Борис Тодуров о закупках, МОЗе и жизни в коммуналке

На прошлой неделе конфликт между кардиохирургом Борисом Тодуровым и МОЗ достиг Верховной Рады. Там депутаты от "Оппозиционного блока" Александр Вилкул и Игорь Шурма зарегистрировали постановление о снятии в.о. министра здравоохранения Уляны Супрун с занимаемой должности.

А профильной комитет пригласил ее и Бориса Тодурова на свое заседание. В этот день, но на час раньше, Супрун с заместителями дала пресс-концеренцию, где опровергала мифы о закупках лекарств и скандале.

Вот так всей командой она и пришла на заседание Комитета, послушала уже неоднократно озвученные обвинения, сказала, что кворума здесь нет, одну пресс-конференцию она уже дала и не желает участвовать в другой, встала и ушла вместе со всей командой.

[L]Этот 3-недельный конфликт, который начинался со словесных перепалок в Facebook, а потом постов с фактами и их опровержениями, вновь поднял волну вокруг медреформы и международных закупок.

Премьер-министр публично поддержал команду МОЗ, некоторые министерства и госучреждения тоже выступили со словами поддержки, а вице-спикер ВРУ Оксана Сыроид опубликовала дипломы Уляни Супрун, которые некоторые депутаты вот уже несколько месяцев не могут найти в открытых источниках.

Но между МОЗ и Тодуровым остался клинч. Обе стороны конфликта настаивают на своей правоте. Да и после публичных эмоциональных обвинений, озвученных на пресс-конференции, "не могу смотреть, как команда пингвинов уничтожает медицину" и "мальчики-волонтеры делают реформы" сложно найти конструктивное решение. Да и вопросов становится все больше.

Чтобы получить на них ответы, "Украинская правда. Жизнь" попросила Бориса Тодурова об интервью. И неожиданно для себя стала еще и свидетелем операций в Институте Сердца.

Кардиохирург Борис Тодуров назначает встречу на утро пятницы. В 8:30 в коридоре под дверями кабинета уже есть посетители: пожилая женщина и мужчина лет 35, из-под куртки которого виднеется военная форма – мать и сын. Мы сообщаем секретарю о приезде, и садимся ждать. Через пару минут директор Института сердца приглашает всех к себе в кабинет.

– Мы можем подождать, пока вы пообщаетесь с пациентами, – говорим мы. Но Борис Тодуров бросает "нет, все хорошо, сидите" – и начинает листать медицинскую карту женщины.

"Вы военный?" – спрашивает мужчину.

Мы включаем диктофон.

"Я уволился, был в батальоне "Киев-2", – отвечает боец.

"Помню "Киев-2". Мы были в нем еще в 2014-м, в Славянске", – говорит Тодуров, листая карточку матери бойца. Обращается к ней: "Болит сердце?" – "Ну, не болит, но дышать не дает, я задыхаюсь".

"Судя по всему, ишемическая болезнь", – резюмирует Борис Тодуров. Ему говорят, что уже провели исследование, клапаны более-менее, но надо еще делать коронарографию. На нее средства найдут, продолжает боец, но вот на лечение уже не хватит. Потом спрашивает: "Может, есть какие-то бюджетные средства, чтобы это все?.."

"На сегодня никаких вообще, – отвечает Тодуров и еще раз пересказывает пациентам (и нам заодно) аргументы, уже неоднократно им озвученные публично с момента начала своего противостояния с МОЗ. – Даже те деньги, которые нам выделили на первые два месяца, не распределены на нас. Да и на этот месяц дали всего лишь миллион, и на следующий миллион. При потребностях 800 миллионов в год, нам дают миллион на месяц.

Давайте сделаем так: пусть кардиологи посмотрят, назначат хорошее адекватное лечение, и приходите в феврале. Может быть, что-то поменяется в финансировании. Я вам оставлю визитку, сможете потом позже позвонить. Старайтесь физических нагрузок не делать, потому что если уже есть одышка, это может быть прединфарктным состоянием. Если вдруг будет хуже, звоните, будем что-то думать.

А пока вас нечем обеспечить".

"Спасибо", – отвечает боец, и они вдвоем с матерью покидают комнату.

Борис Тодуров в Институте сердца около 10 лет

"МЕЖДУНАРОДНЫЕ, КОСМИЧЕСКИЕ, НА ЛУНЕ, ГДЕ ХОТИТЕ...У МОЗ ЕСТЬ УСТАВНАЯ ЗАДАЧА, КОТОРУЮ ОНИ НЕ ВЫПОЛНИЛИ"

Как только дверь за пациентами закрылась, оставив директора Института сердца наедине с журналистами, мы сразу спрашиваем:

– У вас всегда такая ситуация? Ведь проблемы с закупками были и раньше, в 2014 и 2015 годах.

