Петр Павленский: Майдан должен присутствовать в повседневности каждого, кто его поддерживает

Петра Павленского, как ни одного другого современного художника, легко узнать на улице: его характерное скульптурное лицо со ртом, зашитым для одной из акций, невозможно забыть, увидев хоть единожды.

Художник из Санкт-Петербурга работает в жанре радикального политического перформанса, медиумом которого является его собственное тело при активном посредничестве российского государства и средств массовой информации, а основной темой – репрессивный характер властного аппарата в РФ.

Его последняя акция "Фиксация" состоялась на Красной площади в Москве и повлекла за собой пространные дискуссии в околохудожественных и общественно-политических СМИ, а также, первое уголовное дело для художника.

"Украинская Правда. Жизнь" столкнулась с Петром на главной площади Украины – #Евромайдане, где он бывал ежедневно на протяжении последней недели. В Киеве Павленский, по его собственным словам, учится искусству протеста, поскольку здесь нащупывается то, что не удалось реализовать в его стране.

Мы поговорили с художником о #Евромайдане как модели мирного сопротивлении, силе политического искусства и возможности деколонизировать собственный взгляд на происходящее в других странах.

- Первый вопрос закономерен: почему ты приехал в Киев на Майдан?

- Я здесь, потому что в Киеве сейчас разворачивается ситуация, противоположная тому, что произошло в России, что произошло с российским обществом. Противоположная тому, о чем я говорил в своей последней акции "Фиксация" – апатии, политической индифферентности, самокастрации, ситуации, в которой люди сами себя лишают возможности действия. Люди могут и должны быть равносильны власти, должны сами добиваться того, что им принадлежит, а не позволять быть управляемым скотом.

В России, к сожалению, ситуация пока складывается достаточно негативно: люди фиксируются на прошлых поражениях и на своих разочарованиях в политическом климате. Но все это может поменяться щелчком пальцев – нужно просто начать действовать по-другому, перестать сидеть и бесконечно разглядывать экраны своих компьютеров и ноутбуков.

Сейчас в России непосредственное действие заменено актом смотрения – смотрения в экраны мониторов, сидения в мягких, а иногда не очень мягких, креслах дома и на работе. Но сидя в креслах, люди находятся в том положении, которое я показывал в акции, и это далеко не комфортное положение. И это действительно можно назвать мазохизмом: человек, озабоченный комфортным положением и конформным существованием в настоящем, оказывается безучастен к тому, что с ним будет завтра. А завтра люди оказываются в государстве тюремного режима.

Такое положение вещей очень зависит и от самих людей. Именно на людях лежит ответственность, потому что люди превосходят власть количественно. У власти, конечно, есть громадные ресурсы, и с каждым днем что-то сделать становится все сложнее, потому что огромное количество дотаций выделяется на укрепление силовых структур. В метрополитене в Москве или Петербурге висят объявления о дополнительном наборе в силовые структуры, в полицию.

Майдан является примером того, как общество сумело самоорганизоваться. Фото Евгений Никифоров

Все общество скоро будет вовлечено в эту структуру, в этот очаг власти, под присмотром снующих повсюду ФСОшников, этих ищеек, которые притворяются обычными людьми, а на самом деле подслушивают, следят за теми, кто приходят отдыхать на площадь. Этот бесконечный надзор работает по очень эффективной формуле – заботе о безопасности населения. Власть бесконечно аппелирует к этой формуле, но на самом деле она заботится только о своей собственной безопасности.

Если раньше на станции метро стоял один полицейский или два, то сейчас они уже кучками по пять человек стоят. И чем дальше, тем будет сложнее: скоро наступит перманентный день полиции и Красная площадь расползется повсюду, покроет все, как короста. И это будет идеальная структура для власти, для аппарата насилия.

Что можно увидеть на Майдане? Здесь нет полиции, но при этом здесь порядок и нет мародерства. Из этого можно сделать вывод, что полиция нужна не для безопасности граждан – она нужна только для безопасности власти. И это еще одна причина, по которой нужно находиться на Майдане – он является примером того, как общество сумело самоорганизоваться. Сейчас в Украине нарушена централизация власти, Майдан живет своей жизнью и показывает, что люди могут совершенно спокойно обходиться без властных структур. На самом деле, это анархическая модель сосуществования.

