Записки из "ЛНР": все нужно делать сразу же, не откладывая ни на миг
От редакции: Автор этой колонки публикуется под псевдонимом в целях безопасности. Публикации в рубрике "Погляд" не являются редакционными статьями и отражают исключительно точку зрения автора.
Иногда я чувствую себя луком, с которого раз за разом снимают его жёлтые одежки. И в зиму я приду без своих летних запасов прочности, уязвимой к любому воздействию непогоды.
За эти шесть лет из круга близких мне людей ушли многие. Говорят, всему виной война – отсутствие денег на лечение, спешка, стрессы, обострение хронических болезней, инсульты и внезапная онкология.
Особенно уязвимыми оказались люди пожилого возраста, которые не смогли принять всего случившегося с ними. Многие понимали это: "Летом 2014 года откуда-то были силы бегать в погреб, а после не мог даже ходить".
Некоторые потрясения были даже никак не связаны со смертями. Например, решение друзей жить не здесь.
Они объявили мне об этом почти между прочим и накрыло ощущение маленькой девочки, которую решили оставить в интернате, потому что так будет удобнее взрослым.
Понятно, что никто из уехавших друзей не думал о том, что своими решениями снимает с меня раз за разом те самые луковые одежки, подбираясь к белому уязвимому телу.
Потом потянулись смерти. Как будто война дёрнула за какую-то особую нить, и прочное полотно моей жизни стало дырявым.
Первой была Раисочка, мамина подруга.
Мама ждала дома, а я бегала за продуктами. В один такой вот мой рейд мама сказала зайти к Раисочке, просто узнать, как она переживает войну.
Был август 2014, полдень, и мы шутили, что в это время обе армии обедают, давая нам передохнуть.
Раисочка открыла ворота в переднике с синими от винограда руками. И, не знаю, была ли картинка более мирная в то время.
Мы сидели возле её дома, и она взяла моего ребёнка на руки. А после на его белой футболке остались отпечатки её синих виноградных пальцев.
| Смерть всех моих знакомых была такой же поспешной, как и их жизнь все последние шесть лет |
И был какой-то разрыв в месяц между той августовской солнечной встречей и новостью о её уходе.
И было это так внезапно, как сошедшая лавина. Как будто форма осталась прежней, а содержание поменяли.
Ни врача, ни заключения о вскрытии не было. Не было тогда даже поминок – у семьи не нашлось на это денег. Да и сами похороны были одним днем, торопливо, скомкано, как и сама смерть.
"С вечера ей стало плохо, я был возле неё, а утром отошел сделать чай, и она умерла", – говорил после оторопело её муж. За шесть лет он так и не принял её смерти.
Слишком уж все было наспех, неожиданно, быстро, вразрез всех человеческих правил. И пришло понимание, что каждая такая потеря – та самая луковая одежка твоей брони.
А потом было так много всех, кто ушёл тихо и без всяких предупреждений.
Мы шутили: не планировал умирать.
Смерть стала обыденностью, так и не став при этом привычной.
Эти люди создавали настроение в моей жизни, были теми маркерами постоянства, о которых мы обычно не думаем.
Почему-то уходили те, от кого ты этого ждал меньше всего. С ними ты шутил о войне и о пресловутом стакане воды, а после в какой-то перерыв в день-два они успевали уйти.
Это полностью разрушало мои представления о том, какой должна быть смерть: в глубокой старости, в чистой постели, с чувством достойно прожитой жизни и в окружении близких.
Смерть всех моих знакомых была такой же поспешной, как и их жизнь все последние шесть лет.
Они как будто спотыкались обо что-то. Останавливались на миг и уже не могли подняться.
Никаких приличествующих моменту слов или антуража не было – это ушло шесть лет назад.
Появились новые черты в самой процедуре похорон – быстро, тайно, с минимум людей. Похороны с поминками говорили о том, что семья живет зажиточно.
"Мы спросили, во что нам обойдутся похороны, и нам назвали ту сумму, которой у нас просто не было тогда. Мы сказали в похоронной конторе, что не сможем найти столько, и они пошли нам навстречу, нехотя уступив".
Когда появлялась возможность, поминки устраивали задним числом.
| Раньше были приоткрытые двери дома, чтобы каждый мог зайти проститься с покойным |
Стало нормой не оповещать людей на улице о случившемся.
