Это по-настоящему

Год назад я никого из вас не знала. И я была несчастлива. Сейчас мой мир изменился. За этот год я стала счастливее. Я узнала, что вы есть. И не важно умрем ли мы все на этой войне, важно, что мы были! Мы по-настоящему были!

Моя личная годовщина - 22 ноября. Каждую ночь там. Полгода. Разрываясь между работой и революцией. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Мозг не мог разорваться между двумя реальностями.

В среду в восемь утра я уходила с Майдана на работу. Всю ночь я была там. Именно в эту ночь погиб Нигоян. Я была там, когда пришло известие: погиб первый! Я была там, когда мы узнали, что погиб армянин. Я была там с его товарищами. Я видела, как они менялись в лице. Я слышала, как они кричали в рации: "Наш? Это наш? Узнайте имя!". Нам уточнили, что погиб парень с бородой. Но они продолжали кричать в рацию: "Наш? Узнайте имя!". К утру информация полностью подтвердилась. Их. Их. Майдан поднял тревогу. Я же тихо прощалась и шла на работу. Шла на работу, вспоминая Его.

Я видела его лишь однажды. Он тогда много улыбался и смеялся. Я заметила, что он по-хорошему так цеплялся к барышням. Предлагал им чай и постоять у бочки с огнем – согреться. Девушки смеялись в ответ. Это единственное, что я помню о нем. Я помню, как он смеялся с девушками.

Каждую ночь. Полгода подряд. До последних дней Майдана я была с ним. Я ненавидела каждую плиточку на нем. Я ненавидела людей на нем, бутерброды с колбасой и лимоны. Я ненавидела дождь, ветер и снег. Меня до сих пор передергивает, когда я вижу Беркут.

Я теперь не могу слышать "Плыве кача". Я помню, как я шла сквозь толпу за гробом и кричала "Герої не вмирають!". Я помню, меня фотографировали. Я помню, как фотографы выбирали получше ракурс. Иногда я старалась замереть. Я видела, что в кадр попадает флаг, люди и плачущая девочка в форме. Мне было больно, но я старалась замереть, чтобы фотографу удался этот чертов кадр! Ведь надо было, надо было рассказать миру о том, что произошло. Ведь я сама пресс-служба и сама журналист. Я знала, что Майдану нужен этот чертов кадр.

Я помню, как 29 ноября мы стучали кулаками о железные заборы, убегая от Беркута, и кричали: "Киев, вставай!". Я помню, как на следующее утро Михайловская площадь наполнилась людьми и одна бабушка мне сказала: "Дитино, я бачила тебе по телевізору. Ти нас просила прийти - дивись, ми прийшли". Она обернулась и показала рукой на тысячи людей. Я заплакала.

Я помню, как было страшно выйти во второй раз. Я помню, как было страшно тогда, когда уже знаешь, насколько сильно они бьют. Я помню лица девочек в Михайловском Золотоверхом. Они все время оборачивались и шептали: "Страшно, да? Страшно, да?".

До сих пор самое трудно в моей жизни - это война с моим страхом. Год. Изо дня в день я борюсь со своим страхом. Это моя война.

Но главное я точно знаю, что мы, люди, которых я узнала во время этой войны, изменились. Мы выросли. Кто-то стал воином, кто-то депутатом, кто-то журналистом, кто-то мэром. Это всё капли в море, но они мне дают надежду. А что еще нужно человеку для счастья?

Ночью 18 февраля Сереге оторвало пальцы. Мы отдали ему все деньги. Утром 19 февраля выяснилось, что этого мало. Я помню, как я взяла коробку из-под обуви, написала на ней "Парню оторвало пальцы. Срочно нужны деньги!" и пошла в народ. Я кричала каждый раз что-то новое. То у меня получалось, что Сереге оторвало руку, то у меня получалось, что все пальцы, то, что только один. Я не могла сосредоточиться. Чем чаще я повторяла эту фразу, тем сильнее я осознавала ее смысл и тем сильнее я начинала рыдать. Люди в изумлении расступались. Кто-то давал деньги. Я шла и что-то кричала. Я толком даже не понимала, что я кричала. Просто шла пока меня не забрали свои же.