- Как ты ее оцениваешь?

- Сейчас эта модель работает, но, безусловно, должно происходить постоянное развитие. Должны появляться новые инициативы, иначе это рискует превратиться в эпизодическое времяпрепровождение и людей будет становится все меньше. Когда это перестанет быть осмысленным сопротивлением и превратится в тусовку, людям просто станет скучно, они начнут разбредаться. Не должна теряться цель. Но и цель все равно является чем-то абстрактным.

Очень важно, чтобы Майдан выходил за пределы своей локации – Майдан должен присутствовать в повседневности каждого человека, который его поддерживает. Ведь у каждого человека есть свое рабочее место – представляете, если, скажем, работники транспорта хотя бы на один день саботируют городское движение? Все остановится и это будет ощутимый удар по власти.

С запуском таких процессов могут справиться профсоюзные организации. Вот так Майдан может работать. И если он сможет так заработать, тогда он будет давать большие плоды. Самоорганизация должна совершенствоваться. Что произошло в России? Выходы на улицу и митинги после десятого, двадцатого раза стали для людей обычным времяпрепровождением.

Люди все так же ходили на свои работы, занимались обычными делами, а вечером просто выходили на улицы, где могли постоять и попить пива - это потеряло всякий смысл. Вскоре люди, естественно, просто перестали ходить – надоело. Майдан должен стать частью жизни, иначе всё это может оказаться потерей времени, и тогда в чем вообще смысл всего происходящего?

- Возможно, главным результатом Майдана потенциально станет то, что к полученному здесь опыту можно будет возвращаться и в "мирное время"?

- Да, безусловно. Но это должно все равно дать какие-то результаты. Если Майдан не даст результатов, тогда он будет ассоциироваться у людей не с положительным опытом, а с бесполезной потерей времени. И тогда, скорее всего, этот опыт никто никуда уже не будет переносить. Что люди будут переносить? Баррикады у себя дома строить? Продумывать систему отношений, при которой можно бесплатно поесть, а через полчаса по собственному желанию кому-то помочь и сделать простую работу?

Важен, скорее, момент осознанности действия и, безусловно, здесь он у людей появляется. Но когда человек вновь погрузится в структуру государства с его аппаратами подавления и контроля, когда снова окажется в привычной схеме "работа-потребление-дом", то этот опыт будет не волне применим. Он останется, как некое воспоминание.

Мне кажется, что опыт Майдана должен перейти в практику постоянного сопротивления: люди должны понять, какие действия они могут предпринимать, находясь в структуре государства, и как они могут с этой структурой бороться, если не согласны с ней. Сейчас в качестве одной из таких инициатив является "Общественное телевидение" [Громадське ТВ – прим. ред].

Майдан можно рассматривать и как временный анархический идеал. Это своего рода коммуна: кто-то приносит еду, кто-то приносит одежду, люди из разных социальных слоев что-то делают вместе. Это антропологическая модель быта людей.

То, что сейчас здесь происходит, очень воодушевило весь мир, уже не говоря о России, где все мыслящее население с огромным уважением и восхищением смотрит на Украину и говорит о ней. Люди показывают, что они не объекты управления, что они не безвольный скот, что у них есть воля – и этому будут учиться все.

И еще очень важно, что подобное притягивает подобное. Это воодушевление привлекает людей, ряды Майдана будут пополняться за счет тех, кто будет подъезжать из других городов и стран. Если бы у самих людей не было бы воодушевления и веры в себя, ни я, ни другие не прилетели бы.

- Оранжевая революция 2004 года стала точкой отсчета для формирования целого нового поколения художников в Украине. Сегодня они активно участвуют в протестном движении. Как ты считаешь, всегда ли поворотные события в жизни страны синхронизируются к аналогичными поворотными этапами в развитии искусства?

- Думаю, что такие события, безусловно, должны оказывать влияние, давать сильный импульс. Во-первых, сам Майдан – это большое произведение искусства, потому что тут происходит жизнетворчество, возникают новые модели взаимодействия между людьми. Посмотрите на баррикады с точки зрения их визуальной формы. Если проанализировать их с позиции функциональности, значительная часть баррикад не очень сильна. Но именно баррикады создают этот особый контекст – весь Майдан превращается в тотальную инсталляцию. Весь этот участок города работает и самовоспроизводится как объект искусства. Именно это и есть самое настоящее, живое искусство.