Вспомните, как это было раньше – приоткрытые двери дома, чтобы каждый мог зайти проститься с покойным, похороны на третий день, чтобы каждый успел зайти. Цветы по дороге, оркестр, а после большие поминки.
За эти шесть лет что-то такое я видела только один раз, когда в феврале 2015 под Дебальцево убили местного командира.
На тех похоронах можно было ставить галочку в анкете: посмертное награждении, отпевание и монолог Батюшки о героическом прошлом этого человека – да. А после всем в обед налили по чарочке в столовой той военной структуры, где служил убитый.
А на утро приехала его жена и забрала из его кабинета всё, что смогла вывезти: кожаное кресло, трофейное, очевидно, его большой письменный стол – признак большой должности, его сейф. До войны он жили в селе и был самым обычным человеком, далеким от всех этих властных атрибутов.
Тогда никто не сказал его жене ни слова, а она как чувствовала, что вся эта шелуха вокруг его похорон и будто бы геройской гибели минутная, как мода. И уже через неделю-другую её просто не пустят в уже не его кабинет.
Валентин был в числе моих хороших знакомых. Не друг, но приходил на помощь по каждой моей просьбе. Ворчал, воспитывал, но помогал.
Мы знали, что с ним что-то не так, какая-то череда нелепых болезней, из которых он никак не выберется – то ему зашивали ногу, разрезанную болгаркой; после была полосная операция на брюшной полости; после что-то нашли с кровью. Выбираясь из одной больницы, он попадал в другую. Неохотно говорил об этом, стыдясь не мужских хворей.
В какой-то момент его уволили, ссылаясь на его вечные проблемы.
Друзья, узнавая, что он опять в больнице, спешили проведать, несли то, что он любил и что вовсе не было передачкой для больного.
В одной из таких больниц он сказал товарищу, что всё, сил его уже нет на все эти лечения, и что он, вероятно, умрет. Друг перевел все в шутку, передавая ему пакет с тушенкой и колбасой, деликатесами по военным временам.
А ночью Валентин и правда умер, в какой-то заштатной больнице, когда рядом с ним не было никого.
Я думаю, знал ли он, как много он сделал для меня? И каким значимым оказался, когда ушел?
Был момент, когда ко мне пришло понимание, что можно не успеть. Сложно сказать, что именно не успеть: жить, говорить важные вещи, быть рядом?
Был такой момент, когда я хотела разыскать знакомого, чтобы поблагодарить его за подарок, сделанный им перед войной. Тогда всё как-то было не досуг, да и что могло помешать сделать это после?
И когда я, наконец, решилась связаться с ним, оказалось, что он погиб в том самом 2014 году. Я не стала расспрашивать, за кого он был и был ли вообще за кого-то, не стала спрашивать, как это было и вслух сокрушаться о нем.
Я поняла, что всё нужно делать сразу же, не откладывая ни на миг.
Хочется говорить важное – говори, даже если это будет казаться нелепым в тот самый миг.
Хочется быть рядом с ребёнком, будь с ним, потому что нет ничего важнее этого.
И помощь или благодарность тоже имеет срок годности, как оказалось.
И каждая такая вот новость об очередной смерти знакомых приходит всегда каким-то задним числом. Ещё один из тех, кто был важен для меня.
Иногда я думаю, что каждая такая вот смерть как ступени ракеты перед запуском, когда её уже ничего не держит и не привязывает к земле, чтобы сорваться и отправиться в путь.
Анна Восточная, Луганск, специально для УП.Жизнь
Публікації в рубриці "Погляд" не є редакційними статтями і відображають винятково точку зору автора.
Вас також може зацікавити:
Коронавирус в "ЛНР": от юмора до полного игнорирования проблемы
Коронавирус в "ЛНР": паника и страх, но не от неизвестной болезни
Как устроен бизнес на детях в "ЛНР"
Зимние каникулы в Луганске: убедиться, что решение уехать было правильным
Ми хочемо тримати з вами зв'язок. Будемо раді бачитися і спілкуватися з вами на наших сторінках у Facebook та у Twitter.
А якщо хочете бути в курсі лише новин та важливої інформації про здоров'я, підписуйтесь на нашу Facebook-групу про здоров'я та здоровий спосіб життя.