Страх из Дебальцево

Мы ехали в Дебальцево по пыльной дороге, воздух то и дело наполнялся гарью. Вскоре на трассе не осталось гражданских машин. То и дело попадались танки и иная военная техника. Машины эти напоминали мне детские игрушки, разросшиеся до неестественно больших размеров.

Пропаганда преподносит нам войну как дело опытных взрослых мужчин, но облик войны – инфантилен, ее декорации – скандально регрессивны.

Само название этого города выпуклое, как местный говор – с уверенным мягким украинским "г" и округлыми гласными, объемными и выступающими из застенок согласных.

Улицы тут пусты даже днем. Последний магазин, из сети АТБ, съехал за день до моего приезда. На магазинных железных воротах висит амбарный замок. Все стекла выбиты после последнего ночного обстрела. Асфальт блестит от стеклянной крошки и осколков. Кое-где кто-то пытается закрыть окна клееной или мешками с песком, но, в общем-то, жители махнули на это дело рукой.

Из двадцати тысяч населения в городе осталось около пяти. Тут нет воды, электричества, зарплату не выплачивают, да и с торговлей покончено. Все перечисленное отбрасывает город назад, в нищету девяностых, куда-то в запределье, откуда крайне сложно разглядеть надежду и планы на будущее.

Если идти по Дебальцево днем, возле некоторых домов можно увидеть греющихся на солнечных скамейках жителей. Дети не шумят, они стараются играть спокойно и от родителей не отходят. Тихие замирающие разговоры, вялые движения детей, которые будто опасаются кого-то потревожить.

В центре города я встретила молодую женщину с ребенком и ее маму, которая при виде фотоаппарата ускорила шаг и взглянула на меня с испугом и упреком. Молодая женщина оказалась дворником. Она сказала, что старается каждый день выходить на работу. Она улыбалась. Она признавалась в любви к своему городу и уверяла, что не хочет уезжать, что ее работа ей нравится и сейчас кажется особенно нужной. Зарплату она, конечно, не получает. Есть ли у нее возможность покинуть город? Она сказала мне, что уезжать не собирается.

Работа в изоляции, на оккупированной территории или под обстрелами, - обладает огромной политической силой. Она отвергает войну, активно не принимает ее правила существования и выживания. Сколько людей в Дебальцево ежедневно продолжают выходить на работу? Не так много, потому что город последние недели обстреливали даже днем.

Социальная катастрофа развернулась в этих местах намного раньше войны, но война ускоряет и проявляет ее ход. Отчаяние жителей небольших украинских городов, связанное с безысходной бедностью, почему-то не является для нас событием, не стоит упоминания. Впрочем, война, в которой растерянность и отчаяние стали основной мишенью информационной войны, уже заставляет нас дорого платить за привычку к бедности другого, - нашу главную общенациональную социальную привычку.

Ведь мы миримся с тем, что тут, где любая финансовая поддержка может спасти человеческую жизнь, ежедневно подвергающуюся смертельной опасности, люди месяцами не получают зарплат и им вскоре не на что будет купить элементарные лекарства?

Стоя возле закрытого рынка, я рассматривала лунку от минометного обстрела. Она напоминала солнце, нарисованное детской рукой. И моя спутница, тоже жительница города, принялась с напущенной серьезностью объяснять: вот мы думаем, тут нас каждый день пытаются убить, нас хотят уничтожить, чтобы от города ничего не осталось. Какой самообман! На самом деле – это такой новый детский проект, они рисуют солнца на асфальтах, пытаются как-то порадовать нас. А мы все никак их не отблагодарим за их доброту. И моя знакомая залилась смехом.

В подвалы точные данные не доходят, и тут действительно не важно, кто стреляет. Но не от того, что горожане занимают анти- или проукраинскую позицию, а потому, что многие из них не хотят поверить своим глазам и все еще поражаются тому, что в них вообще могут стрелять. Война тут стала ежедневным событием. Город обстреливают из "Градов" и "Смерчей" много часов в день. Время здесь не спешит вслед за новостями, не изображает стремительный бег вперед. Оно замерло в момент, возможно, самый важный для понимания того, что сейчас с нами происходит, в миг потрясения. Кадр батальной сцены увеличен и замаскированное перспективой тело, стон, страшная история, которую не расскажут на ночь, шрам на стене, все вышло на первый план, оставляя далеко позади красивые батальные сцены, танки, идеологии и патриотизм.

По частной инициативе в Дебальцево открыто несколько гражданских приемных. Начальник милиции отвечает ежеминутно на телефонные звонки, его несколько мобильных номеров уже есть у многих горожан. И они постоянно справляются у него, - будто он может это знать, - когда город начнут обстреливать, можно ли ночевать в квартире, и почему он не сдержал своего слова, когда обещал им мирную жизнь после освобождения города.

Такие доверительные отношения между горожанами и милицией могут показаться невозможной переменой социальных ролей.

Репрессивная сила, превращающая украинскую милицию в свою коррумпированную обслугу, поспешила покинуть эти места. Некто, кто подкупал, шантажировал, угрожал, отбирал, - исчез со своей вотчины. И сейчас, под обстрелами, тут возникают совсем новые формы взаимодействия горожан и тех, кто обычно представлял в городе бессмысленную вороватую местную власть.

Дом культуры Дебальцево

Было далеко за полдень, когда я услышала раскаты грома. В знакомом грозовом перекате послышалось особенное гудение, неестественное и резкое. Вдалеке я увидела пожилую грузную женщину с продуктовыми сумками, она едва шла, было видно, как тяжко ей дается каждый шаг, и вдруг она побежала. С трудом переставляя ноги, она все же старалась бежать. Птицы взмыли над макушками деревьев.

Неожиданно я ощутила, как теплая соленая волна подымается во мне вместе с дыханием. Это был страх. Страх, о существовании которого я и не догадывалась, с которым познакомилась в этот день.