Живая библиотека Донбасса: Роман Минин, художник

Художник Роман Минин - один из самых известных украинских художников молодого поколения. Чаще всего его называют харьковским, а на самом деле он родом из маленького шахтерского городка Димитров Донецкой области.

Роман родился в семье шахтеров, изучал шахтерский быт, а во время учебы в Харьковской академии дизайна и искусства решил посвятить свое творчество горнякам.

Работа Минина "План побега из Донецкой области" стала настоящей бомбой в мире современного искусства, благодаря ей он стал знаменит за пределами Украины, а сам "План" приобрел печальную актуальность весной 2014 года. А картина "Практика большого взрыва" недавно была продана на аукционе Contemporary East Sotheby’s за рекордные 8200$.

Роман трепетно относится к пространству, в котором живет. В 2012 году он организовал фестиваль уличного искусства в Харькове, подняв стрит-арт в городе на новый уровень, и все еще мечтает однажды разукрасить стены родного Димитрова.

Я родился в Димитрове Донецкой области, это возле Красноармейска. Никто не воспринимал сам Димитров как город. Это такой поселок городского типа по обслуживанию шахт. Там - стандартные поселения шахтеров.

Сначала люди жили в одноэтажных домах, а потом начали строить микрорайоны с пятиэтажками.

Мое детство прошло в первой в городе пятиэтажке, которую построили сразу после войны. У бабушки была многодетная семья, и ей дали четырехкомнатную квартиру на пятом этаже, с печкой, которую надо было топить углем. Там были окна на обе стороны дома: с одного окна можно было видеть три террикона, а с другого – шесть.

Я очень любил смотреть вдаль, на горизонт и облака, где виднелись рельефы терриконов. Наш ставок в Димитрове казался огромным, как море. Да и город выглядел огромным – как и все в детстве. Потом родители получили квартиру в микрорайоне "Восточный", который все называли "Даманский", потому что он далеко от центра, в степи, по аналогии с самой дальней точкой в СССР - островом Даманским (восточная граница России. В 1969 году в районе острова произошло вооруженное столкновение между СССР и КНР – прим. УП).

Я часто ходил с папой на шахту. Он работал на "Стаханова", и я вечно просился с ним вместе: мне нравились ремонтные цеха, я впечатлялся машинами, комбайнами. Та шахта тогда была самой глубокой в Европе, она родилась в период гигантомании, когда строилась Байкало-Амурская магистраль. Концепция шахты была взята из африканских шахт по добыче алмазов. Она была огромной, со своей особой инфраструктурой.

В той шахте в фойе была невероятная инсталляция, настоящее произведение искусства - огромная застекленная клетка, в которой жили сотни волнистых попугайчиков. Шахтеры всегда останавливались возле этой инсталляции, смотрели на попугайчиков и курили. Это был настоящий сюрреализм. Они считали этих попугайчиков и медитировали.

А каждый год 1 мая нам с отцом приходилось выезжать на шахту в пять утра, потому что сбор там начинался очень рано. С шахты все шли парадом в центр города, и папа садил меня на шею. К обеду все уже напивались, и праздник заканчивался. Вечером гуляние продолжалось уже по-взрослому – с салютами и крепкими напитками.

Но самым важным был День шахтера, в последнее воскресенье лета. Этого праздника ждали как Нового года, даже сильнее, потому что на Новый год не всегда в городе был салют, а на День шахтера денег не жалели. Привозили суперзвезд на наш стадион, даже Пугачева выступала. Причем было такое особое развлечение: во время концерта самые смелые ребята выбегали на стадион, прорываясь через кордон милиции, снимали футболки и принимались ими размахивать. Традиционное соревнование такое было – родео с милицией. Все следили, кто дольше продержится.

Фото Анны Грабарской

Мои родители – шахтеры, дедушки тоже были шахтерами, и дяди шахтеры. Семья по-прежнему живет в Димитрове и никуда не выезжает. В прошлом году я их впервые вывез в Крым, они там никогда не были. Надо бы и за границу свозить, но папа отказывается делать загранпаспорт. Большинство шахтеров приехали в Димитрова из Беларуси либо России, в основном приезжали из-за высокой зарплаты, на которую можно было за раз купить мотоцикл с коляской.

До девяностых там чувствовалась полнота жизни, были праздники, а с тех пор, как начался развал, город накрыла депрессия, и Донбасс стал краем, где все спиваются.

Шахтеров сделали безразличными к жизни с 90-х годов. Фильмы "Забой" и "Забой-2" хорошо отображают их характер, их решимость. При Советском союзе они могли отстаивать свои права, бастовали и добивались своего, у них были профсоюзные комитеты, они выставляли свои требования на стачках. А в девяностые все поменялось: раз в неделю в нашем городке кого-нибудь пристреливали. Тех, кто по старой привычке отстаивал свои права, потихоньку убрали.

Тогда же появилась локальная культура междоусобных драк. Город наш делился по районам, и эти районы между собой постоянно дрались: уголовная романтика формировала особенности региона.

Топ-темой среди подростков была тюрьма: все обсуждали, кто к кому поехал на "свиданку", кто собирает для зека деньги, а когда парень вышел из тюрьмы, обязательно надо собраться и послушать его правила жизни. В самом Димитрове были группировки: Доманчата, 8-й поселок, Центровые, Вос-пос, Даманский, Паренцы, Чикенсы, 5-6 и Караковцы.

Вот караковцы могли на вилы поднять, все боялись с ними драться.

