Жизнь на консервации

...Все, на что они надеются – выжить на домашних закрутках. Здесь, в прифронтовой полосе, таких много: пенсионеров, инвалидов, матерей-одиночек. И всем им надо одно: пенсии.

Это их голоса – из бесплатных общежитий, центров соцзащиты, пенсионных фондов.

Почти все хотят получить свои деньги и уехать в свой дом, где бы он ни был. Чтобы дом не разграбили. Потому что есть немощные родственники. Потому что есть картошка в мешках и консервация в банках, куры и хозяйство.

Тогда они смогут. Они протянут. А обстрел пересидят в подвале. А лучше, чтобы вообще не стреляли.

И чтобы было, как было. До войны.

Артемовск, 22.11.2014

Коридор общежития, где селят переселенцев. В коридоре полумрак – лампочка тусклая.

В полумраке замечаю Веру.

Вера в Артемовске уже 10 дней. Она из Первомайска. Уехала, потому что бомбили и потому что пенсию не дают. Если б там давали, говорит, то и не ехала бы. В общежитии их поселили бесплатно, и бесплатно же делают регистрацию. "А местные бабушки, у которых квартиры есть, за это деньги берут", – сообщает Вера. "Сколько берут?" – спрашиваю. "Хорошо берут", – улыбается она.

После уговоров шепотом сообщает: кто 400 гривен, а кто и 600. "А откуда у нас деньги, – оправдывается она. – Мы все приехали оттуда, пять месяцев же не получали. А тут посоветовали нам общежитие – тут бесплатно. И нам помогают. Вещи дают, пакеты с едой..."

Кто зарегистрировался по месту жительства – идет в соцзащиту за справкой, подтверждающей статус переселенца.

"Там очередь 600 с лишним человек. В день пропускают 30 человек по живой очереди и 30 человек по талонам. В 7 утра и в 5 вечера сверяемся. Кто не пришел на сверку – того вычеркнули..."

"Меня вычеркнули", – из сумрака появляется фигура поплотнее. Это Катя. Она Верина ровесница. Рядом с ней Валерий Андреевич, Катин муж. В отличие от женщин представляется по имени-отчеству. Они из Первомайска. За ними робко ежится худенькая Зина. Зина из Горловки.

Кате теперь по-новой записываться. Она очень нервничает, потому что уверена – если до 1 декабря не успеет, то ее пенсия за 5 месяцев пропадет (на этот счет уже есть разъяснение ПФ, что деньги не пропадут, но выплаты будут приостановлены).

Но есть у Кати еще одна беда – тетка. Тетке 85, и сын у тетки – инвалид неходячий. "Она приехала на один день, чтобы оформить, тыкалася-мыкалася – никак, написала на меня доверенность, а по доверенности нельзя", – рассказывает Катя типичную историю того, что здесь называют "пенсионным туризмом".

Катя считает, что это несправедливо. "Она прожила 85 лет, заработала себе пенсию на Украине. Ее сын – инвалид детства, тоже заработал пенсию на Украине...", – рассуждает Катя, и слово "заработал" по поводу инвалида детства ее не смущает. "Нет, он не работал, – говорит Катя. – Но раньше же получал".

Чтобы звучать убедительнее, Катя с каждым словом чуть-чуть повышает голос: 85 лет, сын-инвалид, они сидят без куска хлеба, их бомбят, они не виноваты, что война началась, они с автоматами не бегали, их никто гражданства Украины не лишал...

"Знаете, сколько денег надо, чтобы их вывезти? Да тысячи полторы. А так в своем доме – картошка своя, закрывачка, куры... А с чем они приедут? Я вот в августе приехала, так мне соцзащита дала две банки сгущенки – и живите целый месяц. Хорошо, хоть общага бесплатно".

Дорога из Лысычанска в Артемовск

Главный месседж Кати: переселенцам не за что жить все то время, пока они оформляют пенсию и до момента, когда деньги фактически поступают на счет. Тем, кто остается там, не переселенцам – еще хуже. Им денег не получить. А это несправедливо. Главный виноватый, по словам Кати, Яценюк. Несправедливо, что он издал постановление платить только тем, кто выехал.

"Ладно, он бюджетные забрал, – это Катя так оценивает приостановку бюджетных выплат на оккупированных территориях, – но те люди еще могут двигаться. А у этих же последнее забрал... У меня тетка даже не знает, кто с кем воюет. Она даже не поняла, почему у них время не перевели – говорит, а что, я уже не Украина?"

Валерий Андреевич тоже считает, что несправедливо. И что виноват Яценюк. А еще Порошенко. Порошенко – потому что войну не прекратит, а если не может, то зачем становился президентом. А Яценюк – пусть ответит, сколько раз он его пенсию прокрутил в банке и какие наварил проценты. "Они решили народ Донбасса уничтожить", – резюмирует Валерий Андреевич.