– Такого катастрофического положения не было ни разу. Мы при всех министрах что-то получали. Обычно это был сентябрь, октябрь, ноябрь. И на начало года, когда провал в закупках и провал в поставках, у нас всегда был какой-то запас. В 2016 году вообще не было никаких закупок, и поэтому запасов практически нет. На сегодня кроме перчаток и марли, на складах мало что осталось.

– Но вы обвинили в этой ситуации нынешнюю команду МОЗ. Хотя они пришли в августе, когда еще не прошли закупки за 2015 год.

– Да.

– МОЗ уже объяснил полностью все о закупках. Они не могли успеть сделать все раньше.

– Эта информация не соответствует истине. У них было пять с половиной месяцев для того, чтобы выполнить государственную программу.

Я – директор крупнейшей кардиохирургической клиники. Если отбросить все эмоции, то выглядит это примерно так: уставной задачей Министерства здравоохранения является сохранение жизни и здоровья украинцев. В их функцию не входит экономия, поиски коррупционеров, какие-то политические заявки.

Министр с его командой имеют одну уставную задачу: выполнить государственные программы. Этих программ несколько десятков, и они рассчитаны и установлены для того, чтоб их выполняла исполнительная власть.

Выделенные деньги на кардиохирургию по программе борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями – 357 миллионов. На эти деньги можно было бы купить очень много различных расходных материалов.

И каждый год, хоть к концу года, но эти тендеры проводились, и мы к концу года получали расходные материалы.

Что произошло в 2016-м году? У молодой команды было 5 с половиной месяцев. Тендер идет полтора месяца.

Тодуров обвинил в плохой ситуации в отрасли нынешнюю команду МОЗ. Фото с сайта Института сердца

– Это международные закупки, за полтора месяца невозможно успеть их провести.

– Послушайте, вот эту женщину вообще не волнует, как они покупают. Международные, космические, на Луне, где хотите...У МОЗ есть уставная задача, которую они не выполнили.

В августе вся номенклатура была уже отдана в Министерство, и рабочая группа заседала, все было подписано. Все документы подготовительные по тендеру, включая техзадания, с начала сентября лежали на столе. Я член этой группы. В сентябре все было готово для объявления тендера. И все всё подписали.

Как только была назначена Супрун (и.о. министра здравоохранения – УП.), я пригласил ее сюда в наш центр. Мы сделали большую пресс-конференцию. Я показывал ей наши механические сердца. Я сделал большую презентацию, где показал всю статистику по крадиохирургии на всю Украину.

И показал, что из 140 операций, которые нам нужно делать, мы делаем всего 30.

– Но это же не новая статистика и не новая ситуация. Лекарств и раньше не было.

– Подождите. Я вам еще раз повторяю. Мы в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом получали "расходку" хотя бы к концу года. В этом году мы ее не получили. И это отличает 2016-ый от всех предыдущих.

– А еще тот факт, что в этом году это будут международные закупки, хотя раньше их покупал централизованно МОЗ, и вы должны это учитывать.

– Я не лезу в международные закупки. Мне абсолютно все равно, как закупаются. Но за этот год, пока международные закупки будут идти, умрут десятки тысяч людей.

– Зачем вы сейчас так пугаете? Ведь лекарств всегда не хватало, и деньги всегда собирали волонтеры.

– Вы считаете, что вот этот парень, который отслужил, должен сейчас у волонтеров собирать десятки тысяч гривен на лечение своей мамы, при том, что есть государственная программа? Вы действительно так считаете?

– Нет, я не считаю. Это проблема, которую надо решать. Но он все равно будет собирать. У вас же операции все равно платные. Или вы имеете в виду, что в прошлом году у него был бы шанс получить все бесплатно?

– Во многом да.

– На пресс-конференции вы сказали, что стенты бесплатные, но люди должны покупать интродьюсеры, иголки и все расходники.

– Да.

– Но на комитете ВР уже сказали, что и эти материалы должны были получить бесплатно из госбюджета.

– Конечно. По этому тендеру мы их должны были получить бесплатно.

– То есть, в вашем Институте есть 1363 пациента, которым стенты были установлены абсолютно бесплатно, и они не доплачивали за материалы, потому что они тоже бесплатные?

– Да.

Нажмите на фото и в новом окне откроется статья "Цена сердца. Репортаж из операционной Бориса Тодурова"

– Я поняла. Просто есть много нареканий, что в Институте приходится много доплачивать.