Второй аспект будет связан с итогами, с тем, чего добьются сами люди. Можно вспомнить то, что происходило в России в начале 20 века, например, период с 1910 года, когда на волне социалистической революции возникли кубофутуризм, супрематизм, конструктивизм. Это все очень тесно взаимосвязано, искусство нуждается в политических переменах, в бунтах, в восстаниях, потому что художники живут этими трансформациями социального.

Я пропускаю через себя все происходящее с социальным телом

- Твои акции являются прямым комментариями к политическим событиям России. Расскажи, почему в своих акциях ты всегда работаешь с собственным телом, причем в довольно жесткой форме?

- В своих акциях я говорю о взаимоотношениях власти, как аппарата насилия с одной стороны, и общества с другой. Я ставлю себе задачу создать визуальный код и показать социальные процессы посредством действий над индивидуальным телом. И это работает, потому что я пропускаю через себя все происходящее с социальным телом, говорю о нем и одновременно обращаюсь к нему же без каких-либо посредников.

Говоря о посредниках, я подразумеваю различные институции, занятые администрированием искусства. Поэтому происходит живой диалог, происходит взаимодействие. Я создаю некий импульс, вокруг которого возникает рефлексия, запускаются какие-то процессы, появляется возможность изменения общественного отношения к каким-то вещам. Этот процесс бесконечно живой, как и сам социальный организм.

У тела есть иммунная система, но иммунная система может дать сбой и тогда возникают аллергические заболевания иммунной системы, иммунитет начинает подавлять и уничтожать тело, которое он должен оберегать. Можно провести аналогию с тем, что происходит в России, с тем, как работает цензура и уничтожает целые пласты культуры. Искусство катализирует эти аллергические процессы, репрессивный аппарат захлебывается и начинает работать на самоподавление. Подавляя и уничтожая себя, он перестаёт подавлять культуру. Однако запустить такие процессы не так-то просто.

Относительно эффективности своих действий в области политического искусства, на сегодняшний день можно говорить о том, что мои акции показывают людям, насколько легко можно создать тупиковую ситуацию для власти. Потому что власть абсолютно беспомощна, как только ты начинаешь действовать не по ее сценарию, перестаешь быть объектом управления и действуешь как субъект.

- Твои акции осуществляются "вживую", но основное их бытование протекает в поле медиа, после того, как СМИ распространяют о них информацию. Как ты работаешь с этим медиа-полем?

- То, чем я занимаюсь, называется политическим искусством. Есть два понятия – политическое искусство и искусство о политике. Политическое искусство рассматривает власть и систему управления как набор инструментов, с помощью которых осуществляются контроль и манипуляции.

Политическое искусство ставит себе задачу вторгаться в эту систему и обращать ее инструменты против субъекта власти, направлять их на критику власти или в особенно удачных случаях запускать процесс её саморазрушения. Такими инструментами являются государственная идеология, религия, законодательная система, медицина и психиатрия, и еще, конечно, страх и различные фобии, которые внедряются посредством СМИ.

Благодаря этим фобиям человек сам себе становится и судьей, и полицейским – государству не надо тратить лишних усилий для манипуляций. Поскольку СМИ являются инструментом власти, то и политическое искусство, безусловно, стремится использовать СМИ, как инструмент для критики власти, заставляет работать на искусство. Чем больше этих инструментов удается апроприировать, тем более успешным можно считать проект. Если же мы говорим про искусство о политике, то оно интересуется внешней атрибутикой, рассматривает только политическую символику, по-разному её изображает и компилирует, но не вторгается в саму систему.

Для государства СМИ – это инструмент для управления и подавления. Но искусству удается создать обратную ситуацию. Даже когда федеральные СМИ стараются сделать дискредитирующий материал, то все равно начинают работать на искусство, на подрыв нарратива власти. Этот подрыв начинает распространятся и захватывать все, ломая цензорские преграды.

