По зову Родины. Нацгвардейцы рассказывают о передовой

За прошедшие полгода жизнь многих украинских мужчин сильно изменилась. Вчерашние менеджеры, агрономы, преподаватели, предприниматели сегодня - бойцы. Во время ротации из зоны АТО пятеро добровольцев рассказали, как им служилось на передовой. На момент публикации четверо из них - снова на Востоке.

Сергей, 45 лет, отец троих детей. В мирной жизни – брокер по работе с недвижимостью. В зоне АТО – командир взвода.

Я пришел на Майдан, когда там шли уже серьезные бои. Сдружился с ребятами. Когда стало понятно, что это еще не конец, записался в Нацгвардию.

Одно из сильных воспоминаний из пребывания в зоне АТО, это тот первый день – 2 мая, когда мы освободили блокпост от сепаратистов. И вот встал вопрос с обустройством быта. Попросили местную женщину приготовить ужин. Все вечером собрались на полевой кухне, чтобы поесть. В этот момент нас обстреляли с РПГ (ручной противотанковый гранатомет – от ред.). После такого, конечно, мы отказались от сотрудничества с местными. Это было реально обидно.

Между Изюмом и Славянском 35 километров, но разница в отношении колоссальная. В Изюме – ты герой, а в Славянске – враг.

Славянск по периметру конкретно укрепили. На наших глазах рыли окопы, кранами выставляли блоки и плиты, перекрывали укреплениями въезд в город. Так вот с вечера с этих сооружений по нам стреляют, а утром вывешивают плакаты: "Не стреляйте сюда, здесь дети и старики".

Еще было такое, что с детской площадки стреляли из миномёта, а днем загоняли туда детей с мамами. Население Славянска - для меня загадка. Более безбашенных людей я в жизни не встречал. Вот представьте, идет обстрел, а уроженец Славянска едет на велосипеде по улице в самом эпицентре перестрелки.

Мы ему кричим: "Сядь!". А он - чешет. И такого народа там много. Они как будто не воспринимают это всерьез. У меня внутри страх, сидишь, ждешь, что будет дальше, а жители Славянска ведут себя так, вроде в кино снимаются.

Или был такой случай: идет бой на дороге, остановили все машины. Местные мужики вместо того, чтобы спрятаться, вышли из машин и, вытянув шеи, смотрят по сторонам. Не понимая, что они находятся, в поле зрения и в поле огня.

У каждого блокпоста – своя функция. Мы стояли на третьем. Самый незащищенный – три "А". 5-го мая там был серьезный бой. Больше 20-ти раненых. Сложность этого блокпоста в том, что со всех сторон "зеленка", то есть он находиться на открытой местности, которая обстреливается со всех сторон.

Нам повезло с поддержкой. Нас волонтеры-майдановцы постоянно сопровождали и снабжали всем необходимым. Юра Касьянов помогает очень сильно.

Кто у меня во взводе? Студенты, взрослые люди. Есть у нас шахтер из Макеевки. Ему 48 лет. Вот пока мы отдыхали по домам, он жил в казарме на полигоне. Потому что уже некуда возвращаться. А вообще у нас люди разные и по статусу и по профессиям.

Открытием для меня было то, сколько поддержки оказывали люди, на которых раньше никогда бы не подумал.

Когда попал в первый батальон Нацгвардии, мне позвонил мой одноклассник, разузнать, что да как. Он записался во Второй батальон Нацгвардии. И вот приехал в Славянск меня менять. Мы встретились, хотя давно не общались. Сейчас почти каждый день созваниваемся.

Были странные чувства, когда к нам приехал киевский "Беркут", у них даже те же нашивки. Это было уже в самом конце первой поездки. У некоторых ребят подорвало крышу, некоторые чуть ли не за оружие брались. Пришлось нескольких обезоруживать.

На каждом блокпосту стоят вместе с Национальной гвардией, десантники, альфовцы или другие спецвойска. Когда мы только приехали под Славянск, десантники оказались более подготовленными. И они нам очень помогали. 80-я львовская бригада – стала нашей семьей. Там был один сапер, который третий раз получил статус участника боевых действий, очень толковый человек чувствовалось, что ребята на своем месте.

Когда мы вернулись в Киев, то было большим шоком, что у Нацгвардии нет статуса. Я по документам оказался заместителем командира взвода воинской части №3066. А реально, находясь в Славянске, я был командиром взвода третьей роты первого батальона Нацгвардии. Но вот этой моей должности нигде нет, не было такого батальона на бумаге.

