Волшебный Фастов

В какой-то момент я обнаружил, что в моей жизни стал неожиданно часто появляться Фастов. Проявлялось это по-разному. Скажем, я начал употреблять "Фастов", когда нужны были сравнения с какими-то обобщающими, усредненными обстоятельствами провинциальной жизни. Потом я заметил, что место действия в старых анекдотах волшебным образом переместилось из Жмеринки в Фастов.

Точно так же наши черновицкие хохмы вдруг обрели новую прописку. Я осознал эту странность, когда поймал себя на том, что вслушиваюсь в любую информацию, которая может касаться Фастова. Включая прогноз погоды.

В мою личную жизнь Фастов вошел совершенно невероятным образом. Я вернулся из Киева, где был в командировке. Здорово отоспавшись, проснулся рано утром следующего дня.

Заняться было нечем - воскресный интернет не баловал разнообразием новостей, кофе я уже попил, и мне стало скучно. Просто так будить жену было жалко и небезопасно. Я пару раз тихонько прошел мимо на балкон и обратно в надежде, что она проснется. Но жена спала. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я присел на кровать и начал ее тормошить со словами: "Вставай, скоро Фастов, и проводник сейчас закроет туалеты".

Видимо меня спасла парадоксальность мизансцены. Жена не могла понять, что происходит - она было захотела меня отругать, но вместо этого расхохоталась и сказала, что в следующий раз в Киев поедет со мной.

В результате всей этой истории, поход в туалет теперь в нашей семье именуется "иду на Фастов".

После этого я стал замечать, что повторяю "Фастов" чаще, чем "добрый день".

Я вспомнил забавный случай, который произошел со мной, когда я устраивался на работу. Я был в отделе кадров одной фирмы, вопрос трудоустройства был решен - остались малозначимые формальности.

Среди них - заполнение анкеты. Мне помогала менеджер по кадрам - доброжелательная и улыбчивая девушка лет 23-25. Сколько вот таких молоденьких девушек-выпускниц я встретил за мою преподавательскую карьеру? А теперь в ее руках вопрос моего трудоустройства...

Когда мы дошли в анкете до вопроса о моем хобби, я задумался. Девушка попыталась помочь: "Ну, что Вам нравится?".

Мой ответ удивляет меня до сих пор. Я выпалил: "Киевская платформа станции Фастов".

И это была правда.

Я даже вспомнил, что не только проезжал мимо Фастова, но и однажды оказался на его Киевской платформе, пил там кофе в ожидании поезда. Как я оказался на фастовской платформе - ума не приложу.

Объяснение мистическому присутствию Фастова в моей жизни я нашел. В нем не было ничего сверхъестественного. Мы, молодые аспиранты из Черновцов, перед защитой должны были оббегать кучу столичных кабинетов, поставить десятки подписей, договориться с оппонентами, получить отзывы, да мало ли. И все это за один день.

А вечером поезд. Запрыгиваешь в него уже на ходу... Пока найдешь билет, получишь постель, разберешь собранные рецензии, проверишь подписи, и со вздохом облегчения в честь того, что все успел, слышишь - поезд прибыл на станцию "Фастов".

Вспоминаешь, что еще ничего не ел за целый день, а в сумке томятся мамины бутерброды, а на столе дымится крепкий чай. Вкусно откусил, с удовольствием отпил не где-нибудь там, а стоя на Киевской платформе Фастова. Так я объяснял себе счастливое присутствие Фастова в моей жизни.

Но как-то на днях вдруг в памяти всплыло "в районе Молдаванки лопнул меридиан". Это у любимого Паустовского. По какому поводу - не помню.

И тогда мне захотелось немедленно найти этот рассказ из "Времени больших ожиданий".

Google поправил меня: оказывается, у Паустовского меридиан лопнул не в районе Молдаванки, а в районе Пересыпи. Но меня уже увлекла чарующая поэтика прозы любимого автора.

Я нашел и начал перечитывать любимое "Мопасанов я вам гарантирую" - забытый вкус.