И еще я помню, как горел Дом профсоюзов. Я не выдержала тогда и ушла спать. Все стояли на ушах. А я часов в 12-ть, может позже, просто ушла спать в палатку. В ней делали коктейли. Запах был безумный, тошнило, и холод был безумный.

С первых дней Майдана я немного кривилась, когда при мне кричали "Слава нації! Смерть ворогам!". 20 февраля во мне что-то оборвалось. Я кричала, как никогда раньше. Я рычала, произнося эту фразу. Весь мой организм отзывался на "Слава нації!". Меня всю выворачивало наизнанку, моя душа вырывалась вместе с ответным криком "Смерть ворогам!". И до сих пор я меняюсь в лице и кричу, сколько может моя грудь: "Слава Україні! Героям слава! Слава нації! Смерть ворогам! Україна – Понад усе!".

Я помню это сладкое чувство на День памяти воинов-интернационалистов. Длинная колона с флагами ползла вдоль Мариинского парка, где, словно звери в клетках, стояли запуганные люди. Майдановцы кричали: "Рабы! Рабы!Рабы!" и бросали в вольеры мелочь. Много мелочи. Мелочь звенела. В ушах звенело: "Рабы! Рабы! Рабы!"

Я помню, как в Крыму появились первые зеленые человечки. Мы сидели и думали, ехать или не ехать в Крым. Мой друг тогда ответил: "Да ну! Опять скажут, что понаехали киевские бандеровцы!" Людоньки! Ну слышали ли вы когда-нибудь более странное словосочетание, чем киевские бандеровцы? А теперь весь мир услышал – не перевелись еще в киевских парках бадеровцы, не перевелись!

Я помню, как в январе на Вогнехреще я сидела дома, ждала вечера, чтобы выйти на Майдан в ночь, и смотрела стрим с Грушевского. Мальчики нападали на Беркут. Ох, эти безумные мальчики! Я тогда подошла к папе с ноутбуком и спросила: "Пап, как они так могут? Почему они не боятся?" И папа мне ответил: "Да, Алена, это настоящие мальчики". С тех пор я поняла, главное для мальчика – это смелость. Да и для человека главное – это смелость.

Еще я помню глаза милиционеров 29 ноября. Я подошла к оцеплению и спросила: "Вы пришли нас бить?" Казалось, я ударила милиционера по лицу. Он побледнел и ошарашено замотал головой: "Нет. Нет-нет. Нет!". Потом ночью я видела их глаза. Они стояли и смотрели, как Беркут бьет девочек. Они просто стояли и просто смотрели. Я так и не поняла, почему после той ночи они не сняли с себя погоны.

Последние дни моего Майдана – это проводы. Я провожала парней на войну, я ждала парней с войны и я встречала парней с войны.

В этом году мы услышали Новодворскую. В своей книге она писала, что ненавидит Советский Союз больше всего за то, что он лишил человека места для подвига. Он уровнял всех и запретил подвиги. Майдан же вернул нас к жизни. Он подарил нам именно это место для подвига. Отныне у каждого из нас есть место для подвига. Главное теперь самому не оплошать.

Я не знаю, как вы хотите праздновать эту годовщину. Вы хотите ее праздновать без нас? Я в Днепре. Васька в Дебальцево. Устым и 24-й погибли. Патриот в 95-й, Луц - в 11-м ТРО, Сокол и Сотник - в 3-м танковом и многие другие, многие, слишком многие не смогут прийти завтра на Майдан.

С другой стороны. Это ведь и не важно. Самое потрясающее в Майдане: сколько бы нас не погибло, мы все равно есть. Майдан есть. Стела стоит! С Аленой или без Алены.

Я видела, как люди предавали Майдан. Теперь единственное, о чем я вас прошу, никогда больше не предавайте Майдан. И никогда больше не говорите, что Майдан закончился. Майдан жив, пока живы мы. Да здравствует сопротивление!

Алена Стадник - "Белоснежка" 38 Сотня им. Устим Голоднюк