"Зачем он это выдумал, что только переселенцы могут получать? Не все могут переселиться и жить здесь...", – когда Катя доходит до высоких нот, в разговор вступает Зина.

"Я вот хочу спросить..." – подхватывает разговор Зина, и начинает плакать.

Зина тоже считает, что несправедливо все это. Но у нее другая беда. Зина уехала из Горловки без трудовой книжки. У Зины сын-инвалид и внучка-аутист.

"Я с ней в Горловке пошла за трудовой, а тут обстрел... И у нее... у нее стресс... Она после этого начала на четвереньках лазать, в людей кирпичами... Я на все плюнула и сюда уехала", – голос Зины звенит и срывается.

Понятно, что у Зины и без войны проблем хватало. Здесь, в бесплатных общежитиях, таких много – у которых и без войны "как на войне". Зина пятый год не может усыновить внучку, а у внучки есть квартира, в Артемовске, приватизированная, там бы им сейчас всем и жить – Зине с сыном да девочке. Но сосед Зину в квартиру не пускает, а у соседа связи в милиции, и Зина его боится.

В итоге Зина без трудовой, внучка официально не усыновлена, и они живут в бесплатном общежитии для переселенцев, питаются на деньги Зининого сына-инвалида.

"Помогите мне!" – тянется ко мне Зина.

Вера, Катя и Валерий Андреевич переглядываются и просят: "Девушка, помогите хотя бы ей".

Свет гаснет – кто-то задел выключатель.

Фамилия Зины – Куколь. Адрес в Артемовске, по которому Зина не может вселиться: переулок Чайковского, 17, квартира 4.

Северодонецк, 23.11.2014

Здесь тоже общежитие, где можно бесплатно жить и бесплатно регистрироваться.

Саша из Луганска. Ему 32 года. Саша получает пенсию по инвалидности, переоформил. А еще работает на двух работах – неофициально. Сторожем и грузчиком. В Красном Кресте. Говорит, что кто хочет – тот все сделает и все найдет. Работа у Саши с поденной оплатой. А это для переселенцев очень важно. Каждый день вне дома длится долго, а все надеются вернуться. Почти все.

О войне Саша говорить не хочет. Он считает, что все виноваты, а страдает мирное население. Но он за Украину, поэтому уехал в Северодонецк. А сестра с двумя детьми уехала в Белгород, потому что у нее, как говорит Саша, свои взгляды.

А еще у них есть бабушка, которой 78 лет и которая никуда не уехала. Бабушка не может переоформить пенсию. Саша ездит к ней в Луганск и возит продукты.

Наш разговор слушает Рада. У нее двое детей, она мать-одиночка. Рада рассказывает, что все плохо: она не может переоформить пособие на одного из детей, потому что у нее нет свидетельства о рождении.

Что денег совсем не было. Что она даже у церкви стояла с детьми.

"А как ты решилась просить?" – спрашиваю у нее.

Она машет рукой, говорит, что как деньги заканчиваются, то что же делать.

Рада жалуется, что на переселенцах все наживаются. И волонтеры, и Красный Крест. Как наживаются – не уточняет. Но, говорит, гуманитарку от нее прячут. Что она хотела взять стиральный порошок, а волонтер ей не дал.

Северодонецк

Катя то и дело посматривает на Раду косо. У Кати тоже двое детей. И она тоже мать-одиночка. Дочери 4 года, сыну – 2. Приехала с отцом. Надеется, что скоро уедет. "Мою дочку в тазике, а она говорит: мама, я хочу в свою ванную", – делится Катя.

О войне Катя говорить не хочет. Потому что ей все надоело. "Оставьте нас в покое, – говорит мне Катя. – Дайте нам жить, как мы жили".

Петр (имя изменено – авт.) из Первомайска. До войны был шахтером, потом занимался стройками. Петру лет 40, и у него жена и двое детей.

Считает, что в войне виноват Янукович. Потому что он сбежал в Россию. "Он потом говорил журналистам: я уехал, потому что боялся за свою жизнь и свою семью. А как же наши семьи?" – Петр рассуждает авторитетно; видно, он привык, чтобы к нему прислушивались.

Они уехали из Первомайска в августе. Перед этим четыре дня просидели в подвале. Где-то слышны взрывы. "На Попасной?" – спрашиваю. "Нет, на Бахмутке", – уверенно говорит Петр.

Он знает, кто стрелял по Первомайску, но не скажет. "Я жить хочу", – такое объяснение.

Он удивляется моей непонятливости, почему страшно вслух произнести то, в чем он уверен. А он уверен, что стреляли наши. "Но я этого не говорил", – шепчет он.