– Естественно. В номенклатуре, которая закупалась раньше, есть контраст, проводники, наборы для коронарографии, интродьюсеры, в довольно большом количестве.

И в этом году мы всего этого тоже не получили. Чтобы поставить стент, повторюсь еще раз, нужно обработать кожу, перед этим ее побрить, постелить под больного стерильную простыню, которую кто-то должен постирать, и на это тоже нужны средства. Перед этим больному нужно сделать все анализы. На лабораторку нам не выделяют денег вообще. И за это платят больные.

Нужно сделать эхокардиограмму, ЭКГ, нужно купить бумагу хотя бы в ЭКГ-аппарат. Делается 100 тысяч исследований ЭКГ в год. 100 тысяч, вдумайтесь. Сколько десятков килограмм этой бумаги нужно? Сколько липучек нужно, чтоб сделать кардиограмму стольким больным?

Мы понимаем, что только через полгода это получим.

Раньше мы получали к концу года, у нас было на что оперировать хотя бы на первые три месяца, пока новый бюджет принимался. И мы дальше покупали что-то за свой бюджет.

На сегодня нам дали миллион бюджета, за который мы вообще ничего не можем купить, и у нас нет никакого запаса. А что для нас миллион, который выделили на месяц?

– Если я не ошибаюсь, в этом году на Институт сердца выделяется больше денег. Если в прошлом году было 50 миллионов, то в этом году 141 миллион и еще 40 на закупку оборудования.

– Нет, это неправда. Это передергивание фактов. Нету 141 миллиона на расходные материалы.

– И сорока миллионов нет на оборудование?

– Министерство нам не дало этих денег. Эти деньги я выпросил в ВР, эти деньги нам дал бюджетный комитет.

– Как вы их могли получить, если Кабмин их не давал?

– Министерство нам дало 60 миллионов гривен на расходные материалы. Все остальное нам включили в общий бюджет страны отдельной строкой. Из них 40 миллионов на закупку оборудования и 10 миллионов только на медикаменты. Таким образом, на все медикаменты на год у нас остается 70 миллионов.

– Давайте уточним. А в прошлом сколько было на медикаменты?

– 60.

– А теперь 70. Это ухудшение?

– Это ноль для нас. Это даже не на 1 месяц.

Тодуров говорит, что государственные деньги – это "даже не на 1 месяц"

"У МЕНЯ КАЖДЫЙ ДЕНЬ 5 ОПЕРАЦИЙ. Я НЕ БУДУ НИ НА КОГО ПОДАВАТЬ В СУД"

– Возможно, вы видели пост адвоката Евгении Закревской на Facebook. Она написала об отчете, проведенном в Институте еще до прихода нынешней команды МОЗ. В нем указывалось, что в Институте сердца количество экстренных госпитализаций с острым инфарктом миокарда составляет только 2%. Тогда как в среднем по стране этот показатель составляет 18%. Почему так?

– Бред. В этом отчете – абсолютно необъективные данные. Пришел некто Соколов (главный внештатный кардиолог МОЗ – УП.), человек абсолютно предвзятый, считающий себя, как это не смешно, нашим конкурентом и написал, что стентирования не являются хирургической операцией. Наверное ему не очень нравится, что мы делаем в пять раз больше стентирований, чем Институт кардиологии. Но уж если ты считаешь себя главным кардиологом МОЗ, то должен знать базовую министерскую документацию.

– И вы относите их к операциям, тогда как в Европе и Америке это кардиологическая процедура.

– Если вы откроете номенклатуру МОЗ, то увидите МОЗовскую классификацию. Согласно ней, стентирование относится именно к операциям на сердце, и все кардиохирургические центры Украины всегда считали стентирования в статистику операций.

Чтоб Вы понимали: в Институте Сердца делается каждое четвертое стентирование в стране. В год мы делаем почти две с половиной тысячи стентирований коронарных артерий. И еще делаем более 30 видов различных ендоваскулярных операций, в том числе и детских.

– Еще один вопрос об этом отчете. В нем указано, что 90% госпитализаций в Институте сердца проходят в рабочее время. Но ведь ночью тоже привозят больных, и в общем по стране таких больше, чем в Институте.

– Это неправда. Максим Соколов, посмотрев 10 историй из многих тысяч, сделал некие странные заключения. Считаю, что профессиональная ревность главного кардиолога изменила здравому смыслу.

Мы первыми в Украине, внедрили программу "Стоп инфаркт". И я был ее инициатором. Согласно этой программе, мы принимаем весь левый берег и два района правого берега.

