Брюно Дюмон: Коммерческая индустрия настолько плоха, что мне на нее наплевать

Один из самых упрямых и бескомпромиссных режиссеров современности Брюно Дюмон в каждом своем фильме будто вспоминает свою первую профессию преподавателя философии. Что ни фильм, то урок.

Однако никакой дидактики, хотя и в развлечении зрителю решительно отказано. Экзистенциальный кинематограф требует от зрителя усилий, но и взамен дает не меньше - как хорошая поэзия, он живет в памяти месяцы, если не годы.

Дюмон, так или иначе, каждый раз исследует в историях границы человеческого опыта. Если на рубеже 90х-00х казалось, что его молчаливое аскетичное кино в той же степени прекрасно, сколь и старомодно, в нем нет места постмодернистской игре и улыбке, теперь видится, что он предвосхитил время поиска новых модернистских ценностей.

Фильмы Дюмона совершенны стилистически, и если б не содержательность, он, того и гляди, оказался бы в компании записных эстетов. Несколько раз он становился лауреатом Каннского кинофестиваля с фильмами "Жизнь Иисуса", "Человечность", "Фландрия".

В украинский прокат фильмы Дюмона не попадали.

"Камилла Клодель", которая чудом оказалась сейчас на экранах кинотеатров, случай из ряда вон выходящий.

"Украинская правда. Жизнь" попыталась выяснить, что вынудило Брюно Дюмона променять философию на кино, как ему удается добиться высокой степени достоверности событий на экране, и его отношение к политическому устройству современной Европы.

- В Украине ваши фильмы знают прежде всего благодаря кинопиратам. Как вы к этому относитесь?

- Это нравы сегодняшнего дня. Многие фильмы распространяются благодаря кинопиратам, потому что зрители не могут получить к ним доступ легально. Поэтому то, о чем вы говорите, меня не смущает, даже доставляет удовольствие: я рад, что не смотря на отсутствие дистрибуторов, интернет делает фильмы доступными.

Для меня главное, чтобы мой фильм увидели, а то, как дистрибуция осуществляется - это уже проблемы дистрибуторов. Коммерческая индустрия настолько плоха, что мне на нее наплевать. Я не люблю этих людей.

- Вы занимались философией, почему вы приняли решение снимать кино?

- Это было связано с осознанием мысли как тупика - существующие концепции не могут охватить собой наши чувства. Как продумать ветер..?

В кино это легче осуществить, потому что мы возвращаемся к основам, первостепенным вещам. Кино в большей степени показывает внутреннюю сторону вещей, чем философия. Сам зритель становится философом.

- Но в кино у автора очень грубые инструменты - это не музыка и не поэзия, где значительно больше возможностей для передачи внутренних состояний.

- Не согласен с вами. Грубые, потому что технические приспособления таковы, но при их помощи можно создавать очень тонкие вещи.

- Кроме вас это почти никому теперь не удается. Мне, например, покоя не дает вопрос, как вы работаете с актерами? Когда я наблюдаю за людьми на экране, профессиональными актерами или непрофессионалами, качество их присутствия просто сражает.

- Слушаю, прислушиваюсь... Для меня очень важно выслушать, относиться к актерам с сопереживанием. Я не просто ангажирую их, чтобы они интерпретировали, – хочу понять. У них очень высокая точность игры, потому что сливается воедино то, чем они являются сами, и то, что они изображают в игре.

Это результат длительного процесса. Я принимаю их такими, какие они есть и провожу работу над собой, это аскетический подход – увидеть, что идет извне, и принять.

- В ваших фильмах нет и следа юмора, иронии, и других проявлений смешного. Вы так трагически воспринимаете реальность или это просто выбор художника?

- Да, это мой характер. Это не решение, которое я принял. Вот так лирически, трагически воспринимаю мир. Конечно, сгущаю краски, но всегда хочу, чтобы в конце был луч света. По природе я оптимист, но трагическое мне очень нравится. Мне кажется, что это очень красиво. Мир комедии мне скучен.

- Что на вас как кинематографиста оказало влияние? Вас сравнивают с Брессоном, иногда с Тарковским, но, мне всегда казалось, что корни иные.

- Сравнение с Брессоном или Тарковским – это следствие лени критиков. Скорее источник нужно искать в начале кинематографа: Жан Эпштейн, а также Гриффит, Кулешов. Русские режиссеры делали интересные вещи, эстетически фундаментальные. Все, что делает Брессон, у Кулешова уже есть.

- Что для вас является приоритетом: создание художественной формы или изменение сознания зрителя?