Петр с августа два раза ездил в Первомайск за вещами: "Мы же в тапочках приехали". Это тут кодовая фраза, особенно среди тех, кто приехал летом. Говорит, что там, в Первомайске, уже все налаживается: базар заработал, магазины кое-какие.

Ездить в "республику" не боится. "А чего мне бояться? И там нормальные люди, и тут нормальные", – говорит Петр и недоумевает, кто же это так всех поссорил. Говорит, что когда из Первомайска выезжал, то его тоже спрашивали, прям так же, как я, не боится ли он – мол, там хунта, куда с дитями.

У него много друзей в ополчении, и его звали: "Но я им сказал: "Это не моя война". Кто детей поднимать будет, если меня убьют?"

А потом всматривается в меня с надеждой, которая опустошает сердце. Так моя соседка, старушка, в дни Майдана все у меня спрашивала, когда же это кончится. Она видела меня по телевизору. Значит, я должна знать.

– Так вы из Киева? – переспрашивает Петр.

Я киваю.

– Когда война кончится? Ну, что в Киеве говорят?

Старобельск, 25.11.2014

– Вы из Киева? Когда война кончится? – это спрашивает Лена, и я снова чувствую себя городом, который за все в ответе.

Лене 27 лет. Она только что приехала из Алчевска вместе с мамой. У мамы диабет. Приехали, потому что нет денег на лекарства. Жить собираются у знакомых в Старобельске.

Из Алчевска выезжали с боями – автобусов из города мало, на них запись, талоны на посадку берут заранее. У них был талон – но он не гарантия отъезда. "Хоть и 60 гривен берут", – замечает Лена. А до войны было 30, и то, до самого Старобельска. А теперь 60, и только до Северодонецка. "Мне чуть руку не выломали, когда мы садились", – рассказывает Лена.

Ленина позиция такая: я хочу, чтобы все было, как было. "Мы были Украина, так пусть и будет Украина", – формулирует она.

В Алчевске не стреляют, но завод (Алчевский металлургический комбинат – авт.) не работает, а все зависит от завода.

"Город вымирает, все вырываются, как могут. Вы бы видели, какие у нас собаки по улицам ходили – алабаи, маламуты... Шикарные собаки. Хозяева уехали, а их бросили", – рассказывает Лена.

"А помнишь эту маленькую, с накрашенными ноготками?" – вступает в разговор Ленина мама.

"Постреляли собак, – говорит Лена. – Кормить же нечем..."

Продукты в магазинах есть – вермишель, спиртные напитки. Но денег нет. Половина магазинов заклеена крестами – не работают.

"По телевизору объявляют: кому нужна гуманитарная помощь от ЛНР, пришлите копию паспорта, мы вам перезвоним. Мы три раза отсылали – никто не звонил", – объясняет Лена. И снова задает мне вопрос, на который у меня нет ответа: "А когда мы пенсию получим?"

Этот вопрос здесь интересует многих.

Согласно новым правительственным постановлениям 505 и 509 вынужденные переселенцы, прежде чем переоформить пенсию, должны: зарегистрироваться по месту жительства на украинской территории, с этой справкой стать на учет в Управлении соцзащиты, а уже потом с номером регистрации обращаться в Пенсионный фонд. Все это нужно проделать до 1 декабря (продлили до 31 декабря – авт.), а в Старобельске запись в соцзащиту уже идет на февраль. Но есть и живая очередь.

Управление соцзащиты – это горячая точка в горячей точке.

"У меня 40 лет трудового стажа в стране Украина, я что, пенсию не заслужила?", – женщина из очереди не хочет называть свое имя, но готова поделиться бедой.

Она здесь с 9:30, а на часах 14:30. Она не понимает, зачем ей регистрироваться. Ей лично это не надо. И никаких социальных выплат для переселенцев она не хочет – хочет только свою пенсию. Ей положено, а над ней издеваются.

Очередь согласно негодует.

Старобельськ

Володя из Луганска. Шахтер. Он пришел переоформить регресс. Володе лет 60.

"Я же такой проукраинский, что дальше некуда, – говорит Володя, – но это паскудство. Это Киев делает, чтобы еще раз унизить людей Донбасса. У нас тут и так слабая поддержка, а это в нас еще раз бросили кусочек дерьма".

Володя на самом деле произносит другое слово, более фактурное.

Я рассказываю, что государство сохраняет гарантии лишь для тех пенсионеров, которые будут жить на украинской территории. Кто останется на оккупированной – пенсию не получит.

Но Володя смеется. "А как меня проверят, живу я или нет? Я шапку свою на кровать положу – и все, живу. А то, что меня дома нет, так я не арестованный, где хочу – там и гуляю, и сколько хочу. Поэтому все эти бумаги для унитаза", – уверен он.

В возможность блокады тут никто не верит, хотя уже отменено автобусное сообщение с Луганском. Официально. Неофициально водитель предупреждает пассажиров, что они едут только до станицы, и что так все и должны говорить на блокпостах.