И сколько нам возит скорая, столько мы и принимаем. За прошлый год около 800 человек. И ночью, и вечером, и днем.

– Вы подали на него в суд?

– Послушайте, у меня нет на это времени. У меня каждый день 5 операций. Я не буду ни на кого подавать в суд. Ни на Супрун, ни на него, ни на кого. Ну не буду. Это не мое. Все, что я могу сделать когда "накипит", это взять и за 15 минут записать блог, который набирает 300.000 просмотров за два дня.

И после этого 3 недели не утихает скандал.

Я это могу сделать. Я блоггер. Если Вы заходили на мою официальную страницу, вы видели, что я уже несколько месяцев занимаюсь пропагандой здорового образа жизни и профилактикой болезней. И трачу на это свое свободное время.

Это сложно, сделать нормальный блог. Но я трачу на это время, понимая, что это сохранит жизнь тысячам людей. Если люди послушают, как правильно летать на самолетах, какой-то процент из этих 300.000, которые его посмотрели, будет летать правильно, и не пострадает от тромбоза, и не умрет от тромбоэмболии.

Тодуров: "Все, что я могу сделать когда "накипит", это взять и за 15 минут записать блог, который набирает 300.000 просмотров за два дня. И после этого 3 недели не утихает скандал"

"НАМ РЕФОРМЫ НУЖНЫ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ИМ"

– Скажите, что вы имели в виду под блокированием работы Института Сердца? Каким именно образом вас блокируют? МОЗ говорит, что никто ничего не блокирует. Есть ответы на все ваши запросы.

– Сейчас покажу. Практически все документы, которые заходят сегодня в МОЗ от нас, все письма, лежат там 3-4 месяца.

Я обратился к премьер-министру с просьбой включить наш институт в список лечебных учреждений, которым разрешено делать пересадки органов. Мы сегодня единственная команда, которая уже сделала 4 пересадки сердца в Украине. Еще 16 лет назад я сделал первую пересадку, был первым в Украине. В прошлом году мы сделали пересадку двух механических сердец.

Президент в этом году отметил это событие новогоднем поздравлении как большое достижение Украины. И в его ролике есть кадры о том, как мы имплантируем механическое сердце. Нам никто на это денег не выделял.

Я проводил аукционы, пробеги какие-то, марафоны, мы собирали деньги, чтобы это купить – и спасли двух человек: Дорошко Паша и молодая девочка Люда Филяренко 30-летняя с 9-летним сыном, которая умирала. Если бы мы этого не сделали, они бы просто погибли.

Я пошел к премьеру, рассказал ситуацию, попросил включить нас в список, потому что мы поменяли свою юрисдикцию: перешли из города в МОЗ и стали МОЗовским учреждением. Поменяли название. Соответственно, надо было нас перерегистрировать в этом списке.

Тот написал на МОЗ утвердить позитивную резолюцию, сотрудники МОЗ подготовили ответ на Кабмин о том, что документы готовы, и Институт сердца будет включен в новый список. И принесли Линчевскому на подпись.

Это его "подпись" (показывает на телефоне – УП.): "Не-а", и рожица.

– Если я не ошибаюсь, это внутренний документ…

– Вы считаете, что замминистра в ответ на такой запрос может писать "не-а"? Вы считаете это адекватным?

– Нет, я не считаю это нормальным. Но это внутренний документ, о котором вы вспоминаете на каждой пресс-конференции. Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что как доректор клиники я вправе расчитывать на адекватное поведение заместителя министра, но за 4 месяца ни на один мой запрос в МОЗ я не получил ответ. По закону я должен получать либо позитивный, либо негативный, в течение месяца.

За 4 месяца я не получил ни одного ответа на свои письма. Не только по этому поводу. У нас есть 3 филиала уже. Созданы в позапрошлом, прошлом году, которые полноценно функционируют. Эти филиалы развивают кардиохирургию на местах.

Когда мы открыли филиал в Житомире, там началась кардиохирургия. Спасено 150 человек уже, 150 операций сделано на базе нашего филиала.

Я как волонтер езжу в Луганскую и Донецкую область с июля 2014 года, с Карачуна начиная. Мы собираем средства, ездим, забираем раненых. Прооперировано около 300 пациентов с линии фронта. И осколки в сердце, и поврежденные сосуды, и легкие, и так далее. Я сам сажусь за руль, еду, привожу – я этим занимаюсь, показываю пример своим подчиненным, как нужно заботиться о людях, которые там, на фронте.

Недавно у нас была операция. Забрал из госпиталя парня с перебитым пальцем, который месяц там выгнивал. Пригласил лучших ортопедов, на нашей базе ему взяли кусок кости из бедра и сделали имплант, и рука сейчас двигается. И второй этап будет. Скоро сухожилия будем восстанавливать.