- Самое главное – зритель, а не материал. Я хочу оказывать влияние на сознание зрителя, менять его. Люди должны все время размышлять о своей морали, нужно, чтобы нам напоминали о ней. Искусство как раз и состоит в том, чтобы вновь заставлять задумываться о ценностях, и если герои произведения преступают черту, то это делается специально для того, чтобы их (ценности) подчеркнуть.

Мы должны постоянно думать о своей человечности. Для этого нужно рассказывать истории, касающиеся важных вещей – любви, ненависти. Постоянный пересмотр, возвращение к этим основам – это очень здоровый процесс. Оздоровлением занимается сам зритель, фильм – это как лекарство.

- Что предопределило ваш интерес к философии?

- Беспокойство. Меня волнуют вещи, отношения, ощущение мира, и то, как я его воспринимал в детстве. Вот почему цветет роза? Просто потому что цветет, объяснения нет. Слишком много думать об этом не следует. Но когда нельзя, то все время спрашиваешь: почему!?

- Я когда-то слышала, что вся французская философия – это заметки на полях Монтеня. Вы согласны с этим?

- Что это значит?

- Что Монтень – главный, и что все только и занимаются тем, что его интерпретируют.

- Это касается древнегреческих философов в еще большей степени. По крайней мере, можно заявить, что у Платона все уже было сказано, то же касается мифов. Интеллектуалы на протяжении всей истории и философии просто по-новому возвращаются к тем же основам бытия.

- Вы религиозны?

- Вовсе нет. Я верю в кино. Верю в поэзию и в бога в кино.

- Что вам интересно в философии сейчас?

- Философия рассматривает очень простые вопросы справедливости и правды. Во всех областях. Это бесконечная тема. Можно рассмотреть дверных замков, женщин, воспитания детей – это касается всего. Поэтому совершают революции.

Требуется все время сохранять способность говорить "нет", для этого нужна бдительность, которая требует определенной культуры, нужно, чтобы мы постоянно совершенствовались, а не просто говорили "да, да" и закрывались.

Кадр из фильма "Камилла Клодель"

- Каковы ваши политические убеждения?

- Мои политические убеждения противоречат нынешним тенденциям. Я против глобализации, против единой Европы. Если я смотрю украинский фильм, я хочу, чтобы он был украинским.

Когда я смотрю русский фильм и показывают именно русские реалии, поют русские песни, мне это доставляет удовольствие. Тоже касается испанских фильмов. Нет ничего более дебильного, чем "европейский фильм".

В Европе - сельское хозяйство везде одинаковое, и сельскохозяйственные работники повсюду несчастны. Фермер из Бретани должен заниматься фермерством в соотвествие с местными традициями, а не точно так же, как в Португалии. Вот это европейское глобализированное мышление, мышление единой Европы – дебильное.

- Как человек, детство которого прошло в закрытом обществе, считаю, что это меньшее зло по сравнению с тем, что могло бы быть. Единая Европа, не смотря на все издержки, пожалуй, лучшее, что когда-либо с человечеством случалось.

- Понимаю, о чем вы говорите, но наш путь мне кажется неправильным. Глобализация причесывает всех под одну гребенку, все эстетические формы становятся однородными, - это мне очень не нравится. Мне кажется, что правда народов – это их особенность. А глобальные организации сейчас делают все наоборот.

- Разделяю этот пафос, но, с другой стороны, этносы - это открытые системы, которые меняются в процессе развития и взаимодействия.

- Наше существование привело к жизни среди технологий, это вызывает у нас сильную интерференцию. Нет равновесия между технологической силой общества и физической силой: если вы упадете на пол, я смогу вас поднять, но когда смотрю по телевизору, как тонет корабль, ничего не смогу сделать, но буду испытывать чувство вины.

СМИ приводят к тому, что мы все время чувствуем себя виноватыми. Существуют серьезные философские политические проблемы, связанные с реалиями нашего бытия. Нами руководят люди, которые в общем-то ничего хорошего из себя не представляют.

Кадр из фильма "Камилла Клодель"

- Вы считаете, что при прямой демократии мир был бы лучше?

- Человеку свойственна потребность в свободе. Технологии дают реальные возможности для прямой демократии, могли бы позволить нам жить в более современном обществе, но нынешнее политическое мышление архаично – считают, что должен быть один руководитель, лидер вроде короля. Наши правительства пока что отвечают этим устаревшим запросам.

Нужно, чтобы интеллектуалы создали "философию интернет". Вы говорили о кинопиратстве. Никто не знает, что с ним делать, даже юристы не могут применить санкции. Технология сильнее, чем политические силы.

Нами управляют обычные бюрократы, а не какие-то деятели с видением. Сейчас нужны люди, способные видеть перспективы, создать новую форму гипериндивидуализированной демократии, при которой каждый сможет делать то, что хочет.