Когда я начинал планировать акцию ["Фиксация" - прим. ред.], я имел в виду, что транслировать ее будет достаточно сложно, потому что Роскомнадзор запрещает информацию такого рода, следуя законам о защите детей от вредной информации. Само это изображение крайне проблематично для СМИ. Когда я потом уже провел мониторинг, то увидел очень обрадовавшую меня вещь: информация оказалась сильней блокад цензоров.

Людям, которые выкладывали картинку, закрывали страницы на Фейсбуке. Youtube удалял видео один за другим. Но все равно, количество повторных закачек оказалось настолько большим, что система была задавлена ими. Даже подчиненные государству СМИ не могут диктовать свои правила. Они просто получают визуальный код, который заставляет их каким-то образом втягиваться в созданную ситуацию, и тогда все российские законы о цензуре оказываются в один момент недейственными. Эта ситуация сильнее всех механизмов управления – она их обращает против себя, показывает их слабость, их беспомощность, показывает, что люди своей численностью могут управлять ситуацией.

- Проводя мониторинг и анализируя реакцию СМИ, делаешь ли ты какие-то выводы о работе с ними при разработке следующих акций?

- Я всегда стараюсь исходить из актуальной ситуации в стране. Учитываю ли я опыт? Наверное, мы все учитываем свой предыдущий опыт, используем какие-то наработки. Мне часто задают один и тот же вопрос – а что вы планируете делать в следующей раз? Я не знаю. Каждая моя акция готовится как единственный эпизод, после которого может ничего уже и не будет. Мои акции связаны с тем, что происходит сейчас, на каждом этапе мне нужно концентрироваться на происходящем.

Высказывание, затрагивающее довольно широкий контекст должно уместиться в элементарном жесте, его нужно привести к простой формуле. Даже с производственной точки зрения было бы невозможно думать одновременно о двух акциях, и, тем более, думать о том, что я сделаю через год или пять лет. Я не знаю, как изменится ситуация.

Политическое искусство зависит от политического контекста, а контекст меняется. Не было бы вот этих законов, не было бы акции. Не было бы возможности вторгнуться пропаганду федеральных СМИ я бы тоже, возможно, действовал иначе. Сама власть кормит меня своими действиями. Будучи аппаратом насилия, власть порождает собственных чудовищ, развивает сценарий, явно невыгодный для себя.

В качестве примера приведу, опять таки, Pussy Riot. Их акция запустила процесс самодеструкции церкви как идеологического аппарата с многовековой историей, который базировался на предрассудках одураченных людей, на инструментах воздействия на психику этих людей, на манипуляции когнитивными процессами. Я учился на отделении монументальной живописи. Нас учили, какими средствами и за счет чего оказывает воздействие религиозное искусство. Человек приходит в клерикальное учреждение и подвергается влиянию идеологии.

Это все происходит за счет формальный вещей: когда человек видит свет золота на иконах, свет, исходящий из цветных витражей, чувствует запах ладана и свечей, это все вводит его в определенное состояние. В этом состоянии в человека вводят необходимую информацию. Вот для этого в государственных художественных ВУЗах и готовится обслуживающий персонал. Это огромный налаженный механизм.

В случае с Pussy Riot мы увидели, как сила искусства оказалась сильнее, и механизм начал работать против самого себя. И теперь уже нет сомнений, что между учреждениями РПЦ и полицейскими учреждениями стоит знак равенства. Церковь сама сорвала маски – это очевидный процесс самоуничтожения, поскольку церковь начинает выглядеть все более и более смешно и нелепо, все более подчеркивает свою фиктивность.

Сейчас предпринимаются попытки защиты, попытки что-то исправить, архимандриты пишут письма в просьбах о смягчении наказания, но всё это имело смысл до вынесения приговора, а не за несколько месяцев до конца срока. Теперь окончательное самоуничтожение РПЦ МП – вопрос времени.

- Расскажи о юридических последствиях твоей акции.

- Вначале против меня возбудили административное дело. А потом вдруг начинается такой аттракцион доброты. Меня демонстративно отпускают около здания суда, все так замечательно, судья даже не рассматривает дело. Это административное дело говорило о том, что я совершил мелкое хулиганство, которое выражалось в явном неуважении к обществу. Но судья не нашла состава правонарушения и дело было прекращено. С предыдущей акцией "Туша" было то же самое. Следователи и мусора несколько раз подавали дело в суд, судья им отказывал. Но суда они таки добились, и судья все равно не обнаружила состава правонарушения.