Так же, как Володя, рассуждают многие. И, хоть и не говорят об этом, но надеются переоформить пенсию и остаться "там". Потому что дома.

Очередь гудит:

– Я не хочу скитаться на старости лет и выпрашивать тарелку супа...

– Это что ли я войну начал?

– Даже во время войны Сталин эвакуацию делал, а нас никто не вывозит...

– Ми самі винуваті, – говорит одна бабушка из Красного Луча. – Хто голосувать ходив?

Очередь с ней не согласна. Очередь кричит, что они ходили под автоматами. Бабулька только махает рукой:

– Та які автомати – самі бігли.

Очередь разворачивается в ее сторону и коллективно решает, что раз она так считает, то она и виновата, а они – нет.

– А в чому я винувата? В чому? Що в мене онук у 12 год почав у постєль пісятися від тих обстрілів?

Бабушка расстраивается и требует у меня удостоверение, вдруг я российский канал.

Ольга Дук, начальник Старобельского управления соцзащиты, говорит, что люди у нее уже давно работают без выходных.

Проблема в том, что пока действовала упрощенная схема переоформления пенсий, в Старобельске, у которого населения-то всего 20 тысяч, успели зарегистрироваться 10.428 пенсионеров.

Теперь они все должны переоформиться по новой схеме – то есть, официально получить в соцзащите статус переселенца и с этой справкой о статусе снова прийти в Пенсионный фонд.

Ольга надеется, что к ним явится меньше, чем 10 тысяч. Придут только те, кто действительно проживают.

Надежда слабая: в городе процветает спекуляция справками о регистрации по месту жительства, об этом известно. Чтобы хоть как-то бороться с этим, теперь только хозяин квартиры лично должен прийти в горсовет и получить справку на переселенцев.

Так город борется с "пенсионным туризмом". Потому что такова государственная политика: гривна – национальная валюта, она не должна вывозиться из Украины и тратиться в "республике".

Ольга Дук говорит, что ей стариков жалко, и по-человечески она понимает, что они не хотят покидать свои дома и скитаться на старости лет – но она чиновник и будет действовать по букве закона.

Ей остро не хватает персонала и оперативных разъяснений со стороны министерства соцзащиты. "Например, я не могу выдать помощь на семью, если нет свидетельства о браке. Печати стоят в паспорте, а свидетельства нет. И что мне делать?", – рассуждает Ольга.

С работниками соцзащите помогают волонтеры. Они же купили дополнительный принтер в помощь. Они же заботятся о координации действий.

Как раз в этот день Вера Флят, руководитель правозащитной организации "Виктория", проводила круглый стол по консолидации усилий властей и волонтеров. На круглый стол пришел и мер, и глава штаба, и начальники управлений соцзащиты и Пенсионного фонда.

Катерина Скрипова – тоже волонтер, из ВостокSOS. Она очень активный волонтер. Сама из Луганска, но не считает себя ни беженкой, ни переселенкой. "Я гражданин Украины, который временно живет в Старобельске", – говорит Катя. Рядом с деятельной Катей чувствуешь себя как дома.

В Старобельске сейчас и она, и ее муж Максим, и ее родители, и две собаки. Снимают дом. Катя с Максимом много работают. Прием беженцев. Раздача гуманитарки. Помощь армии. Даже борьба с информационными вбросами.

"Когда в сентябре запустили слух, что будет наступление, и началась паника, мы начали ездить по поселкам и просто говорить с людьми", – рассказывает Катя. – Как? Приезжали в сельский магазин и разговаривали. Рассказывали новости, объясняли, что к чему..."

На общем фоне переселенцев таких, как Катя, немного. Но главное – они есть. И без них здесь, в прифронтовой полосе, было бы совсем туго.

В первую очередь таким, как Ольга Заливатская из Золотого. Меня с ней знакомит Елизавета Гончарова, журналист и монитор миссии ООН в Артемовске. Елизавета не переселенка, она волонтер из Артемовска.

Проблема Ольги в том, что Золотое – не оккупированная территория. Но поселок почти уничтожен. Ольга с 16-летним сыном ушли из дому, когда в соседний дом попал снаряд. Шли пешком до соседнего Горского. Из вещей поэтому почти ничего – что унесешь пешком? В Горском сидели 5 часов на автостанции, пока за ними не приехали знакомые и не перевезли в Артемовск. Там их поселили в общежитии музыкального училища. Бесплатно.

Ольга со мной разговаривает и всех благодарит – и Елизавету, и девочек-волонтеров, и всех-всех...

Ей с сыном некуда возвращаться.

Но они не переселенцы с оккупированных территорий.

Они Украина. И им ничего не положено.

Леся Ганжа, специально для УП.Жизнь

Все фото автора