Мы этим занимаемся уже третий год. И я делаю это на волонтерских началах.

Я попросил открыть филиалы в Северодонецке и Мариуполе, не требуя денег, ставок, оборудования – мы все это сделаем сами. Мне нужна была от Линчевского подпись "не возражаю".

Написали запросы: от комитета ВР по обороне, написали запрос несколько депутатов, во главе с Сысоенко, от медицинского комитета. Я написал несколько писем.

А Линчевский говорит: "Не будет у Тодурова никаких филиалов, я сказал".

– Это вы откуда знаете? Он вам лично сказал?

– Знаю. Знаю.

В коридорах Института сердца

– Но вы до этого рассказывали, что Институту сердца хронически не хватает денег...

– Филиалу не нужны деньги. Мы договариваемся с губернаторами, с местной властью, и нам дают помещение за 1 гривну аренды. В филиалах мы не будем делать операции – только прием больных. Там не нужны деньги. Это не операция.

– Тогда почему это не может быть, например, кардиологическое отделение больницы, зачем филиал?

– Его там просто нет.

– Хорошо, но это вопрос к местной власти, а не к МОЗ.

– А в чем проблема, если это будет филиал Института сердца?

– В том, что если это филиал, то у вас должно быть финансовое обоснование и все расчеты. Ведь вы – государственная институция и получаете деньги из госбюджета. Ставки персонала в филиале будут оплачиваться из госбюджета.

– У меня есть 2 или 3 свободные ставки, они всегда есть у любой клинки.

– Хорошо. Но все же эти люди работают за государственные средства, и поэтому стоит вопрос о финансовых расчетах открытия филиала.

–Это отговорки. Повторяю еще раз: эти филиалы не требуют дополнительного финансирования, причем здесь финансовые расчеты? Если бы за эти 4 месяца кто-то из МОЗа пригласил к себе в кабинет и вот так подробно, как Вы, поговорил со мной на эту тему, я бы смог хотя бы объяснить, но я приезжаю в МОЗ, звоню замминистра Линчевскому, а мне секретарь говорит: "А он Вас не примет".

Я говорю: "Подождите, он не отвечает на мои звонки. Я звоню вам десятый раз, а вы не назначаете мне встречу".

Это называется игнорирование. Как можно не отвечать директору Института на письмо в течение 4 месяцев?! Госслужащий обязан в течение месяца ответить. Позитивно, негативно – хоть как-нибудь.

Меня полностью игнорируют. Я приезжаю. Он сидит на месте, я знаю, что он сидит на месте, и ничем не занят, никакими совещаниями. Прошусь зайти на 2 минуты объясниться – а меня физически не пускают в МОЗ. Когда такое было вообще?

Как можно профессора, директора института физически не пускать в здание МОЗа?

– Я вас понимаю, но мы тоже договариваемся о встрече, и если она не назначена, нас могут не пустить в здание.

– Вы не понимаете разницы. Я отвечаю за шесть тысяч жизней в год. Как можно со мной не разговаривать?

– Вы официально записались на прием, а вас не пустили?

– Там сидит какая-то помощница, девочка 25 лет. И говорит: "Вас не примут". Я с Линчевским увиделся первый раз за 6 месяцев только на комитете ВР.

Я проявил максимум уважения и внимания к министру. Буквально на третий день ее назначения пригласил сюда. Показал механическое сердце, клинику, сделал абсолютно полный отчет о статистике по всем центрам Украины.

Я попытался войти в эту команду, работать вместе с ними.

Нам реформы нужны не меньше, чем им. Понимаете, что мы отвечаем за тысячи жизней?

Борис Тодуров: "Я попытался войти в эту команду, работать вместе с ними"

– Вы говорите, что попытались зайти в команду. Если Вам предложат замминистра? Вы пойдете?

– Нет, конечно.

– Почему?

– Потому что я вообще не хочу в министерстве работать.

– Тогда как вы для себя видите эту командную работу?

– Я попытался войти в команду реформаторов в качестве специалиста-кардиохирурга. Я знаю, что можно сделать сегодня в кардиохирургии, чтоб это было цивилизованно.

Я оперирую как минимум в 7 странах мира – только оперирую, не стажируюсь. Понимаете? Я стал почетным гражданином города Батуми два года назад за сто сложнейших операций в Грузии, которые сделал. Я оперирую в Азербайджане, Ираке, Египте, в Косово.

