в конечном счете мы говорили о том, что цели у нас в большей степени общие – изменить общество и сделать его удобным для людей. Но ничего из этого не вышло. Люди, которые соглашались с нами днем, вечером зачем-то нападали на наших активистов.

Потом мы шли опять к этим людям, пытаясь понять что произошло, они возмущались и обещали наказать. А потом мы поняли, что это такой проброс.

К концу апреля третья сторона, вероятнее всего, увидела, что существует вероятность, что лидеры сепаратистов пойдут на компромисс с украинским правительством, и через границу поехало много оружия, казаков и российских добровольцев.

Оружие раздавали практически любому желающему, кто мог убедить в том, что настроен пророссийски. Ситуация вышла из-под контроля в том числе у Болотова и Ефремова и всех, кто это затеял.

Луганск – это город, который всегда обходили любые потрясения. Люди там просто не хотят никаких проблем и стараются избегать напрягов, поэтому они часто шли на поводу у местной власти, у правительства Януковича.

Сказали им выйти на митинг против фашистов, - они вышли, хотя они не понимают, о каких фашистах речь, но им не нужны лишние проблемы на работе. Да, это неприятно, но я могу понять мотивацию этих людей.

На самом деле предпосылок к развитию гражданского конфликта там не было. Когда мы организовывали протестные акции прошлой зимой, мы видели гораздо меньше ненависти и негативной реакции, чем в 2004 году. Не было готовности к силовому противостоянию, не было и обиды за некий украденный выбор, как это было во время "Оранжевой революции", когда людей заставили думать, что Майдан украл президента, за которого они проголосовали.

А в этом году уже всем было понятно, что Янукович - мудак. Мало кто был им доволен. Думаю, что люди хотели изменений, но боялись проявить позицию.

На "антимайданах" люди говорили о том, что они устали от того, что их два десятилетия обманывают, обворовывают, устали от чиновников и депутатов, которые врут, крадут предприятия и рабочие места, не дают им нормально жить и развиваться, устали от того, что город отдает все свои ресурсы в центр и потом клянчит дотации и субвенции.

Они хотели контролируемой подотчетной обществу власти, хотели видеть тех людей, которых они знают и понимают. В этом их требования были схожи с требованиями Майдана. Но те, кто все это затеял, убедили их в том, что все это они смогут получить только в том случае, если регион отделится от Украины.

Из дискурса тщательно удалялись все упоминания о Ефремове, Голенко и других чиновниках и политиках, которые и были виновны в разграблении региона. Проблемы общие, но решение этих проблем кто-то подсказал совершенно фантастическое.

Все это хорошо легло на традиционный паттернализм луганчан, которые готовы возмутиться, но когда уже терпеть нет больше сил, и не готовы к ежедневной кропотливой работе к изменению социальной среды, не готовы бороться с коррупцией, хамством чиновников.

Им дали волшебный рецепт: присоединимся к России – и все получите.

Луганск находится очень близко к границе. Но влияния России, как мне кажется, не ощущалось.

Пророссийские настроения никогда не были особо сильны. То есть все понимали, что продукцию некоторых бюджетообразующих луганских предприятий продают в Россию, что это рабочие места и доход. Но яркой пророссийской риторики я не замечал.

Были общественные организации, которые пытались навязать этот дискурс, и ряд политиков, которые старались укрепить связи с Россией, но в сравнении с Крымом вопрос присоединения к России не стоял никогда. Это было нечто новое и не органичное для Луганска.

Автор фото - Анна Грабарская

Любой город можно любить за то, что это твоя родина, место, с которым у тебя связана вся твоя история.

А еще люди: за них особенно любишь город. Я очень долго не любил Луганск и хотел оттуда переехать. Меня бесило то, что там мало что происходит, незаметно какого-то развития, нет движения вперед. Власть традиционно ворует, а люди традиционно молчат и со всем мирятся.

Пожив в других городах, я понял, что эти люди мне ментально близки. Они достаточно спокойные, хоть я и усредняю.

Мне нравятся луганчане. Они флегматичные, терпеливые. Думаю, весь этот ужас затеяли не луганчане, хотя часть их и присоединилась к тем, кто поднял мятеж, и в большинстве своем это не лучшая часть луганчан.

Дело в том, что они привыкли терпеть унижения. Терпеливость – это и хорошая, и плохая черта.

Из Луганской области выехало огромное количество людей. В пик конфликта только из Луганска выехало 200-250 тысяч жителей, он остался почти пустой. Многие из этих людей писали и говорили при встрече о том, что они не могут простить себе того, что молчали в декабре и январе, что не выходили на акции в поддержку Майдана, хоть и были сторонниками реформ.

Кто-то боялся, кто-то не считал свое участие важным, поэтому они не выходили и не поддерживали нас. Если бы мы это сделали тогда, то все сложилось иначе.

Не знаю, готовы ли они что-то сделать сейчас, меняется ли их мировоззрение в этом смысле. Некоторые возвращаются, но сейчас там, на месте, поменять ничего невозможно.

Сейчас это тень того Луганска, который я знаю. Высказывать там альтернативную точку зрения опасно для жизни и этого никто не делает. Все стараются приспособиться под новые условия, потому что это единственная возможность выжить в этой ситуации.

Я вернусь в родной город только тогда, когда территория будет взята под контроль украинской армии. Правда, я думаю о том, что те люди, которые делали на меня и моих товарищей доносы, будут продолжать жить рядом с нами.

Некоторые из них, думаю, уже переосмыслили произошедшее, а часть переосмыслит позже.

Точно знаю, что моя одноклассница донесла на меня не со зла, не потому что она меня ненавидит – мы ведь до этого нормально с ней общались. Просто в какой-то момент она убедила себя в том, что я фашист и действую по указке Госдепа с корыстными целями.

Однако время уже показало, кто с какими целями действует. С этими людьми придется жить и общаться, говорить о том, как все на самом деле. И это принесет плоды в любом случае.

Журналисты, как и правозащитники, работающие "в поле", сейчас выполняют дополнительную роль медиаторов. Мы беседуем с людьми, выслушиваем, что у них накипело, и в процессе общения переубеждаем.

Бывало уже не раз, что те, кто нападал на нас и обзывал фашистами, потом становились нашими сторонниками.

Если общество будет готово заниматься такой медиаторской работой, это будет означать, что далеко не все потеряно. Это не непреодолимая пропасть. Примирения можно достичь.