С "Фиксацией" после закрытия административного дела они все-таки не удержались и через 3 или 4 дня было возбуждено уголовное дело, которое до сих пор находится в разработке. Организация "Агора" заинтересовалась этим делом и предложила мне бесплатную юридическую защиту, а у них есть хороший опыт работы по защите представителей искусства от нападок следователей и прокуратуры.

Против меня возбудили уголовное дело за разжигание вражды и ненависти по отношению к некой социальной группе

- По какой статье возбудили дело?

- 213 статья, часть 1, пункт "б". Якобы я разжигал вражду и ненависть по отношению к некой социальной группе. Но, если я к чему-то и разжигал ненависть, то это была политическая индифферентность и полицейское государство, а ни то, ни другое не является социальной группой. Опять фабрикуется дело и оно очень смешное. Смешное, потому что они работают против себя, привлекают еще больше внимания к тому, о чем я говорил.

Самое грамотное, что они сейчас могут сделать, так это очень тихо дело прекратить, и адвокаты могут помочь им с тем, чтобы юридически это было более красиво. Получается так, что любое действие против меня только работает на развитие моего высказывания, которое, таким образом, все больше обрастает новыми репликами.

Причем, эти реплики уже сами обладают признаками искусства, собственными концептуальными, формальными и пластическими свойствами (показывает скан постановления о возбуждении уголовного дела – подпись следователя визуально очень похожа на узор колючей проволоки, в которую Павленский был завернут во время акции "Туша"). Это личная подпись следователя, он сам ее нарисовал – ничего не нужно выдумывать. Дело само развивается по сценарию искусства. Мне остается только веселиться и следить, что они еще интересного придумают. Адвокаты помогают мне.

Сейчас в России вышел указ об амнистии, 213-ая статья также под нее попадает, но есть один тонкий момент. Управление дознанием может предложить прекратить мое дело по амнистии, но принять амнистию значит признать свою вину. Это будет означать, что я совершил преступление, но меня просто не наказывают. Мы этого не будем делать Сфабрикованное дело так и останется сфабрикованным, преступления как не было, так и нет, нужно просто стоять на своем.

Многие советуют эмигрировать, но тогда я самоустранюсь для представителей власти, и это будет для них слишком легким решением проблемы

- Для тебя важно оставаться в России?

- В данный момент да, политическая ситуация слишком неблагоприятная. Мне важен диалог с обществом, общественная рефлексия. Власть посредством уголовных дел тоже вступает в определенный диалог, намекает, что лучше бы уехать. Многие советуют эмигрировать. Но тогда я самоустранюсь для представителей власти, и это будет для них слишком легким решением проблемы. Зачем делать такие подарки?

- Уехав, потеряешь ли ты предмет своей художественной практики?

- В другой стране мне нужно будет погружаться в другой контекст, понимать, как он работает. И это будет уже что-то совсем другое. Например, система управления на Западе работает не так, как в Азии, Восточной Европе и России, она там более изощренная. Мои акции нельзя просто взять и перенести туда, скопировать, сделать кальку. Это будет выглядеть гротескно. Нужно было бы исходить из того, что там происходит. Поэтому – нет, сейчас я точно не планирую уезжать.

- И в завершении вернемся к Майдану. Многие известные граждане России высказываются о происходящем в Киеве с уважением и поддержкой. Но в Украине все равно бытует мнение, что многие россияне все равно остаются носителями колониального взгляда на нашу ситуацию. Что ты об этом думаешь?

- Вначале нужно разобраться в том, что такое колониальный взгляд. Если кто-то пишет статьи от лица "большого брата", наставника и учителя – это будет трансляция колониального взгляда. Но когда ты едешь участвовать, помогать и учиться – это другое дело.

- Ты приехал участвовать и помогать?

- Да! Я тут с радостью чистил картошку!

- Многие россияне только наблюдают, но при этом ни в чем не участвуют, объясняя, что не являются гражданами этой страны.

- Наоборот, все должны участвовать и помогать, если они идентифицируют себя как оппозицию к имперской политике России, тому же "Беркуту" и нынешнему правительству Украины. Тут все просто.