Я стажируюсь в Америке каждый год. Сейчас приехал из Пенсильванского университета. Мы собираемся сделать пересадку легкого. Первую в Украине, полноценную, нормальную. Готовимся сделать пересадку комплекса "сердце-легкие".

Я сделал первые шаги в отношении этой команды. Разговаривал, объяснял, что нужно.

Просил министра (Супрун – УП.) сделать программу по механическим сердцам. Это космические технологии, то, что выводит сегодня украинскую медицину на европейский уровень. Это как создать ракетный двигатель или "Мрию". Есть единичные люди в мире, которые это умеют делать.

– Я прочитала, что первая пересадка механического сердца была сделана в 1982 году. И вы сами на пресс-конференции говорили, что сейчас таких операций тысячи во всем мире. Почему тогда для Украины это "космические технологии"?

– Если это так просто, отчего же никто другой пока не сделал? В Украине никто это не умеет делать!

Я пришел к Ульяне Супрун, говорю: вот программа по механическим сердцам. Это зона роста, точка роста сегодня в медицинской науке. Ни в одном другом центре это не умеют делать.

Мы хотим всего лишь 15 миллионов из ваших миллиардов, которые тратятся на медицину. Это песчинка. Дайте нам купить буквально 5 сердец, мы сделаем 3 у себя, еще одно детское и отдадим еще в два центра, чтоб развивать технологии.

Ирина Сысоенко и еще один депутат ходила на эти заседания. Через стол мне бумажку бросила, и говорит: "У Тодурова і так всього багато. Ми йому і так даємо більше за всіх".

Это что, отношение министра к новым технологиям? К нам как к специалистам? Это просто плевок в лицо!

– Если я не ошибаюсь, 5 механических сердец были в заявке МОЗ на бюджетное обеспечение, но на них не дал денег Минфин.

– Не было. Не включили. Ей принесли готовую программу. Ей нужно было написать: "Не заперечую". И мы бы все сделали сами.

(В этот момент заходит секретарь и говорит, что время собираться в операционную. После короткой дискуссии нам удается задать еще несколько вопросов)

Борис Тодуров: "Я попытался войти в команду реформаторов в качестве специалиста-кардиохирурга"

"Я ПРОСТО ПЕРВЫЙ ОБЪЕКТИВНО ДАЛ ОЦЕНКУ РАБОТЫ ЗА ПОЛГОДА ЭТОЙ КОМАНДЫ"

– Какова была конечная цель этого скандала?

– Привлечь внимание к абсолютно бедственному отношению не только Института сердца, но и к серьезной ситуации в целом по стране.

Я не случайно сказал – и могу это повторить, и в суде в том числе, – что бездействие в течение пяти с половиной месяцев, отсутствие закупок по тендерам и невыполнение государственной программы, когда команда МОЗ до конца года не выполнила закон о бюджете повлекло за собой тысячи неоправданных смертей украинских граждан.

Если бы, послушайте внимательно, если бы министр здравоохранения Америки не выполнил госпрограмму в Америке или не выполнил закон о бюджете в Америке – он бы сидел в тюрьме. Если бы в результате невыполнения этого закона в Америке умер хоть бы один ребенок – министр бы со всей командой сидел в тюрьме.

Мне абсолютно все равно, как они покупают.

Покупают ли они у международных организаций, или напрямую через "Прозорро", что допускается законом – они должны были позаботиться за пять с половиной месяцев. И у них была полная возможность провести эти тендеры.

Если у министра здравоохранения и его команды есть сомнения по поводу коррупционной составляющей, то для этого в Украине на деньги налогоплательщиков существуют: СБУ, НАБУ, прокуратура и множество других органов, которые следят за коррупцией.

Это не функция сегодня МОЗа – бороться с коррупцией. В результате этой борьбы с коррупцией с целью якобы экономии – а я вам могу доказать, что это не есть экономия в закупках, да, есть факты уже об этом – в результате невыполнения закона умирают люди.

Мы сегодня не говорим о моем личном отношении к Ульяне Супрун – мы говорим о том, что команда МОЗ не выполнила закон о бюджете. Они не освоили бюджетные деньги.

Мы с вами заплатили налоги и создали этот бюджет. И я сегодня как налогоплательщик и как пациент в том числе, я тоже бываю пациентом, спрашиваю у команды Супрун, которая уже полгода находится у власти, и которая за полгода могла бы провести десяток тендеров: где деньги из моих налогов на мое здоровье?

Такая же ситуация сегодня по всем областям. Вот в чем проблема.

Это не мое личное отношение к Линчевскому, это не мое личное отношение к Супрун. Я просто первый объективно дал оценку работы за полгода этой команды.

– Какой вы лично видите выход из этой ситуации?