Все смешалось, каждая строчка рождала потрясающий ассоциативный ряд, я вспоминал наши дружеские посиделки, когда под сухое вино мы, черновицкие пацаны, наперебой делились впечатлениями о Бабеле и Катаеве.

В те времена на 16-той странице легендарной "Литературной газеты" начали печатать Бриккера и Вишевского, а для нас - Бобби и Ягодки. В те дни мы собирались с самого утра. Бобби и Ягодка появлялись со свежим номером газеты задолго до того, как она появлялась в киосках.

Как это им удавалось? То ли они получали номер из Москвы с поездом "Москва-София", то ли ночью дежурили в отделе доставки на вокзале?

Но первыми газету читали мы, а перед тем, как отдать ее нам на растерзание, наши герои умоляли: "Осторожно, газету нужно еще показать бабушке".

Литературные чтения длились целый день, газета ходила по кругу. Каждый дополнял опубликованный рассказ своей историей. В итоге новых сюжетов собиралось столько, что хватило бы на год вперед.

К вечеру народ утихомиривался, газета теряла свой товарный вид, впитав в себя все то, что вдохновляло ее читателей на протяжении дня.

Бобби и Ягодка синхронно засыпали, напоминая напоследок: "Осторожно с газетой, ее еще нужно показать бабушке". Газета валялась где-то возле пианино, а Зорик, уже не попадая в ноты, стонал: "Где вы теперь, кто вам целует пальцы...".

Где-где? - в университетах США и Канады теперь читают курс о "серебряном веке". А тогда Бирис Бриккер и Анатолий Вишевский сладко спали, обнявшись, как победители, которых не судят. Кроме бабушки. Но бабушки судят не строго.

Уставшие и веселые мы расходились по сонному городу. Наступал завтрашний день и мы торопили его. Потому что в нем нас ждали новые встречи и надежды. Думаю, Господь смотрел на нас и улыбался - мы ему нравились.

Было время, когда каждая книга, фраза, встреча с интересным человеком оборачивалась открытием, неожиданным выводом, надеждой. Сейчас, когда я перечитываю написанное тогда, понимаю - а ведь все уже пережито - ожидания, надежды, страхи и радости. И становится горько.

Потому что понимаешь, что все было возможным, но ничего не произошло. И не потому, что ты не старался, а потому что ты все время только надеялся. Ты стремился узнать что-то новое, но оказывалось, что все новое было известно до тебя. И тебе.

И сейчас ты сидишь в квартире родителей, которая досталась тебе по наследству, так же, как сидел сорок лет назад. Но мир больше не дарит тебе ожиданий и надежд.

И настает время больших разочарований. Как говорят в Фастове: "Сарочка в детстве мечтала стать балериной, а выросла и стала Сарой".

Я с грустью дочитываю рассказ, который только что меня так радовал. И вдруг (сколько же этих вдруг?) мне на глаза попадается строка Паустовского: "закоренелая" станция Фастов".

И все волшебным образом оборачивается, складывается и становится очевидным. Вот Он откуда! Я не мог пропустить этих слов тогда, как не пропустил бы их сейчас. Паустовский читается не фразами. Он читается по словам, по буквам.

Эти слова вызвали у меня мистическое притяжение. Во времена молодости я побежал бы с ними к друзьям, сейчас смакую их в одиночестве, понимая, что они все это время жили в моем подсознании, дразнили неожиданно возникающими ассоциациями.

Они все это время незаметно околдовывали меня. "Закоренелая" станция Фастов заякорила меня в моем "времени больших ожиданий", не отпускала и не отпустит впредь.

"Ожидание - выше реализации" - вот в чем, наверное, "закоренелая" правда этого незнакомого мне городка.

Ничего не потеряно - кто мечтает стать балериной, станет ею. А я еще сойду на утренней Киевской платформе, куплю себе кофе, стану под вывеской с огромными буквами ФАСТОВ, достану из портфеля книгу... Это "Время больших ожиданий".

И если кто-то вам скажет, что оно прошло, то, как говорят в Фастове, плюньте ему в лицо.