Нам выдали справки, что мы с 15 апреля по 15 мая находились в командировке в зоне, где проходит АТО. И честно говоря, это меня это расстроило. Еще и то, что нам выдали суточные по 6 гривны за пребывание в Славянске. В итоге получилось, чуть больше 300 гривен. Это обиднее, чем, если бы вообще ничего не давали. Понятно, что добровольцы туда ехали на энтузиазме, не ради денег. Но эти суммы, видимо, формировали люди, оторванные от реальности. Вот как они высчитали сумму аж в шесть гривен?

Всего за три месяца в Нацгвардии мне выплатили около 4 тысяч гривен. У меня трое детей. Дочка на 4-м курсе. Все легло на плечи жены. Но ничего, проживем. Нет сейчас ничего более важного, чем защитить страну.

Виталий, 25 лет. В мирной жизни - тренер по бодибилдингу. В зоне АТО – боец.

Я отстоял Майдан от начала и до конца. 20 февраля был на Институтской, двое моих друзей были убиты. Они были в той "черепахе", которую расстреляли.

Когда приехали в Славянск, то в первые же дни мы попали в ситуацию, когда уже против нас строили баррикады. И вот возникло чувство, что ты на стороне беркута. Но оно быстро прошло. Мы-то стояли за единство Украины. С той стороны – непонятно за что. В нас летели гранаты, стреляли снайперы из РПГ.

Автор фото: Анна Грабарская

С нами хотели сделать тоже самое, что и с 25 бригадой, захватить технику при помощи якобы мирных жителей и расстрелять. Но благодаря 95-й бригаде удалось отстоять позиции.

Когда нас блокировали на мосту, приехали итальянские журналисты. Мои родители уже 15 лет живут в Италии, я неплохо знаю итальянский, испанский, английский. И вот меня сняли местные и выложили в интернет – "Итальянский наемник в украинской армии".

А я из Тернополя родом.

Мы даже не думали, что будем стоять плечо о плечо с "Беркутом". На нашем блокпосте был ивано-франковский беркут. Они - патриоты. Мы подружились. Как родные.

Наши, нацгвардейцы, их тоже удивили своим духом. Когда мы уезжали, парни нам сделали армейский салют. Они понимали, что такое контрактник, они не понимали, как идти на Войну, как мы пришли.

То, что было на Майдане, то осталось на Майдане. За Майдан похудел на 20 килограмм. Мы тогда боролись против системы. И сейчас как военнослужащий я понимаю, что есть приказ, и ты его не нарушишь. На Майдане мы своего добились. А сейчас у нас общий враг.

Я долго жил в Италии, в Испании. Там другой уровень мышления там люди – все, что не делают, делают для себя и своего сообщества. Они себя чувствуют единой системой.

На востоке люди боятся перемен.

Когда мы только приехали в Славянск, было много света, сейчас света нет. Город в кольце. В Славянске само собой остались мирные жители. Это как с Чернобылем, не все выехали. Кто-то остался, кто-то вернулся.

Волонтеры привозят все, что не выдает армия: наколенники, разгрузки, берцы, приборы, спецсредства, лекарства, еду.

По словам офицеров, которые с нами стояли, в Славянске очень тяжело воевать. Там работают наемники. Любители не стреляют из ПЗРК (переносной ракетно-зенитный комплекс - ред.)

Моя девушка знает, что я могу оттуда не вернуться. Она со мной познакомилась на Майдане. Видела мою идею. Она очень переживает. Но другого выбора нет.

Война меняет людей. Синдром Славянска - это когда ты приезжаешь домой и не можешь в тишине находится. А еще видишь вокруг людей и ловишь себя на том, что удивляешься, что они живые.

Когда там, привыкаешь к адреналину, страху, потом в мирной жизни скучно. Если начнутся реальные перемены в стране и армии, я бы пошел работать в армию.

Я спокойно сплю. Но все равно думаю нам всем нужно проходить реабилитацию.

Александр, 36 лет, не женат. В мирной жизни - инженер агрохолдинга. В зоне АТО – боец.

Я на Майдане не принимал участие как боевая единица. Был в это время за пределами страны. Когда вернулся, обошел три военкомата, везде оставил данные, но так мне никто оттуда и не позвонил. Поэтому записался в Нацгвардию. Это был первый набор.