Однажды отношу папе "тормозок" (так на Донбассе называется ланч на вынос – прим. УП) в обед, а мимо едет "пазик" с ребятами из моего двора. Все с прутьями и ломиками. Давай, говорят, с нами, едем караковцев мочить. А я пошел с тормозком дальше. Вечером они поодиночке через поля бежали от караковцев, те их полностью разгромили, многие вернулись домой покалеченные. Так что романтика войны всегда витала в воздухе. Наверное, поэтому сейчас люди там относятся к происходящему нормально, поэтому многие пошли воевать за ту или другую сторону.

Донбасс - идеальное место для разжигания гражданкой войны, ведь они с детства привыкли убивать себе подобных.

Фото Анны Грабарской

После окончания школы я поехал в Харьков, где меня взяли сразу на второй курс художественного училища – за хорошие способности. Там открылся совершенно другой мир. Я впервые увидел людей, у которых папа не шахтер, и живут они по-иному.

Студенты, с которыми я учился, в отличие от меня, знали, кто такой Матис и почему он ставит такие красивые цветовые пятна. Я решил, что тоже хочу все это знать, и начал открывать все сначала, изучать и пробовать. Попробовал даже себя в роли певца рок-группы. Через несколько лет я стал профессиональным художником и мог делать все, что угодно, в любых стилях, но тогда встал главный вопрос: что именно?

[L]Мне повезло с преподавателем, профессор Гонтаров сказал мне: ты же из Донецка, чего же ты шахтеров не рисуешь? Стало ясно, что это судьба, и начал переосмыслять свою историю, рисовать шахтерский эпос.

Несколько лет назад я предлагал мэру Димитрова бесплатно расписать торцы пятиэтажек – к столетию города. От него нужно было только организовать машину и жилье для художников, которые приедут помогать. Он долго думал, но в итоге кто-то разукрасил дома разноцветной побелкой и написал на домах: "Димитрову 100".

В Донецке я несколько раз пытался сделать свою выставку, но каждый раз ничего не выходило. Когда мне было 13 лет, я решил поучаствовать в серьезном конкурсе для подростков и отвез свою картину на холсте в приемную комиссию. Потом мне позвонили и попросили приехать на награждение, но на месте выяснилось, что меня даже в списке финалистов нет.

А когда пошел узнавать у администрации конкурса, почему меня нет в списках, увидел, что моя картина висит у них в кабинете. Объяснили это тем, что думали, будто это рисовал взрослый художник. Таким было мое первое разочарование.

В 2007 году, когда я сделал серию "Шахтерский фольклор", глава Независимого профсоюза горняков Украины Михаил Волынец организовал мне выставку в здании Донецкой обладминистрации. Но в день открытия мне позвонили и сказали, что мои картины там снимают и выбрасывают на улицу, и просили срочно их забрать.

Оказалось, что картина "В забой или запой" не понравилась мэру Донецка Александру Лукьянченко, потому что "наши шахтеры не пьют". После этого на меня в Донецке появилось много заказных критических статей, которые меня унижали и оскорбляли – им надо было как-то оправдать свои резкие действия.

А через время я записался в очередь на выставку в художественный музей. Честно прождал два или три года, но когда за месяц до назначенной даты поехал договариваться по деталям, директор музея сказала мне, что выставки не будет. На вопрос, почему, она ответила: "а ты думаешь, ты тут один такой?" Тогда я ушел, хлопнув дверью.

Теперь я пытаюсь сделать тему шахтеров интересной в глобальном масштабе – не только для украинской культуры, а чтобы это стало частью мирового контента. Мир большой, и нам только кажется, что сейчас все крутится вокруг нас. Сколько бы я ни сделал картин про шахтеров, мир проглотит их и не заметит. Нужно сделать большое число произведений, делать выставки в массе мест по всему миру, чтобы это творчество оказалось нужно.

На Западе искусство про шахтеров воспринимают хорошо, там ценят локальные культуры, что-то такое экзотическое, природное, чего больше нигде нет. Культура становится глобальной, поэтому особенно ценится аутентичность.

Раньше я рисовал картины про шахтеров и делал это как минимум для Западной Украины, чтобы меняться культурой и общаться. Я хотел, чтобы люди узнали о существовании другой жизни. Но сложнее всего для меня сейчас – делать картины для шахтеров.

Картины про шахтеров самим шахтерам не нужны, поэтому мое творчество в принципе бесполезно. Мне кажется важным делать произведения для них, а эта миссия гораздо более ответственная и интересная. Надо ведь набраться дерзости, чтобы подумать за шахтеров, на что им лучше смотреть, чтобы они сами стали лучше, чтобы могли меняться параллельно с восприятием этих образов. Вот попугайчики за стеклом – это круто, это камертон, от которого я отталкиваюсь, это настоящее, неподдельное, такое искусство действительно помогало им работать и отдыхать.

Когда-нибудь - надеюсь, в ближайшем будущем, - я бы хотел вернуться в Димитров и работать там с детьми, я постоянно об этом говорю. Ведь эти дети, которые увидели войну, – это наше потерянное поколение.

С детьми до 8 лет можно работать и делать на них ставку. Важно привить им любовь к жизни, к тому, что мир большой и в нем много хороших людей, и это не зависит от того, какой они религии и политических взглядов.

Нужно отрывать их от модели поведения родителей, прививать смелость и осмысленность. Они должны понять радость созидания, художественного труда. И нужно воспитать их так, чтобы они испытывали радость от того, что сделали своими руками.

"Живая библиотека Донбасса" - серия историй про уроженцев Донецкой и Луганской областей, инспирированная одноименным проектом платформы культурных инициатив ИЗОЛЯЦИЯ, которая была вынуждена покинуть пространство арт-завода в Донецке после того, как 9 июня его захватили боевики.