– Я не могу принимать кадровые решения. Их принимают другие люди. Моя задача как кардиохирурга – защитить своих пациентов и защитить работу клиники. Сегодня я выступаю как адвокат своих пациентов.

Если эта женщина, которую Вы видели, умрет в течение ближайших двух недель от инфаркта, то вот этот парень подаст в суд не на меня.

У меня нет сегодня даже шовного материала, чтоб обеспечить эту операцию. У меня нет ни единого оксигеннатора. Вот эту операцию нужно сделать с искусственным кровообращением. Оксигеннатор стоит 10 тысяч гривен. Его должен был закупить МОЗ. Я должен был получить около тысячи таких оксигеннаторов.

– Если будет кадровое решение по Супрун и ее снимут, а вам предложат возглавить министерство…

– Я не пойду, уже заявил об этом. Я что, когда-то претендовал на кресло министра?

– Вас прогнозировали.

– Нет, мне предлагали, я уже трижды отказался. Я не хочу туда идти.

Я специалист по операциям на сердце, делаю 700 операций в год. И делаю эти операции с летальностью 1,5%. Не все немецкие клиники имеют такую летальность.

Я счастлив в своей профессии. У меня есть огромная команда, с которой я работаю. Я создал эту клинику вместе со своими коллегами, с нуля.

Здесь были голые стены, когда ее построили. Да, оборудована. Но мы ее наполнили жизнью, мы стали лучшей клиникой за 9 лет.

Чтоб вы понимали – мы на 168 койках делаем почти 6.000 операций. Институт Амосова, который уже 60 лет работает, имеет 370 коек и делает на тысячу операций меньше.

Мы очень эффективно работаем. Мало какие клиники сегодня на Западе работают так эффективно. С такой низкой летальностью, с таким низким уровнем инфекции, с таким низким количеством осложнений.

Мы сделали имплантацию механического сердца, не взяв у государства ничего. Мы сделали это для престижа государства, чтобы показать, что здесь есть специалисты, которых нужно ценить.

Тодуров говорит, что счастлив в своей профессии и не собирается в министры

"КАК МОЖЕТ КАРДИОХИРУРГ ЖИТЬ В КОММУНАЛКЕ?"

– Прокомментируйте информацию Центра противодействия коррупции о бизнесе вашей семьи. У вас, правда, такой большой дом?

– Я должен комментировать свой дом? Вы действительно так считаете? Детей еще вспоминают моих. И бизнес.

– Нет бизнеса? Просто честно скажите.

У профессора Преображенского, если не ошибаюсь, Швондеры забирали 7 комнат. Так вот, у меня в доме 5 комнат. Чтоб вы понимали. Даже не 7.

И это не поместье никакое. Это сельский дом, в который я наконец-то на шестом десятке лет могу пригласить своих детей, внуков и сесть за один стол. Я 30 лет работаю кардиохирургом. Я не имею права иметь свой дом? Скажите, как может МОЗ обсуждать мой дом?

– МОЗ это не обсуждает.

– Да что Вы говорите! А те 32 пиарщика, которые сегодня работают на Ульяну? Пиар-менеджеры. Или их уже, говорят, 52.

– Пиар-менеджеры, которые работают на Супрун?..

– А кто у Супрун советники? Может быть, врачи? Спросите, какой процент ее советников является врачами. Там десятки людей оформлены на грантовые деньги, которые работают пиар-менеджерами. Спросите, сколько официально у нее советников.

И вся эта команда обрушилась на меня...

Приписали мне Аксенова. У меня флаг Меджлиса висит с 16 марта 2014 года. Как только оккупировали Крым, у меня вот здесь на флагштоке, на входе, висит флаг Меджлиса. Когда приходит Мустафа Джемилев, у него слезы на глазах. Он говорит, это единственное учреждение, которое официально поддерживает крымских татар.

Я никогда не проводил закупки МОЗа. Я не прошу дать денег. Я прошу: закупите и дайте мне расходные материалы. Вот что я прошу. И все передергивается.

Чтоб Вы понимали отчего это было настолько эмоционально... Мне просто прислали вот эту фотографию. Я Вам честно говорю. Первого числа я получил эту фотографию со смайликом. И меня просто это взорвало.

А то, что у доктора есть дом – это хорошо. Потому, что мы хотим, чтоб у нас не было бедных. Мы не хотим, чтоб у нас не было богатых. А если мы кронштадтские матросы пьяные и будем вешать сейчас всех богатых и интеллигентных – то мы разрушим страну окончательно.

И тенденция, когда у кого-то есть дом, и это записывается ему в минус – это плохая тенденция, очень примитивно. Это мышление пьяного кронштадтского матроса в 1917 году.