Первому батальону было сложно во всем. Каждый день сдавали военную технику, оружие. Никто не знал, что будет завтра. Когда нас готовили на полигоне, то складывалось такое впечатление, что нас ни на какую войну посылать не будут. Если честно, к нашей подготовке относились халатно.

Когда я уезжал с первым батальоном, у меня была вся амуниция своя: бронежилет, спецсредства, прибор ночного видения.

Я с 2004 года знал, что Россия нам не дружественная страна. Уже тогда по ее политике это было очевидно. Я могу сказать, что мы с друзьями морально, физически, материально готовились к агрессии. Были уверены, что что-то будет. Поэтому ситуация на востоке страны меня не удивила.

У РФ очень хорошо поставлена информационная разведка, в том числе в области психологических операций. Мы-то на это все время закрывали глаза. Что мы сейчас наблюдаем? Плотная информационная война, засилье оплачиваемых троллей и зомбированных идеологией.

Я уверен, в Украине до сих пор работает очень большая группа людей, которые устраивают специальные акции - например, выход к посольству РФ. Это нужно было только России.

Информационные каналы для России – это стратегические объекты. Поэтому когда наши заняли телевышку на горе Карачун, ее очень жестко пытались отбить. Для них это был жизненно важный объект.

Когда мы оборвали поток информации, отключили российские каналы. В течение недели ситуация в Славянске начала меняться, люди начали приходить в себя. Мне ситуация в Славянске напоминает "Обитаемый остров". Стоило только убрать ретрансляторы, у людей начали прочищаться мозги.

У нас на блокпосте была такая ситуация: пришла мирная демонстрация, которая на треть состояла из бабушек и две трети из мужчин боевого возраста. И мы видели, как они подходят к координатору, он их тут же инструктирует и после этого начинается вспышка агрессии. Часто такие процессии сопровождают фотокорреспонденты, операторы и журналисты Lifenews и Russia Today.

Ну, вот скажите мне, как в какое-то малонаселенное село под Славянском в течение получаса приезжают человек 10-15 журналистов. Это реально? Мне понятно было, что это четко спланированная акция. Идет такая процессия, значит, будет попытка захвата блокпоста.

Сначала, когда мы приехали, с той стороны работали люди неподготовленные. Они использовали диверсионную тактику: подходят пять минут отвлекают, потом отрывают огонь. Бой длится не дольше 10 минут.

Как-то недалеко от блокпоста в жилом секторе заселились чеченцы, как нам передали. Так вот бой с ними шел 40 минут. И было понятно, что там работали подготовленные бойцы - группа, у которой был опыт участия в подобных операциях.

Было несколько страшных историй, показательных расстрелов. Так на глазах у семей расстреляли священника и фермера. Оба помогали нам продуктами.

Вы знаете, с той стороны воюет много идейных людей. Они воюют за Русь. Только в очень извращенном представлении. Это представление формирует идеолог Александр Дугин. Сначала они воевали против Майдана, против хунты, потом против засилья католицизма, сейчас уже говорят про то, чтобы в украинских школах не было уроков гомосексуализма.

Чем нелепее бред, тем охотнее верят в это люди.

Когда стоишь там, смотришь на людей только с той позиции, способен ли он нанести удар. Там конкретные задачи.

Сейчас наша армия существует только несколько месяцев. Мы учимся всему заново. Иногда нам не хватает элементарных знаний. Вот боец выходит в интернет и начинает выкладывать фотоматериалы, а у него геолокация не отключена. А по ту сторону экрана кто-то делает выводы по таким вот фотографиям. У россиян очень круто поставлена работа с информацией.

По российским каналам говорят, что гибнет мирное население. Мирное население должно понимать, что если изо дня в день из их двора террористы ведут огонь, то рано или поздно туда что-то прилетит.

Что бы я делал, если бы там жил? Я либо предпринял какие-то шаги, чтобы из моего двора не стреляли либо перевез родственников.

Главная проблема нацгвардейцев – отсутствие чёткой координации: начиная от координации между разными родами войск на одном блокпосте, между блокпостами и заканчивая координацией блокпостов со штабом АТО.

Отсутствие специализированных средств связи не позволяет эффективно координировать процесс. Понимаете, бронежилеты – это очень хорошо, но рации нужны были не меньше, а то и больше. Иначе результат будет меньше ожидаемого.

Будь моя воля, я бы уволил всех военных, чьи звания выше капитана. На их место поставил бы простых молодых лейтенантов. У нас был лейтенант внутренних войск, который смог обеспечить очень высокий уровень коммуникаций внутри подразделения. А это напрямую связано с безопасностью бойцов.

В тех условиях необычная жизнь, все воспринимается немножко по-другому. Там не надо слов. Там на уровне интуиции понимаешь, можно ли доверять этому человеку. Людей, которые, мягко говоря, не совсем адекватно оценивают обстановку, хватает везде, в Нацгвардии тоже. От недели к неделе психологическое напряжение растет.

Про то, что был в зоне АТО, маме пока не говорил.

Евгений, 39 лет, женат. В мирной жизни – предприниматель, специалист по электромонтажу. В зоне АТО – помощник пулеметчика

Помните, на Майдане БТР жгли? Так вот это мы с ребятами были. Когда началась революция, я был одним из организаторов Майдана в Борисполе. Но в начале января понял, что надо ехать на Майдан.

На второй баррикаде, где я стоял, было написано: "Поймите, нас задолбало". Я реально понимал, что в той стране жить больше не могу. И в ту страну я с Майдана не собирался возвращаться. Либо на Майдане умру, либо, если не победим, пойду в партизаны. Жена тоже была в "черном списке" тех, кто боролся против Януковича в Борисполе.

Когда мы приехали в Славянск, то вместе с ВВ-шниками строили баррикаду. Я их спрашиваю: "Какая это баррикада?". Они говорят: "Вторая". И мне как-то сразу на душе теплее. Если по телевизору показывают блокпост, где в стенах большие дыры – вот это наш блокпост. У нас был серьезный минометный обстрел.

То количество военного фарта, которое было у нас, за всю историю войн, наверное, ни у кого не было.

После минометного обстрела десантники говорили, что это второе рождение. Нас обстреливали из миномета "Нона". Мы еще даже не понимали, что такое реальный минометный обстрел. Прятаться было некуда, окопов не было. В нас стреляли из гранатометов, из автоматов, а у нас ни одного убитого.

Ребята с первого блокпоста рассказывают, что их как-то на протяжении 15 минут их обстреливали так, что головы не могли поднять. С трех сторон поливали свинцом. Первый блокпост – сложный: на открытой местности у водоема. Они из этого боя вышли с одним раненым пулеметчиком. Все живые: и "Ягуар", и ВДВ, и Нацгвардия.

Кстати, на первом блокпосту ребята ловили рыбу, потом нам на БТРе привозили.

С голоду мы, конечно, не умирали. Но сухпойки МВД – это страшная вещь. У десантников чуть лучше – им американские сухпайки поставляли, они нас подкармливали. Когда закончились сухпайки, к нам на пост стал приезжать священник протестантской церкви со здоровой кастрюлей, из нее можно было накормить 120 человек. Всегда вкусную еду привозил. Нас это сильно поддерживало. Я как-то смотрю, стоит в углу кастрюля, спрашиваю у ребят в чем дело. Оказалось, священника расстреляли на глазах у семьи.

Славянск можно было зачистить в любой момент. Но там люди мирные есть. И у нас нет такого права.

Куда ни кинься, везде саботаж или плохая координация.

У нас не было человека, который доносил до нас информацию, с нашей стороны не было не то чтобы информационной атаки, не было даже информационной защиты.

Парубий, когда начиналась вторая фаза АТО, нам сказал, что наступать не с кем. А Аваков, провожая нас на плацу, сказал, мол, что заранее предупреждает, что надеяться не на кого, максимум поможет ВДВ.

Александр, 38 лет. В мирной жизни - предприниматель, специалист по ландшафтному дизайну. В зоне АТО - пулеметчик

Приходят к нам ВВ-шники и говорят, вот у вас во взводе должно быть два пулеметчика, два гранатомётчика, один наводчик, один водитель БТР и снайпер. Я солдатом никогда не был. Я охотой занимался.

Но во мне было 96 килограмм веса. Пулемет – тяжелый – 7,5 кг, плюс 3 кг - съемный ствол, 6 кг - станина. И все, конечно, смотрят в мою сторону. Я ж кабанчик.

Когда нас, пулеметчиков собрали, нам сразу сказали, пулеметчики – это смертники. Потому, что их первым стараются убрать. Они потому что больше всего вреда наносят. Ну, а что делать? Я о дурном не думаю. Нет на это времени.

Меня как-то офицер хотел поставить в такую точку, откуда меня легко бы "сняли". Пришлось ему нецензурно объяснять, почему этого делать нельзя.