Как может кардиохирург жить в коммуналке? Вы бы вообще хотели оперироваться у кардиохирурга, который живет в коммунальной квартире, стоит утром в очереди в туалет, а потом едет на работу в троллейбусе, а потом будет держать в руках Ваше сердце?

Вы были в концертном зале "Украина"? – я прооперировал за свою жизнь два таких зала. Вместе с галеркой и балконом. Я лично.

И Вы хотите, чтобы я жил в коммунальной квартире?

– Вопрос в том, что поскольку это государственная клиника, вы получаете бюджетную зарплату, сумма которой, как известно, всегда была очень мала. Поэтому и возникают вопросы, откуда эти деньги.

– Во первых у меня не такая уж маленькая зарплата. Директорская ставка, 20% за заслуженного, академическая зарплата за член-корра, плюс заведование кафедрой. Участие в международных исследованиях, зарубежные операции, платные лекции, консультации в частных клиниках...Мои руки и моя голова неплохо меня кормят.

Мне подарили за все это время 4 машины. Мне лично подарили. И все 4 находятся на балансе института.

Институт - это мое детище, в которое я вкладываю не только бюджетные деньги, я ищу по всему миру по копеечке, чтоб сюда вложить. Чтобы купить оборудование, чтобы провести какие-то уникальные операции.

А ремонты за 10 лет за какие деньги делаются? А сервис оборудования за какие деньги делается? Это что, нам государство дает? Нам хоть один год дали на сервис хоть копейку?

– То есть, это все спонсорские и меценатские деньги?

– Это спонсорские деньги, которые мы сами собираем по копейке со всего мира. Я здесь живу. Я здесь по 14 часов в день провожу. У меня практически нет времени, чтобы семье внимания уделить.

– У вашей семьи тоже есть успешный бизнес.

– А в этом есть что-то противозаконное?

– Нет, но они поставляют медоборудование, в том числе и в Институт.

– Нет. Моя семья не поставляет оборудование в Институт. Никто. Я отвечаю Вам.

В одной из статей вспомнили директора предприятия, которое там чего-то нам поставляет – оказывается, работал с женой моего брата, с которой он развелся 25 лет назад, но она осталась на его фамилии. Ну маразм, понимаете.

[L]– А какие у вас отношения с Андреем Деркачом?

– Как и со всеми другими депутатами, с которыми я общаюсь.

– Он член Наблюдательного совета вашего благотворительного фонда, и в "Альфа медика" работают его помощники.

– И что? Это преступление? Помощники не могут иметь бизнес? У нас хорошие приятельские отношения, как и со многими депутатами.

Я этим не бравирую, но в свое время прооперировал очень много родителей депутатов и самих депутатов. В нынешнем депутатском корпусе как минимум есть несколько людей, которые побывали на моем операционном столе. Сегодня они выбирают нашу клинику.

Я не буду вам называть всех фамилии. Со многими из них у меня хорошие отношения. Хорошие.

И ничего нет противозаконного в дружбе с депутатом.

Понимаете, вот, когда говорят, что это связанно как-то с бизнесом... Всегда немножко притянуто все. Да, Андрей Деркач в Наблюдательном совете. Кроме него, там еще есть несколько человек, Валера Чегляев, главный редактор "Фактов" Александр Швец. Есть еще люди. И что?

– А вас это не настораживает? Вот нардеп, в данном случае Деркач, в Наблюдательном совете. Вот частная клиника, которой управляют люди, связанные с Деркачом. Как писали наши политические журналисты, именно Деркач предлагал вашу кандидатуру на должность министра здравоохранения.

– Нет, это не соответствует действительности. Андрей Деркач в наблюдательном совете Благотворительного фонда, а не института. Это разные организации.

Думаю, он ко мне слишком хорошо относится, чтобы предлагать быть министром.

Я еще тогда сказал, что не иду в министры, и не хочу им быть. Если честно, меня приглашали вообще совсем другие люди. Вот честно. И он к этому не имеет никакого отношения.

– И никакого совместного бизнеса у вашей семьи с Деркачом нет.

– Нет.

– Со стороны выглядит так, что они ведут бизнес при вашем содействии. Кстати, а какова сумма арендной платы "Альфа медика"?

– Не знаю точно, могу спросить у бухгалтера, но точно знаю, что аренду платят вовремя. Мы за этим следим. Расследуйте, пожалуйста! Сегодня во всех без исключения больницах арендуют помещения различные организации. Это абсолютно законно и наполняет бюджет больницы.

Галина Тытыш, Ольга Сытник, УП